Садитесь за стол, пока зур-беляш не остыл!

Если бы вы спросили у Самата, сколько лет шиханам, которые хорошо были видны со всей округи в деревне его ненейки и картатая, он бы ответил: «Сто тысяч миллионов лет!». А если бы спросили, сколько ему лет, то он бы ответил: «Почти что десять!». И то, и другое была бы чистая правда, потому что шиханы действительно были такими древними, что над ними когда-то плескался – подумать только! – Палеуральский океан, а Самату было целых девять лет и два месяца – почти что десять!

Но, сказать вам по секрету, Самат этой разницы в возрасте почти и не чувствовал. Для него шиханы были не древние старцы, а будто друзья его. Проснувшись, первым делом, по утрам он выбегал из дома и кричал им:

Привет, Торатау! Привет, Куштау! Привет, Юрактау!

Шиханы, конечно, молчали в ответ, но Самат представлял, что они машут ему своими огромными невидимыми руками.

Если вы вдруг надумали осудить мальчишку за слишком буйные фантазии, не спешите это делать! Все жители деревень, что рассыпались от Торатау до Куштау, уверены – шиханы и впрямь живые. Вот и ненейка его, Назифа, всегда говорит ему: «Шиханы, улым, только снаружи отвердевший известняк! На самом деле в каждом из них есть свой дух! Они могут много, чего рассказать, если уметь их слушать». И Самат слушал, поднимался на вершину Куштау и слушал изо всех сил. Иногда ему казалось, что он слышит, как шумит незримый океан вокруг, мимо проплывают странные водные ящеры, о существовании которых люди даже не догадывались, снуют туда-сюда стайки чудных рыбок и колосятся причудливые водоросли. Иногда он был уверен, что слышит, как Тау-эйяхе ворчит на туристов и бубнит себе под нос что-то. А иногда он слушал, как Южный ветер рассказывает ему о таинственной Африке, куда его родители уехали на раскопки. Самат очень гордился ими и всем в деревне рассказывал, что его родители – антропологи, которые отправились на целых полгода искать стойбища первобытных людей. Он любил сидеть на вершине шихана и представлять, что вот он, Самат, сидит на остатках древних коралловых рифов, соприкасаясь вплотную с палеозойской эрой, и его мама и папа сейчас так же, как и он, дышат древностью посреди Олдувайского ущелья и держат в руках череп какого-нибудь австралопитека. Когда он думал об этом, то и не очень сильно скучал по ним.

Так часто он любил взбираться на Куштау и слушать его, что Назифа-ненейка стала ласково называть его «Ухом Шихана». Так она ему и говорила: «Ах, ты мое непоседливое Ухо Шихана! Всё не сидится тебе на месте». И обнимала его крепко, прижимая к измазанному в муке переднику. Самат прижимался к ней в ответ, вдыхая ароматы кухни, которые впитал в себя ее передник, и каждый раз безошибочно угадывал, что у них сегодня будет на обед.

Ненеечка! – спрашивал он ее обычно, хитро прищурив один глаз. – Хочешь угадаю, что ты готовишь?!

Ну попробуй! – важно кивала ненеечка.

Хм, – Самат старательно принюхивался к ней, какое-то время думал, важно почесывая голову и закатывая глаза вверх, и через мгновение выдавал, – ты пахнешь бараниной и луком с морковью, а еще твой передник вымазан в муке. Это значит, что ты варила овощи и к тому же делала тесто. Я думаю, что сегодня на обед у нас будет куллама!

Ой! – радовалась ненейка и хлопала в ладоши – угадал, улым, угадал! Кулламу готовлю!

И она гладила Самата своими сухонькими шершавыми руками по голове, приговаривая: «Вот малай! Самый умный у нас малай! Детективом будешь, наверное, когда вырастешь» и смотрела на него с такой любовью, с какой Самат через пару часов смотрел на наваристую тарелку кулламы. Ох, как же он любил ненейкину еду! В Уфе мама редко баловала его национальными блюдами, потому что всегда была занята работой, а башкирская кухня не любит спешки. Ее надо готовить долго и обстоятельно, чтобы успеть, как следует проголодаться к моменту приготовления! Тогда блюдо будет еще вкуснее. Вот и кулламу Самат ждал целых полдня. Сидя за столом с ненейкой и картатаем в обед, он аккуратно помешивал очень горячий суп и старательно дул на него, наблюдая как над тарелкой поднимался тонкой струйкой ароматный пар. Суп был такой красивый, что Самат забывал о бурчащем животе и долго любовался, как в янтарно-золотистом бульоне плавают куски баранины вперемешку с яркой морковкой, крупно порезанной картошкой, лапшой собственного приготовления в форме ромбиков, и душистым мелко накрошенным укропом. Так он и сидел, пока Ришат-картатай, смеясь, не окликал его: «Ешь, улым!». И Самат, словно очнувшись, набирал полную ложку бульона с мясом и, зажмурившись, отправлял ее в рот. Ах, до чего же это было вкусно! Словами не описать! Всего несколько секунд он держал суп на языке, и только потом глотал бульон и начинал не спеша есть. Сначала он чувствовал насыщенный вкус свежего укропа, затем, буквально через секунду, с ним в унисон начинал звучать вкус баранины, и последним присоединялся вкус моркови, которой плотно пропитывался бульон. Первый глоток, обжигающий и нежный одновременно, разливался по телу теплом, согревая изнутри. А потом случалось то, что Самат называл Вкусовым Взрывом – высочайшая степень блаженства от ненейкиной еды, когда все его вкусовые рецепторы взрывались от наслаждения точно так же, как когда-то случился Большой Взрыв в космосе и зародилась наша Вселенная. После Взрыва Самат начинал быстро работать ложкой, чтобы не откладывая в долгий ящик попросить добавки. Ложка отчаянно стучала о фарфоровую тарелку, сплошь усыпанную цветами с листочками. Некоторое время на кухне раздавался лишь этот звон и довольное причмокивание мальчика.

Ришат-картатай с усмешкой наблюдал за внуком и посмеивался себе в усы. Все утро он провел на пасеке, и от него вкусно пахло дымом. Вместо куртки он надел старый видавший виды пиджак, под него футболку с рисунками первобытных людей из Каповой пещеры, которую ему привезли в подарок мама и папа прошлым летом, и спортивные штаны с белыми полосками по бокам. Самат заметил, что из-под блестящего от времени лацкана пиджака картатая осторожно выглянула пчела и внимательно уставилась на древнего мамонта. И вновь Самат уловил это странное чувство – когда современность вдруг соприкоснулась с тенью прошлого.

Картатай, – сказал он, – у тебя пчела на груди.

Пусть сидит, – отмахнулся картатай. – Мешает она тебе, что ли? После обеда со мной на пасеку пойдешь, там еще больше пчел.

Хорошо, – кивнул Самат.

Он любил ходить с Ришат-картатаем на пасеку и наблюдать за пчелами. Особенно после того, как нашел в интернете видео одного ученого, который рассказывал, что у пчел коллективный мозг. С тех самых пор Самат мечтал детально изучить, как работает этот самый «коллективный мозг».

Что будем делать с пчелами, картатай?

Не с пчелами, а для пчел! – важно ответил ему картатай и потрепал его по голове, взъерошив волосы. – Рамы будем делать, чтобы они могли много меда собрать.

А меда много будет в этом году? – деловито спросил Самат. Он уже знал, что количество зависит от лета. В этом году оно было жаркое, и Самат справедливо надеялся, что у пчел будет много работы.

Пока прогноз хороший, но на все воля Аллаха, – уклончиво ответил ему Ришат-картатай. Он не любил делить шкуру не убитого медведя.

Ладно, – кивнул Самат. – Рамы так рамы.

После плотного обеда, они пошли на пасеку, надев специальные рабочие комбинезоны для пасечников с огромными шляпами, защищающими от укуса пчел специальной сеткой. Самату нравились эти комбинезоны. Он сразу представил, что они с картатаем космонавты, высадившиеся на неизвестной планете.

Внимание! – гаркнул он так внезапно, что картатай подпрыгнул от испуга. – Мы прибыли на пчелиную планету земного типа. Планета пригодна для жизни, но будьте осторожны! Здесь обитают разумные пчелы. Имейте в виду, у них коллективный разум, и они могут передавать информацию друг другу телепатически. Их укусы смертельны, поэтому ни в коем случае не снимайте скафандры!

Фантазер! – буркнул картатай и пошел за инструментами в омшаник.

А Самат остался наблюдать, как пчелы деловито сновали между разноцветными домиками-ульями, стоящими под огромными цветущими липами. Это были рабочие пчелы и пчелы-разведчики. Они находили самые лучшие цветы для сбора нектара и передавали эту информацию рабочим пчелам. И Самату больше всего на свете хотелось узнать, как они это делают. Говорить они не могут, язык немых вряд ли знают, а для силы мысли нужно мыслить. Самат задрал голову и внимательно осмотрел дерево. Пчелы активно собирали нектар под мощное утробное жужжание – звук слажено работающего механизма, в котором каждая из них была очень важным винтиком. Кто знает, может, они умеют жужжать по-разному и так передают нужную информацию?

Самат принюхался и сладко вдохнул густой и вязкий аромат липы, плотно укрывший всю пасеку. Казалось, зачерпни его ложкой, и он потянется, как свежий мед или нуга. Сладкий и вкусный воздух наполнял легкие доверху, и от этого кружилась голова, а на душе становилось радостно и празднично.

Картатай наконец вынес инструменты, и они с Саматом до самого вечера работали в беседке, пока солнце не зацепилось за верхушки деревьев Старого пруда, что находился сразу за ульями. В это время за ними и пришла Назифа-ненейка с приглашением на ужин.

После ужина Самат, прогуливаясь по деревне, любовался закатным небом. Оно было лиловым с редкими прожилками белых облаков. От пыльной дороги всё еще пахло летним зноем, но уже было не так жарко, как сегодняшним безветренным днем. В рабочей одежде Самат пропотел, пока они с картатаем делали новые рамы, и сейчас ждал, когда баня немного протопится, чтобы ополоснуться перед сном. У него было немного свободного времени, и он решил дойти до края деревни, чтобы посмотреть на Торатау. Он находился дальше всех, поэтому Самат не так часто бывал на нем, но это его не расстраивало. Слишком много на Торатау было туристов по сравнению с Куштау.

Выйдя за околицу, Самат остановился у дороги. В тот самый момент, когда он разглядывал силуэт дальнего шихана, наконец подул долгожданный ветерок. Обрадовавшись, он только успел подставить ему навстречу разгоряченное лицо, как вдруг услышал сзади неистовое звяканье велосипеда и отчаянный крик:

Поберегиииииииись!

В этот же момент произошло столкновение. Самат не успел отскочить и полетел в одну сторону, велосипед – в другую, а Рыжая Копна волос, которая на нем сидела, – в третью.

Когда облако пыли медленно осело, Самат осторожно пошевелил руками и ногами, и только потом аккуратно сел. В двух метрах от него сидела девочка, на вид его ровесница, и трясла головой так бойко, что, казалось, у нее на голове в лучах заходящего солнца горит настоящий костер.

АААААПЧХИИИ! – наконец она громко чихнула и уставилась на Самата, а потом улыбнулась ему и сказала. – Привет, я Лена. Будем знакомы?