Садовник

Когда солнце поднималось над серебристыми волнами Моря Иллар, лучи его ложились на купола древнего города Лаэдора, где в садах благородных домов благоухали розы. Эти розы — гордость дома Аррэн — выводились веками: лепестки их светились мягким флуоресцентным блеском, а аромат мог заставить плакать даже каменную статую.

Садовник Варенн служил дому Аррэн всю жизнь. Его руки, сухие как кора старого дерева, помнили каждую лозу, каждую жилку на лепестке. По утрам он выходил в розарий, кланялся цветам — и только потом начинал работу.

Но однажды лорд Аррэн, молодой и холодный, позвал его.
— Варенн, — сказал он, — ты стар. Розарий запылён. Лепестки потускнели. Нам нужны свежие руки.

Старик склонил голову. Не стал спорить. Только тихо ответил:
— Эта пыль, милорд… она с неба, не с земли.

Но никто его не слушал.

Он ушёл. И впервые за многие годы розы остались без его голоса.

Прошло три дня. Три бесконечных дня одиночества. И вот утром к его дому подъехала колесница.
— Господин Варенн, — взволнованно сказал посыльный, — вас просят вернуться. Розы вянут, молодые садовники не справляются.

Он ничего не сказал. Только надел свою старую серую накидку и пошёл обратно.

В розарии его встретила тишина. Цветы были покрыты тонким слоем рыжеватой пыли, словно дыханием пустыни. Варенн бережно коснулся одного бутона — и с него слетела пыль, оставив на пальцах след, красноватый, как кровь.

Он снова взялся за дело. С любовью очищал листья, шептал цветам старинные песни, что пели ещё до рождения нынешних лордов.
Розы оживали. За несколько дней сад вновь наполнился ароматом, и даже лорд Аррэн признал:
— Никто, кроме тебя, Варенн, не умеет говорить с ними.

И старик улыбнулся, и даже рассмеялся, но...

Только по вечерам он замечал странное: ветер стал суше, и издали с моря приходила не влага, а горячий сухой туман. Красная пыль ложилась не только на розы, но и на стены домов, на дороги, на руки людей.

Что это, просто время? Просто осень вышла такая?

***

В морозильных отсеках лаборатории «Эриданий-II» царила тишина, почти церковная. Слышался только гул компрессоров, поддерживающих температуру минус восемьдесят. На серебристом подносе, под куполом из прозрачного стекла, лежал образец, которому, по оценкам геохронологов, было тридцать миллионов лет.

— Вот она, — прошептал доктор Левин, глядя на тонкую окаменевшую жилку, — наша роза Марса.

Когда-то, по древним данным, собранным с орбитальных спутников, на Марсе были моря и атмосфера. А теперь лишь песок и ветер. И всё же — в кратере Аргир — нашли следы сада. Там, под каменным слоем, среди останков мха и спор, спали окаменелые лепестки.

Учёные осторожно извлекли микрочастицы из середины стебля. Генетик Марина Хаддад работала над секвенированием неделю без сна. Каждый нуклеотид складывался, как нота древней музыки. И когда на экране появился полный фрагмент ДНК — все замерли.

— Это не просто растение, — сказала Марина, — у неё двойной фотосинтетический цикл. Она использовала и солнечный, и инфракрасный спектр…

В биокамере, за стеклом, плавно вспыхнули лампы: розовые, фиолетовые, мягко-красные. Капли питательного раствора стекали по почве, воссозданной по образцам из марсианского реголита.

Прошли дни. Из гена, синтезированного с помощью нанопринтера, появился крошечный росток. Его стебель был тонок, почти прозрачный, как нить света. И вдруг — он зацвёл.

Лепестки были не красные, не белые — они мерцали, меняя оттенки, словно дышали. Казалось, цветок помнил о марсианских закатах, когда небо было пурпурно-золотым, а воздух пах железом и дождём.

— Посмотрите, — произнёс Левин дрогнувшим голосом, — у неё структура лепестков отражает свет под углом, которого на Земле не существует. Это цвет, не видимый человеческому глазу.

Все в лаборатории молчали. Только биокамера тихо шипела, как дыхание древнего мира.

Марина подошла ближе. На мгновение ей показалось, что цветок повернулся к ней. И будто в его сердце отразилось неоновое свечение лаборатории — и что-то иное, бесконечно далёкое: зелёные долины, ярко-фиолетовые моря, тени существ, что когда-то трепетно ухаживали за этими розами.

— Это… память о них, — сказала Марина едва слышно.

В тот вечер учёные не уходили из лаборатории, пили шампанское. Роза цвела, источая лёгкое свечение, и в нём отражалось далекое прошлое Марса.