Сакура на 300 километров

Новелла : Сакура на 300 километров

История любви двух людей …

Акено - девушка

Хиро - парень

Начало новеллы

Тонкая черная нить, тянувшаяся от медиаплеера в кармане Хиро, была единственным, что сейчас их по-настоящему связывало с Акено. По одному наушнику, одна и та же грустная мелодия, ставшая почти ритуальной.

Он шел следом за Акено. Она двигалась в ритм музыки, будто не замечая, что ее шаги слишком точны, слишком выверены для простой прогулки.

Они шли по тропе, которая выглядела как сцена из старого фильма. Лепестки, падающие с сакуры, не успевали коснуться травы, тут же подхватывались мягким, весенним ветром и взлетали снова. Это был настоящий розовый снегопад, который никогда не сулит холода. За стеной деревьев, словно нетерпеливый наблюдатель, ждала реальность — яркие, навязчиво-желтые огни города, которые Хиро видел сквозь ажурную крону сакуры.

Он перевел взгляд на спину Акено. Грусть, которую они разделяли в наушниках, была сильнее всех невысказанных слов. Она была общим знаменем их текущей тишины.

Мелодия достигла своего самого пронзительного момента. Это была та самая песня. Та, под которую, ровно 3 года назад, они дали обещание...

Память. 3 Года назад

Резкий вздох. Те же самые деревья, но воздух тогда казался другим — чистым, обещающим. Сегодня Хиро ощущал только влажную тяжесть.

3 года назад, на этом самом месте, Акено внезапно остановилась. Она обернулась, и свет фонарей, пробиваясь сквозь розовые лепестки, ложился на её лицо мерцающими пятнами. Она выглядела настолько счастливой и хрупкой, что Хиро боялся коснуться её, чтобы не разрушить момент.

Она вынула наушник и, не дожидаясь конца мелодии, сказала:

— Мы всегда будем слушать музыку вот так, Хиро. Даже если будем жить на разных концах света. Обещай, что не забудешь этот парк.

Её глаза сияли, а голос дрожал от важности этого нелепого, максималистского обещания. Тогда, в том свете, на фоне совершенной весны, Хиро без колебаний ответил:

— Клянусь.

Он обнял её. Они стояли так долго, пока лепестки не накрыли их почти полностью. Это была клятва вечной близости, закрепленная общей песней.

.

Возвращение в Настоящее

Грубая реальность ударила по Хиро, как холодная вода. Он открыл глаза. Акено по-прежнему шла впереди. Наушник в его ухе продолжал транслировать их "клятву".

Он понимал, что обещание технически не нарушено. Они действительно слушают ту же музыку, на той же аллее. Но теперь это не символ близости, а доказательство того, как сильно можно быть на разных концах света, находясь всего в шаге друг от друга.

Хиро резко остановился, вынимая свой наушник. Тихий щелчок медиаплеера, заглушивший музыку, прозвучал в этом розовом мире оглушительно.

Акено прошла вперед еще два шага, прежде чем остановиться. Её плечо дернулось. Она медленно повернулась, и Хиро увидел в свете фонарей тень под ее глазами.

— Акено... — начал он, но голос дрогнул от влажной меланхолии, которую он только что пытался заглушить музыкой. Он сделал вдох, глядя на ее невозмутимое лицо, и спросил, стараясь придать голосу ту же интонацию, что и год назад. — Ты помнишь наше обещание?

В воздухе, полном опадающих лепестков, повисла напряженная тишина. Она сняла свой наушник, держа его в ладони, будто это был пойманный мотылек.

Её ответ был таким тихим и смиренным, что Хиро почувствовал, как сердце сжимается от холода:

— Конечно, помню.

Она снова надела наушник, кивнула ему и, не сказав больше ни слова, продолжила свой путь по тропе. Тропа, на которую ложились лепестки сакуры, вдруг показалась Хиро дорогой, вымощенной осколками их невыполненных желаний.

Он снова вставил наушник, но музыка уже не утешала , а лишь подчеркивала: он рядом с ней, но абсолютно один. Это было его вечное, личное пространство, его подвал, где только он и его мысли о ней, о Акено.

Их общая песня продолжала звучать, но Хиро больше не слышал мелодии. Он слышал лишь звон той тишины, которая поселилась между ними, когда они разъехались. 300 километров. Непростительное расстояние для любви, которая, как оказалось, нуждалась в постоянном физическом присутствии.

Расстояние, которое убивает

Тот самый день, когда они прощались, стоял в его памяти, как яркий, но жуткий кадр. Тогда, после клятвы в парке, они были уверены: это всего лишь временная разлука.

Оба поступили в университеты, но в разные области — не так далеко, всего три часа на синкансене, но достаточно, чтобы мир одного человека полностью перестал пересекаться с миром другого.

Хиро боролся. Он боролся за каждую секунду их связи. Для него Акено была тем единственным светом, который удерживал его от падения.

Его дни в чужом городе, в маленькой и холодной комнате общежития, были наполнены одной единственной целью: не дать этой любви остыть. Он звонил ей каждый вечер, как на работу. Он писал ей сообщения, которые были больше похожи на маленькие новеллы — о своем дне, о своих страхах, о том, как сильно он скучает по запаху ее волос, по этому парку. Он делал это не потому, что это было легко, а потому, что его любовь была безумием, которое он не мог контролировать. Он не хотел ничего больше в своей жизни, кроме неё.

Акено…

Сначала она отвечала. Ее сообщения были длинными и живыми. Но постепенно частота падала. Ее ответы становились короче, полными извинений о занятости: «Много учебы», «Слишком устала», «Позвоню завтра».

Хиро помнил день, когда он понял. Он позвонил ей в пятницу, ждал весь вечер, а она ответила, что забыла, что была с друзьями. Он почувствовал тогда не гнев, а ту же самую тяжелую, пронзительную грусть, которая сейчас душила его на этой аллее.

Для Хиро 300 километров стали проверкой на прочность. Для Акено — удобным оправданием. Расстояние позволило ей медленно, безболезненно и тихо вынуть свою часть их общей души из черной нити наушников.

Она не перестала любить его резко. Она перестала бороться. И вот, она рядом, а Хиро чувствует, что сейчас между ними не 300 километров, а целая жизнь, в которой он продолжает жить прошлым, а она уже выбрала настоящее, где его нет.

Под Древом Клятвы

Они прошли аллею, не обменявшись ни словом, ведомые общей, но теперь уже болезненной мелодией. Хиро чувствовал, как его любовь — его ежедневные звонки, его бесконечные сообщения — сжимается в груди в тяжелый, холодный камень. Он был рядом, но так же одинок, как в своей холодной комнате за 300 километров отсюда.

Наконец, они замедлили шаг. Впереди, освещенное старым, желтым фонарем, стояло Одинокое Дерево. Оно было старее и массивнее остальных, и его ветви, усыпанные розовыми лепестками, казались короной. Именно здесь, три года назад, они впервые поняли, что это больше, чем дружба.

Акено остановилась, и Хиро остановился следом. Они оба вытащили наушники одновременно, будто по команде, и музыка оборвалась. Тишина. Только шорох опадающих лепестков и далекий, приглушенный шум города.

— Помнишь? — тихо спросила Акено, и ее голос впервые за вечер не был смиренным. Он был почти ностальгическим, полным той живой, веселой интонации, которую Хиро так отчаянно пытался услышать в телефонной трубке.

Хиро кивнул, и улыбка, которую он давно не позволял себе, тронула его губы.

— Ты тогда сказала, что этот парк похож на сахарный рай. И что тебе жаль, что лепестки не съедобные.

— А ты сказал, что если бы они были съедобными, ты бы съел их все, чтобы я не грустила... — Акено усмехнулась.

На долю секунды они оба вернулись туда. Они увидели себя, более молодых, смеющихся под тем же деревом, разговаривающих о глупостях, о том, как бы выглядел город, если бы все было розовым, и как они всегда будут вместе.

Это была иллюзия. Слишком короткая.

Акено отвела взгляд от дерева и посмотрела на Хиро. Тепло исчезло из ее глаз, вернулась та самая тень. Желтый свет фонаря делал ее лицо суровым.

— Нам нужно поговорить, Хиро.

Его сердце провалилось. Звон той тишины, которую он слышал в телефонных звонках, обрушился на него с новой силой.

— Я больше не могу притворяться, что все хорошо. — Она сделала паузу, и лепесток приземлился ей на плечо, как вестник. — Мы должны принять решение. Либо мы разрываем эти отношения, раз и навсегда. Либо мы будем бороться за них, по-настоящему. Больше никаких 300 километров. Иначе это просто пытка для нас обоих.

Её слова были честными и жестокими, как удар.

Шаг сквозь пропасть

Её слова были честными и жестокими, как удар.

Его голова тут же наполнилась звуком их клятвы, данной ровно год назад: «Мы всегда будем слушать музыку вот так... Клянусь.»

Хиро не мог ответить. Его горло сковал ледяной ком. Для неё это был выбор, ультиматум. Для него — неразрешимая дилемма. Как можно выбирать между жизнью и дыханием? Он уже отдал ей всю свою борьбу, все свои звонки, всё своё одиночество.

Он безумно любил её. Он готов был отказаться от всего — от учебы, от планов, от своего будущего, лишь бы вернуть тот момент, когда они вместе смеялись под этим деревом. Его любовь была абсолютной, она была его жизнью, его единственным светом в этом мире, полном тревожной тишины.

Розовый мир вокруг них, до этого казавшийся сказочным убежищем, теперь превратился в ослепительную декорацию для катастрофы. Лепестки, падающие с небес, казались слезами, которые не могут пролиться. А желтые огни города за деревьями мерцали, как глаза судьбы, нетерпеливо ожидающие развязки.

Медленно, преодолевая невидимое сопротивление воздуха.

Хиро сделал шаг к Акено. Он преодолевал не расстояние, а те 300 километров и месяцы отчуждения, которые лежали между ними. Он поднял руки и попытался обнять её, прижаться к ней, впитать её тепло, чтобы доказать ей: вот она, борьба, вот он, я, готовый на всё.

Он обхватил её плечи. Его прикосновение было отчаянным, молящим. Акено не обняла его в ответ.

Она осталась стоять, прямая и жесткая, как ствол этого старого Древа Клятвы. Ее тело было рядом, но ее душа оставалась за 300 километров, куда он не мог дотянуться. Она приняла его объятие как факт, как неизбежное, но не как взаимное чувство.

Она отстранилась ровно настолько, чтобы их глаза встретились. В её взгляде не было холода, но была надежда — последняя, тонкая ниточка веры в то, что Хиро произнесет слова, которые освободят их обоих.

— Хиро... — произнесла она тихим шепотом. — Так что ты мне ответишь?

Ответ

Хиро отпустил её плечи, но не отвернулся. Его взгляд был сосредоточен, и в нем горела та самая безумная любовь, которая не позволяла ему сдаться. Для него не было выбора. Был только один путь — к ней.

— Бороться. — Его голос был тихим, но твердым, как кора старого дерева за его спиной. — Я буду бороться.

Акено закрыла глаза, и по ее щеке скользнул лепесток сакуры, словно слеза, которую она не позволяла себе пролить.

— Нет, Хиро. — Она покачала головой, вновь открывая глаза. — Твоя борьба — это твоя бесконечная тоска и мои короткие ответы. Твоя борьба была в том, чтобы держаться за прошлую клятву, пока мы оба тихо умирали. Нам нужно решить проблему, а не просто повторять, что мы любим друг друга.

Она подняла руку и указала на те навязчиво-желтые огни, которые пробивались сквозь розовый полог ночи.

— Там — наша жизнь. 300 километров — это реальность. Ты готов к тому, чтобы начать новый год, не думая о том, когда я перестану отвечать? Ты готов к тому, чтобы видеть меня раз в две недели, тратить последние деньги на билет, а не звонить каждый вечер?

Она подставила ладонь под падающие лепестки, и они быстро наполнили ее чашечку.

— Я помню, как ты сказал, что съешь все эти лепестки, чтобы я не грустила. — Ее голос

снова стал мягким, но с нотками стальной решимости. — Но сейчас, Хиро, мне нужно не красивое обещание. Мне нужен четкий план, который вернет мне веру в нас. Что именно изменится, если мы будем "бороться"?

Хиро увидел в ее глазах то, что он не видел месяцами: не равнодушие, а усталость. Усталость от этого расстояния, от тревоги, от необходимости постоянно выбирать между своей жизнью и его тоской. Она не перестала любить, она просто перестала верить в то, что их любовь сильнее реальности.

В этот момент, он почувствовал, как его безумная любовь превращается в безумную решимость.

Он сделал еще один, уверенный шаг, теперь уже не для объятия, а для того, чтобы полностью сократить дистанцию между ними. Он взял обе ее ладони, полные розовых лепестков, и осторожно сжал их. Лепестки посыпались на землю, и этот жест символизировал: он отбрасывает пустые символы и берется за дело.

— Изменится то, что ты перестаешь быть одна. — Говорил Хиро, не отводя взгляда. — Твоя грусть, твоя тревога... ты думаешь, что я не чувствую то же самое в своей комнате за 300 километров? Я тоже одинок. Я тоже постоянно думаю о тебе, как о единственном, что имеет значение.

Он глубоко вдохнул, и его голос стал громче, переходя от исповеди к обещанию.

— Вот мой план, Акено. Мы остаемся на расстоянии этот оставшийся год. Но мы делаем две вещи. Во-первых: я буду приезжать к тебе не реже, чем раз в две недели, на полный уикенд. Без отговорок. А во-вторых, самое главное...

Он снова сжал ее руки.

— ...В следующем году, неважно, как мы закончим учебу, неважно, в каком городе, мы снимем одну квартиру. На двоих. Мы будем жить вместе. Каждый день. Я не хочу больше никаких 300 километров. Я хочу просыпаться и видеть тебя рядом. Ты вернешься домой, Акено. Туда, где ты должна быть.

На этот раз, когда Хиро говорил, он не просто давал клятву. Он очертил контуры будущего, в которое можно было поверить.

Акено долго смотрела на него. Фонтаны желтого света вдали стали мягче, лепестки сакуры продолжали падать, но теперь они не казались слезами. В её глазах, которые еще секунду назад были полны усталости, медленно загорался свет. Это была надежда, которую он вложил в нее своим планом.

— Квартира... — прошептала она, и на этот раз это не было усмешкой.

Она не смогла ответить словами. Вместо этого, Акено вдруг подалась вперед, и это уже не было пассивным принятием. Она обняла его в ответ. Крепко, так, как обнимают после долгой разлуки, а не после часа ходьбы.

Хиро закрыл глаза. Он почувствовал, как из его груди выходит тяжелый, холодный камень одиночества. Его обняла не "Акено-в-300-км", а его Акено, та самая, которая смеялась под этим деревом три года назад.

Новая Клятва

Они стояли так долго, как будто пытались впитать друг в друга все месяцы разлуки. Когда они отстранились, лица Акено было мокрым — то ли от слез, то ли от росы, то ли от влаги лепестков.

— Это тяжело, Хиро. — Она улыбнулась сквозь слезы, и эта улыбка была самой прекрасной вещью в их розовом мире. — Оставшийся год будет очень тяжелым.

— Мы будем бороться. По-настоящему. — Повторил он, и снова взял ее ладони, пустые теперь от лепестков. — Я буду приезжать, и я буду звонить. Но теперь я буду звонить тебе, зная, что ты помнишь, что ждешь нашего общего дома. Нашего общего гнездышка, где нам больше не будет одиноко.

Они оба посмотрели на огромное Древо Клятвы, которое снова стало символом.

— Клянусь. — Сказал Хиро.

— Клянусь. — Ответила Акено.

И в этот момент розовый снегопад вокруг них показался не фоном для грусти, а знамением новой весны. Далекие желтые огни города перестали быть угрозой; они стали маяком, к которому они вместе будут идти, зная, что в конце пути их ждет общий дом.

Эпилог.

До следующей весны

Они продолжили свой путь по тропе, но теперь, когда они шли, черная нить наушников отсутствовала. Музыка закончилась, а может, они больше не нуждались в ней, чтобы заполнить тишину.

Они говорили. Тихо. О расписании поездов, о переводе зачетов, о том, где именно они снимут свою первую маленькую квартиру. Обсуждение бытовых, прозаичных деталей было самым крепким доказательством их новой, взрослой любви.

Хиро смотрел на Акено, и впервые за долгое время его душа не чувствовала себя одинокой, лежащей в холодном подвале. Он знал, что впереди будет еще один год борьбы на расстоянии. Будут звонки, на которые она, может быть, снова забудет ответить. Будут дорогие билеты на поезд.

Но теперь он знал: она вернется. Они выберут друг друга. И когда в следу

ющий раз в этом парке распустятся сакуры, они будут стоять здесь не как два одиночества, связанных тонкой нитью, а как пара, которая пережила свои 300 километров.

Конец новеллы.