Холодный ветер гулял по улицам Эдо, завывая в узких переулках, словно потерянный дух. Он срывал с крыш последние пожелтевшие листья, крутил их в воздухе и бросал под ноги редким прохожим. Люди кутались в поношенные кимоно, торопливо шли по своим делам, опустив головы — никто не хотел задерживаться на улице в такой вечер.
Над городом тяжело нависли серые тучи, будто сама природа скорбела о чем-то. Или, может, отражала душу одного человека — самурая, чье имя шептали с опаской: Ромеси хи Харо.
Он шел медленно, бесшумно, словно тень. Его черное хаори развевалось на ветру, но лицо оставалось неподвижным, словно высеченным из камня. Глаза — синие, как лед на горном озере — не выдавали ни единой эмоции. Люди, случайно встретившие его взгляд, поспешно отводили глаза. В них читался страх.
"У этого человека нет сердца", — думали они.
Но они ошибались, Ромеси совершил не мало хороших поступков:
Старик и разбитый кувшин
У колодца на окраине города сидел старик. Его иссохшие пальцы дрожали, пытаясь собрать осколки разбитого кувшина. Вода уже впиталась в землю, оставив после себя лишь темное пятно.
"Опять..." — подумал старик, и его глаза наполнились слезами. Он знал, что внук ждет его дома, слабый от болезни, с пересохшими губами. А теперь ему придется идти к колодцу снова, если хватит сил.
Вдруг перед ним остановились сапоги.
Старик поднял голову и увидел высокую фигуру в черном. Холодные глаза смотрели на него без выражения.
Ромеси молча снял с пояса свой собственный сосуд с водой — простую деревянную флягу — и поставил ее перед стариком.
— Возьмите.
Голос был ровным, без тепла.
Старик заморгал, не веря своему счастью.
— Спасибо, добрый самурай, но... как я отблагодарю тебя?
Ромеси уже повернулся, чтобы уйти.
— Не надо.
И ушел, не оглянувшись.
Старик сжимал флягу в руках, чувствуя, как слезы катятся по морщинистым щекам.
Девочка и разбойники
На пустынной улице, где ветер гнал по земле пыль и сор, маленькая девочка в изорванном кимоно прижимала к груди краюху хлеба. Она шла быстро, озираясь по сторонам — мать велела не задерживаться.
Но трое оборванцев уже вышли из-за угла.
— О, смотрите, малышка с гостинцем! — засмеялся самый рослый, показывая гнилые зубы.
Девочка попятилась, но они окружили ее.
— Отдай, а то хуже будет!
Она сжалась в комок, зажмурилась, ожидая удара.
Но вместо этого раздался глухой стон, и один из разбойников рухнул на землю, сбитый с ног ударом ножен меча.
Двое других обернулись — и замерли.
Перед ними стоял Ромеси. Его ледяной взгляд заставил их кровь похолодеть.
— Уходите.
Они даже не попытались сопротивляться. Развернулись и бросились бежать, оставив своего товарища хрипеть в пыли.
Девочка подняла глаза, ожидая увидеть улыбку спасителя. Но лицо самурая оставалось бесстрастным. Он молча достал медную монету и протянул ей.
— Купи себе еще.
И снова исчез в переулке, не дожидаясь благодарности.
Пьяный самурай и честь
В таверне «Три фонаря» было шумно. Пьяные голоса, смех, звон чашек. В углу, развалившись на циновках, сидел самурай с красным от хмеля лицом. Он тыкал пальцем в грудь хозяина, который дрожал, как лист.
— Ты смеешь отказывать мне, жалкий торгаш?! — рычал пьяница. — Я вырву твой язык!
Хозяин знал: если этот человек выхватит меч, никто не вступится.
Но вдруг в дверях воцарилась тишина.
Все обернулись.
На пороге стоял Ромеси.
— Ты позоришь клинок на своем поясе, — сказал он тихо, но так, что услышали все.
Пьяный самурай захохотал.
— А тебе-то что?!
Ромеси не ответил. Он просто шагнул вперед.
Меч пьяницы даже не успел выйти из ножен. В следующее мгновение он лежал на полу, а сам хвастун валялся у стены, оглушенный ударом рукояти.
— Уходи. И не возвращайся.
Хозяин таверны хотел поблагодарить, но Ромеси уже растворился в ночи.
Огонь подо льдом
За городом, у одинокого костра, сидел Ромеси. Пламя трещало, отбрасывая длинные тени. В его глазах отражались языки огня, и на миг казалось, что где-то глубоко внутри... он все-таки чувствовал тепло.
Но утром снова будет лед.
И ни одной улыбки.