Самый темный век

«Да… Настоящая красота вокруг… Чувствуется ранняя весна», — подумал Максим, бросив взгляд на видневшуюся с высокого моста панораму заснеженного и покрытого плавающими льдинами Днепра. Идя быстрым шагом с тренировки, мужчина невольно засмотрелся на живописную природную картину высоких киевских холмов и речной глади — сверкавшей белыми мерзлыми полями, прозрачными полыньями и отражавшимися в их водах блестящими лучами яркого солнца. Увидев сидевших возле обрывистых промоин страстных рыбаков, он лишь удивлённо пожал плечами. Ни идущая тяжёлая война, ни опасности воздушных тревог, ни возможные штрафы и мобилизации, ни риск оказаться отрезанными на тающей дрейфующей льдине, ни реальная угроза провалиться под воду, похоже, не могли повлиять на этих упрямых «пингвинов-рыбарей»…

Человек спустился по ступеням каменной лестницы и дальше пошёл вдоль берега, выходя к широкому водному каналу, который, словно изогнутая подкова, опоясывал его городской остров-микрорайон. Причём тетивой этого своеобразного лука служил, собственно, сам могучий Днепр. Внезапно мужчина услышал испуганные крики. Ускорившись и выйдя из-за поворота, он стал свидетелем развернувшейся перед его взором трагедии. Трое мальчишек, видимо, тоже решили весело поиграть в лихость, проверяя свою храбрость, — пробуя по очереди перебежать на противоположный берег пролива по подтаявшим кускам больших льдин. Один из подростков как раз провалился и, захлёбываясь, барахтался в воде. Его двое товарищей, растерянно и заполошно вопя, звали на помощь, опасаясь приближаться к ломкому крошащемуся припаю полыньи. Но если летом тут постоянно бывали люди, то сейчас, в эту сырую, холодную, ветреную и промозглую погоду, здесь никто не гулял.

Максим оценивающе огляделся и, не заметив поблизости никакой подходящей палки, бросился к несчастному пареньку, на ходу снимая куртку. Быстро приблизившись, он лёг на лёд и стал аккуратно подползать к держащемуся за край льдины мальчишке.

— Хватайся за рукав! — крикнул мужчина, кинув подростку свою куртку.

Тот попытался перехватить брошенный ему «конец», но ткань выскользнула из его ладони, и пацан ушёл под лёд. Времени на раздумья не оставалось, и мужчина скатился вслед за утопающим пареньком прямо в воду. Дикий холод сковал его тело, намокшая одежда сразу потянула вниз. Разглядев смутный силуэт мальчишки, невольный спасатель схватил его под мышки и рванулся вверх. К счастью, течение вынесло их на свободное ото льда место.

Вынырнув на поверхность и поддерживая задыхающегося подростка, Максим понял, что водой их вытягивает прямо в Днепр. Это означало практически скорую и верную гибель. Сил не оставалось.

Неожиданно дневной свет сменился тенью полумрака — и мужчина увидел, что они находятся под мостом. Заметив свисающую сверху грязную верёвку-тарзанку (привязанную к ржавой лестнице, видимо, когда-то предназначавшейся для технических работ), Максим понял, что это их единственный шанс. И хрипло крикнул мальчишке:

— Я приподниму тебя, а ты хватайся за неё!

Из последних сил он фактически подбросил вверх паренька, и тот таки сумел зацепиться за плотный узел каната. Мужчину повлекло течением дальше, и внезапно он попал в водоворот. Последнее, что успел увидеть, — как к мосту бежали люди…

Воронка омута закружила Максима и потянула вниз. Достигнув дна, мужчина резко оттолкнулся от грунта и попытался всплыть в сторону и вверх. Но намокшая тяжёлая одежда давила, чудовищный холод намертво сковывал тело, а воздуха катастрофически не хватало...

Из последних сил он приблизился к поверхности, но уткнулся руками в потолок твёрдого льда. Изранил в кровь кулаки и голову, лупил ногами в это мутное «стекло» — но тщетно: пробить не удавалось. Мужчина отчаянно пытался найти промоину или более слабую корку. Всё было безуспешно и напрасно.

Спазмы удушья сотрясли горло, вода попала в лёгкие, и в конце концов он захлебнулся. Сознание его померкло, и он умер…

…Пребывание в беспамятстве длилось целую вечность. Время будто остановилось. Или, похоже, здесь оно не имело никакого значения и смысла. Либо, скорее всего, его тут попросту не было. Человек (вернее, его духовная монада) ничего не ощущал, не видел и не чувствовал — ни своего тела, ни личности, ни окружающего пространства. И ему отчего-то казалось, что его «я» находится в многокилометровой толще вязкого, бездонного и абсолютно черного, мертвенно-неподвижного океана, сравнимого только с бесконечным мраком космоса, но без звезд. И он заключён в виде личинки в кокон. Глаза открыты, но ничего не видно в этой бескрайней пустоте и сплошной кромешной тьме. Невозможно ни пошевелиться, ни крикнуть… Почему-то чудилось, что рядом, в этом беспредельном и вечном, как немеркнущая ночь, «холодильнике» законсервированы, и будто соседствуют с ним, тысячи других душ, также обретающихся в форме «матрёшек»…

Потом постепенно где-то внутри его существа зажёгся слабый, трепетный огонёк. И первые неясные мысли, как шёпот волн или странных вибраций, сначала возникли словно в глубине естества: «Где я? Кто я?» А затем они начали приходить будто бы извне: «Тебе снова пора начинать жить… Придёшь в мир, отстоящий далеко по реке времени, в век, лишённый света, отрады и любви. Суровые испытания судьбы и бремя большой ответственности возложены на твою долю…»

Он встрепенулся, исступлённо стремясь раздвинуть тягучие оковы морока обречённости, жестко охватывавшие и невыносимо душившие его, вызывавшие страшный ужас. Попытался вздохнуть… И, наконец, первый робкий луч ворвался в его сознание дикой болью…