Саня, я опять умерла

Рутина

Дорогая квартира в центре Москвы. Патриаршие пруды, седьмой этаж.

Саня стоит в коридоре. Напротив него — лощеный мужчина лет сорока пяти в костюме за полмиллиона. Глаза бегают.

— Он там, — кивает мужчина в сторону спальни.

Из приоткрытой гостиной доносятся голоса:

— ...завещание еще можно оспорить, если докажем невменяемость...

— ...квартиру на Остоженке сразу продадим...

— ...швейцарские счета только через суд...

Саня проходит в спальню. На кровати труп. Восковое лицо, руки сложены на груди. Кто-то привел его в порядок — наверняка частный специалист.

Он подходит ближе, наклоняется. Нюхает воздух. Слабый запах одеколона. И что-то еще. То самое ощущение — как натянутая струна.

Возвращается в коридор.

— Полтора, — говорит он.

— Мы договаривались на миллион!

— Это было утром. Сейчас полтора.

— Но почему?!

— Двадцать часов прошло, — Саня пожимает плечами. — Еще четыре — и шансов не будет. Или ищите другого специалиста.

— Но вы же сказали, что можно!

— Можно. Но чем дольше лежит, тем дороже.

Мужчина мечется взглядом между Саней и дверью гостиной. Оттуда доносится:

— ...дача в Барвихе минимум двести лимонов стоит...

— Хорошо! — выдыхает клиент. — Полтора.

Достает из внутреннего кармана три толстых конверта. Саня пересчитывает купюры прямо при нем. Медленно. Мужчина нервно постукивает ногой.

— Спасибо за сотрудничество, — Саня убирает деньги. — Теперь слушайте внимательно. После того, как я выйду из комнаты, ждете ровно пять минут. Потом заходите. Он будет в сознании. Что он скажет или сделает — ваши проблемы. Моя работа — оживить. Психотерапия в стоимость не входит.

Возвращается в спальню. Закрывает дверь на защелку. Подходит к трупу, морщится — запах сквозь одеколон бьет в ноздри, лезет прямо в мозг. Кладет руку на плечо.

Процесс пошел. Словно включили насос наоборот — энергия из него перетекает в мертвое тело. Колени подгибаются. Саня стискивает зубы, держится. Минута. Две. Три.

Труп дергается. Хрипит. Открывает глаза.

— Где... где я?

— Дома, — отвечает Саня, отходя к окну. — В своей постели.

— Какого... года?

— Две тысячи двадцать пятого. Вы проспали почти сутки.

Старик пытается сесть, не получается. Поворачивает голову к Сане.

— Они... думали, я умер?

— Думали.

— Сволочи... — в голосе появляется сила. — Где мой телефон? Где, черт возьми, телефон?!

Саня молча указывает на тумбочку. Старик хватает айфон трясущимися руками.

Набирает номер.

— Алло? Михалыч? Да, это я! Нет, сука, не умер! Заткнись и ко мне немедленно! С новыми бланками! Всё к херам меняю! На благотворительность! До копейки!

За дверью топот ног, крики.

— Папа?! ПАПА?!

— Это невозможно!

— Он же был мертв!

Дверь дергают. Колотят.

— Уберите их! — орет старик Сане. — Уберите этих гиен!

— Это не входит в мои обязанности.

— Я заплачу!

— Не интересно.

— Миллион!

— Всего доброго.

Саня направляется к двери. Старик за спиной надрывается в телефон:

— И охрану! Пришли охрану! Они меня убьют! Опять убьют!

Саня отодвигает защелку. В спальню врываются наследники.

— Папочка!

— Отец, как ты?!

— Мы так волновались!

Проходит мимо них к выходу. За спиной — вопль старика:

— ВОН! ВСЕ ВОН! МРАЗИ! МОГИЛЬЩИКИ!

Звук пощечины. Грохот упавшей вазы.

— Ты не имеешь права!

— Это наши деньги!

Саня выходит на лестничную площадку. В лифте — зеркало. Смотрит на свое отражение. Седина в висках стала заметнее. Новые морщины у глаз.

На улице прохладно. Он поднимает воротник.

Идет к метро. Мимо проносится Bentley — наверное, нотариус спешит. Или охрана. Или новые наследники.

В подземном переходе нищий с табличкой «Помогите на лечение». Саня бросает в банку пятитысячную купюру. Нищий изумленно смотрит вслед.

— Эй, мужик! Это ошибка?

Саня не оборачивается. Какая, к черту, разница.

Откат

Однушка в спальном районе. Бибирево, панельная девятиэтажка. Третий этаж.

Саня толкает дверь плечом — замок заедает. Квартира встречает его запахом табака и пыли. Не раздеваясь, проходит в комнату, падает на диван.

Откат накатывает волнами. Сначала озноб — мелкая дрожь, которую не остановить. Потом жар — будто изнутри жгут. Двадцать часов — это уже серьезно.

На журнальном столике — недопитая вчерашняя водка, пепельница с окурками, пульт от телевизора. Саня тянется к бутылке, но руки трясутся так, что он проливает половину мимо стакана.

Телевизор работает без звука. Новости. Пожар где-то. ДТП на МКАДе. Обычный день в Москве.

Саня закрывает глаза. Перед внутренним взором лицо старика в момент воскрешения. Этот первый вдох, когда душа возвращается в тело. Каждый раз одинаковый. Паника, непонимание, злость.

Пытается встать — ноги не держат. Ладно, полежит еще часок. Или два. Или до утра.

Засыпает прямо в куртке, свернувшись на диване. Во сне к нему никто не приходит. Мертвые являются, только когда еще можно что-то изменить.

Утро

Саня просыпается от того, что затекла рука. Пытается пошевелить пальцами — как чужие.

На груди — тяжесть.

Серый кот растянулся вдоль тела: хвост у ног, морда у носа. Желтые глаза смотрят в упор. Усы щекочут.

— Шеф, слезь.

Кот не двигается. Только медленно моргает.

Телефон показывает 11:23. Суббота.

Саня аккуратно сдвигает кота в сторону. Шеф недовольно урчит, но слезает. Идет на кухню, садится у пустой миски. Ждет.

— Да щас, я тока встал. Дай хоть рожу вымою.

Встает, идет в ванную. В зеркале — помятое лицо, щетина, мешки под глазами. Сорок три года, а выглядит на все пятьдесят. Шеф трется о ноги, напоминает о себе.

Холодильник встречает пустотой. Банка просроченного майонеза, полбатона черствого хлеба, пакет молока — открыл, понюхал, вылил в раковину. На нижней полке — последняя пачка кошачьего корма.

— Тебе осталось, мне — нет, — Саня высыпает корм в миску.

Шеф ест медленно. Мейн-кун — десять кило, метр от носа до хвоста. Серая шерсть с голубым отливом блестит даже в тусклом свете кухни. Движется неспешно.

Доел. Вылизал миску до блеска. Пошел в ванную. Саня слышит, как он залезает в свою будку — здоровенный закрытый домик занимает полванной. Скребет там, копает. Наполнитель шуршит, как галька на пляже.

Саня берет с холодильника пятилитровую баклажку, наливает холодненькую водичку в стакан. Пьет. Хорошо... Из ванной — усиленное копание, потом тишина.

БАМ!

Шеф вылетает из ванной, как ракета. Несется через кухню, заносит на повороте, когти скребут по линолеуму. Замирает посреди комнаты, смотрит на Саню дикими круглыми глазами — зрачки как блюдца.

— Че, попустило?

Кот срывается с места, делает круг по квартире — кухня, комната, коридор, снова кухня. На третьем круге запрыгивает на диван, спрыгивает, несется дальше.

— Старый псих...

Саня идет в ванную. В будке — свежие следы деятельности. Надо убрать, а то вонять будет. Берет совок, выгребает комки. Шеф уже успокоился, сидит в дверях, наблюдает.

— Доволен?

Кот медленно моргает. Уходит в комнату, запрыгивает на подоконник. Смотрит на улицу.

Надо в магаз. И корма взять. Шефу только премиум подавай.

Саня натягивает джинсы, свитер. Куртка еще пахнет вчерашним — он морщится, но другой нет.

Шеф провожает до двери, садится в прихожей. Будет ждать. Всегда ждет.

На улице серо. Московский сентябрь бывает разным. Сегодня — грязь, сырость и холод.

Пятерочка

В магазине тепло и людно. Субботнее утро — пенсионеры с тележками, мамаши с детьми, мужики за пивом.

Саня берет корзинку, идет к холодильникам. Телефон звонит — номер знакомый, это через Петровича.

— Да, — Саня прижимает телефон плечом, выбирает между пельменями «Цезарь» и «Сибирские».

— Здравствуйте, это... это по поводу услуги. Петрович дал ваш номер.

Женский голос. Молодой. Испуганный.

— Кто умер? — Саня берет «Сибирские», дешевле.

— Муж. Сегодня ночью.

— От чего?

— Авария. На Кутузовском. Машина всмятку, но тело... тело почти целое.

Саня идет к хлебному. Нюхает батон — вроде свежий.

— Голова?

— Что?

— Бошка целая? Череп не пробит?

— Нет... нет, голова целая. Сотрясение, сказали.

— Что сломано?

— Ребра... три или четыре. Ключица. Рука в двух местах. Но внутренние органы... врач сказал, что целы.

Саня берет батон в нарезке, дороже, но свежее.

— Тело вскрывали?

— Нет! Петрович предупредил меня про вас. Я сразу договорилась в больнице — сказала, что забираю в частную клинику, что вскрытие запрещено по религиозным причинам. Заплатила, они не стали спорить.

— Сколько часов прошло?

— Семь... может, восемь. Я не сразу узнала, полиция долго искала документы...

— Где тело сейчас?

— В Склифе, в отдельной палате. К нему никого не пускали.

— Миллион, — Саня кидает в корзину растворимый кофе. — Наличными. И мне нужен доступ к телу без свидетелей.

— У меня есть деньги. Петрович сказал, вы... вы правда можете?

— Если он еще тут — верну. Буду в Склифе в течение часа, у морга. Деньги с собой.

— Спасибо! Спасибо вам!

Саня вешает трубку. Идет к молочному отделу, хватает первый попавшийся кефир. Добавляет в корзину пачку сигарет, банку тушенки.

На кассе его узнают.

— Сан Саныч, давно не заходили, — улыбается молодая кассирша. — Как здоровье?

— Нормально, — Саня протягивает пятитысячную.

— Ой, у меня сдачи не будет с такой...

— Нин, сдачи не надо. За прошлые разы должен.

Выходит, не дожидаясь ответа. Восемь часов после ДТП — еще можно успеть. Если повезет.

Беха

Саня обходит девятиэтажку, во дворе — его BMW X5. Черная, 2018 года. Не новая, но еще злая. Тонировка по кругу — полный ноль. Номера блатные, три семерки.

Обходит машину. Привычка. Проверяет колеса — давление норм. Приседает, заглядывает под днище — сухо, не течет. Все чисто.

Открывает дверь — из салона валит запах табака и кожи. На торпедо — пачка Winston, зажигалка с гравировкой «Без шума», освежитель воздуха давно сдох. На заднем сиденье — спортивная сумка, всегда готова. Там сменная одежда, аптечка и кое-что еще. На всякий случай.

Бросает пакет с продуктами на пассажирское. Достает из пакета бутылку кефира. Смотрит на дату — вчера истек. Нюхает горлышко.

— Похер.

Пьет. Половину, залпом.

Садится, поправляет зеркало. Ключ в замок, поворот — мотор взревел, 3.0 дизель. Включается музыка — «Сектор Газа», громко. Делает тише, но не выключает.

— Склиф, палата, миллион, — бормочет себе под нос, выруливая со двора.

Двадцать минут по пустым субботним улицам — и он уже на Третьем кольце. Еще пять — и Склиф. Паркуется нагло, прямо у входа.

Достает телефон, пишет СМС: «На месте. Жду у входа».

Закуривает, откидывается на спинку. Достает бутылку кефира, допивает остатки. Морщится — теплый. Бросает пустую на заднее сиденье. В салоне тепло, музыка играет тихо.

За окном мимо идут люди — кто с цветами в главный корпус, кто с опущенной головой от морга. Обычный день. Кого-то спасают, кого-то хоронят.

А кого-то воскрешают. За миллион.

Пустота

Женщина появляется через пять минут. Молодая, лет тридцать. Дорогое пальто, сумочка. Глаза красные, макияж поплыл.

Подходит к машине неуверенно. Саня опускает стекло.

— Это вы?

— Деньги?

Она достает из сумочки пакет. Саня, не выходя из машины, пересчитывает. Все на месте.

— Как его зовут?

— Андрей. Андрей Беляев.

— Где лежит?

— В подвале. Комната 3. Я договорилась с санитаром, он уйдет на перекур.

Саня выходит из машины. Достает из багажника медицинский халат — всегда возит с собой. Накидывает поверх куртки.

— Ждите здесь.

— А если... если не получится?

— Верну деньги.

Идет к служебному входу. Толкает дверь — не заперто. Коридор пустой, пахнет хлоркой и формалином.

Спускается в подвал. Комната 3. На двери табличка «Временное хранение».

Внутри — три каталки. На средней — тело под простыней. Саня подходит, откидывает ткань.

Мужик лет тридцати пяти. Лицо в ссадинах, но череп цел. Грудная клетка деформирована — ребра точно сломаны. Левая рука под неестественным углом.

Саня кладет руку на грудь. Закрывает глаза. Ищет ту самую струну.

Пусто.

Открывает глаза. Снова закрывает. Концентрируется.

Ничего. Абсолютная пустота.

— Твою мать...

Проверяет пульс на шее — разумеется, нет. Холодный труп.

Саня отходит от каталки. Достает телефон, пишет: «Выходите. Нужно поговорить».

Поднимается наверх. Женщина уже стоит у входа, вцепилась в сумочку.

— Ну что? Получилось? Он жив?

— Нет.

— Как нет? Но вы же... Петрович сказал...

— Не могу.

— Что значит не могу? Я не понимаю!

Саня достает из кармана пачку денег. Протягивает женщине.

— Но как же... Может, попробуете еще раз? Я заплачу больше!

— Он ушел. Нет его. Не хочет обратно. Деньги не помогут.

— Не хочет? К нам? Ко мне?

В ее голосе — растерянность, обида, непонимание.

— У него дочка! Маленькая! Три года!

Саня сжимает зубы. Отводит взгляд.

— Так бывает. Простите.

Саня разворачивается, идет к машине. За спиной всхлипы.

— Подождите! А может... может, есть кто-то еще? Кто сможет?

Не оборачивается. Садится в машину, заводит мотор.

В зеркале заднего вида: женщина стоит под фонарем. Убитая горем одинокая фигура с пачкой денег в руках.

Выруливает на дорогу.

Надо домой. Выпить.