Сара Фогбрайт и пропавший профессор

Когда я впервые увидела профессора Тревельяна Макгилла, он шёл по улице с чайкой на шляпе и с сачком для ловли креветок под мышкой, в зелёной клетчатой рубахе с подвёрнутыми рукавами, ссутулившись, белобровый и краснолицый, и его нечёсаные жёлтые волосы торчали из-под полей, как солома.

Тогда я ещё не знала, что это он.

Мы только-только въехали в Гиланмур, и нас, утомлённых долгой дорогой, уже почти ничего не интересовало. Папа дремал впереди, накрывшись газетой. Розали, моя сестра, зевала. Мама с неодобрением поглядывала по сторонам. За окнами тянулись каменные стены и мелькали старинные вывески, но порой мы погружались в густую древесную тень, и тогда в стёклах на миг отражались наши лица.

Гиланмур представлял собой крошечный городок, где и не пахнет развлечениями: зелёный кудрявый холм, на нём пара извилистых улиц со старыми каменными домами, у подножия — кладбище и поля, чайки на скалах, серый песчаный пляж да станция чуть в стороне. Как раз вместе с нами, стуча колёсами и дымя, прибыл вечерний поезд из столицы.

На открытках это место подавали с лучшей стороны: яркие крыши на холме над морем, а рядом с берегом скала Крафанк, или Коготь Чайки, где среди руин старой крепости гнездятся морские птицы и, белые, кружатся в небе. Красиво, но после того, как ты на это поглядел, можно сказать, что ты уже всё здесь видел, и заняться больше нечем.

Небо сейчас было серым. Тёмно-серые высокие волны катились и разбивались о скалы, и летящая пена тоже казалась серой. Птицы исчезли, и насчёт ярких крыш открытки врали. Клёны с их серо-зелёной, выцветшей от летней жары листвой, тревожно ловили ветер. Наш экипаж, бронзовый с патиной, удлинённый, плыл над мостовой, светя огнями. Он будто прибыл сюда из иного времени. В Гиланмуре, наверное, за последние двести лет ничего не менялось.

Но у меня были причины хотеть приехать сюда на отдых, и я отчаянно переживала, что мама с папой передумают. Сейчас, когда я с отличием окончила первый курс Дамплокской академии иллюзий, мой голос в семье имел чуть больше веса, чем прежде. Но всё-таки недостаточно.

Бирюзовый дракон, подвешенный впереди, раскачивался туда и сюда. В панорамном зеркале отражалось сосредоточенное лицо Оливера, папиного помощника. Он вёл экипаж и теперь, заметив мой взгляд, подмигнул и провёл рукой по каштановым волосам, спереди назад, как всегда делал, когда о чём-то размышлял. Оливер был моим большим другом, и всю дорогу я жалела, что мы не можем свободно говорить.

Мой призрачный горностай — иллюзия, привязанная к часам — вытянулся столбиком и выглянул в окно, водя усами, как будто его на самом деле интересовало что-то за стеклом.

— Смотри, Мармадьюк, мы почти приехали, — сказала я.

— Бросай хвастаться своими часами, — тут же сказала Розали кислым голосом.

Розали, гордость нашей семьи, папина преемница. С блеском окончила третий курс академии отражений. Уже понемногу начинает работать в папиной компании по доставке грузов, помогает ему с порталами, присутствует на сделках. И не может позволить себе часы с горностаем.

«Бе-бе-бе», — ответила я ей (в своей голове, разумеется, а на самом деле благоразумно промолчала).

— Да, действительно, — с лёгким раздражением добавила мама. — В конце концов, Сара, тебе не стоило принимать такой подарок, это просто неприлично. Вы с твоей подругой, как там её... с Бернардитой, вы с нею были знакомы всего полгода, прежде чем она перевелась из Дамплока в столичную академию, и уже так сблизились, что она сделала тебе дорогой подарок. Её родителям, очевидно, некуда тратить деньги!

Интересно, что бы они сказали, если бы узнали, что часы подарила мне вовсе не Дита на память о дружбе, а её отец, и по другому поводу? Но разве я могла сознаться, что на зимней практике мы влезли в старый особняк и там, в потайной комнате, нашли старый-престарый дневник — и он, возможно, приведёт нас к драконам! Нужно только его расшифровать.

Драконы были повсюду: на сумочках, подвесках и брошах. Вазы-драконы, туфли-драконы, разделители для книг... Драконьи слёзы многократно усиливали магию и позволяли творить сложные заклинания.

Драконов никто не видел уже тысячу лет.

То и дело выходили тревожные статьи: «Запасы Эмлунских слёз на исходе! По последним данным, месторождения кристализированных драконьих слёз на острове Эмлун стремительно истощаются». Конечно, нагнетали панику. Газеты ещё до моего рождения писали, что запасы стремительно истощаются, а добыча кристаллов между тем продолжалась. И всё же королевские экспедиции отправлялись туда и сюда в поисках хоть какого-то следа драконов.

Старый дневник не имел цены. Ведь не зря же его хозяин выстроил тайную комнату, никем не найденную за двести лет, не зря выдумал хитрые знаки, чтобы вести записи — и не зря нарисовал ящера, прикованного цепью к чердачной балке! Под крышей особняка, в паутине и пыли, мы видели и обрывок цепи, и следы когтей на потемневшем от времени дереве.

Мистер Харден, отец Диты, отнёсся к нашей находке очень серьёзно. Он сказал, за один только этот дневник могут убить, даже за нерасшифрованный.

Он отыскал специалиста по древней истории, профессора Гиланмурской академии наук, Тревельяна Макгилла, и отдал ему копию дневника. И мистер Макгилл уже сообщил, что у него есть потрясающие новости, которые он не доверит ни письму, ни коммутатору, так что мистер Харден со дня на день собирался в Гиланмур. Он работал безопасником в столице, и дела пока его задерживали.

Конечно же, я хотела провести лето в Гиланмуре только ради того, чтобы повидаться с Дитой. Конечно же! И я вовсе не собиралась набиваться в друзья к профессору Макгиллу и спрашивать, как продвигаются дела с расшифровкой. По слухам, он был недружелюбным типом, этот Тревельян Макгилл. К такому ещё придумай, как подойти.

Но мистер Харден отчего-то не поверил, что я хочу лишь увидеться с Дитой, и только.

— Даже не думайте ни во что встревать, Сара! — строго сказал он, отняв трубку у Диты, когда мы с ней беседовали. — Никто не должен заподозрить, что вы как-то связаны с профессором. Не смейте даже глядеть в сторону его дома, ни с кем не болтайте о дневнике, это может быть опасно!.. Сознайтесь, ведь вы нарочно для этого едете в Гиланмур?

— Что вы, — сказала я. — Мама и папа обычно проводят лето на побережье. Просто счастливое совпадение, что в этот раз мы отправляемся именно туда.

— Я не верю в такие счастливые совпадения, — проворчал мистер Харден. — Никуда не лезьте! Сара, вы поняли? Никуда!

По правде, я тоже не верю в счастливые совпадения. Глупо на них полагаться, если можно подменить бумажки в шляпе. Папа хотел, как всегда, отдохнуть в Гринтоне, мама и моя сестра Розали предпочли бы Фьор-Мэр, а я вытащила их записки и взамен положила четыре своих, так что мы поехали в Гиланмур.

Но мистеру Хардену было не обязательно об этом знать.

И вот теперь я наблюдала, как мои родные с кислым видом глядят по сторонам, совершенно не впечатлённые Гиланмуром, и с каждой минутой всё больше опасалась, что они велят Оливеру поворачивать назад.

— Там человек с чайкой на шляпе, — усмехнулась Розали. — Поглядите, вон он идёт!

— Должно быть, местный сумасшедший, — неодобрительно сказала мама и поджала губы. — Что за дикое местечко!

— Надеюсь, хотя бы ресторан здесь найдётся, — пробормотал папа из-под газеты.

Я встревожилась ещё сильнее. Надо же было этому нелепому человеку с чайкой попасться нам на глаза! И вдруг здесь нет ресторана? Папа ценил хорошую кухню и мог бы мириться со многим, только не с её отсутствием.

Что ж, в этом месте есть целая академия наук, отчего бы не найтись и ресторану?..

— Найджел Кромли! — внезапно воскликнула Розали и, перегнувшись через меня, указала в окно. — Оливер, стой... Не могу поверить — Найджел Кромли!

— Розали, что за манеры! — ахнула мама. — Кто он такой, этот Найджел Кромли? Твой знакомый? Но здесь нет ни души. Где ты его увидела?

— Да вот же, на углу висит объявление! — нетерпеливо пояснила моя сестра. — «Встреча с читателями состоится в книжной лавке...» — завтра! Он известный писатель. Не могу поверить, что вы о нём не слышали!

В её последних словах прозвучало осуждение.

— Никто не может считаться хорошим писателем, если он ещё жив, — отрезал папа. — Такие вещи становятся ясны лишь со временем. И отчего известный писатель выбрал для встречи с читателями эту дыру?.. Оливер, поезжай, не стой.

Мы плавно двинулись дальше. Внезапный порыв ветра заставил деревья склониться, и серебристые кленовые ладони ударили по воздуху, едва не задев крышу экипажа.

— Ах, папа, ты ничего не понимаешь! — заспорила Розали. — Конечно же, Гиланмур — лишь один из многих городов, которые посетит мистер Кромли... Но как нам повезло! Я непременно побываю на его творческом вечере.

Папа только хмыкнул и ничего не сказал. Он уже дал понять, что невысокого мнения о Найджеле Кромли.

Я очень хотела спросить, не мистер ли Кромли пишет те плохонькие дамские романы, которые Розали обыкновенно прячет под подушкой, но это бы обнаружило, во-первых, что я заглядываю к ней под подушку, а во-вторых, этот Найджел мог пасть в папиных глазах ещё ниже. Чего доброго, Розали бы не позволили никуда идти, а мне играло на руку, что хоть кто-то из семьи, кроме меня, хотел задержаться в Гиланмуре.

Мы едва не проехали мимо дома, который арендовали. Казалось бы, вот очевидная примета: раскидистый старый тис, один на всю улицу, и улица именно та самая, но дом... До чего же крошечный! Каменный, серый, с двускатной крышей и глядящими в три стороны слуховыми окошками, он порос плющом, и на тёмной сланцевой черепице поселился мох. У конька высились три трубы, все разные. На дорогу глядели два окна в белых рамах, с цветущей геранью на подоконнике, а над ними нависал дополнительный скат.

То, что я сперва приняла за живую изгородь, оказалось земляным валом. Он весь покрылся травой, будто чуть выцветшим плотным бархатом. И зачем его насыпали? Защиты никакой: обходи хоть слева, хоть справа — а вот экипаж ставить негде. Осталась лишь неширокая протоптанная тропинка к двери.

Мы в молчании глядели на дом. Ощущение было таким, будто открываешь шкаф, собираясь выходить, и неожиданно видишь там детское пальто вместо своего привычного. Милое пальто, которое, однако же, на себя не натянешь.

— Оливер, — сказал папа голосом, не предвещающим ничего хорошего.

Он никогда не сердился, мой отец, а только делался всё холоднее и холоднее. Он, с его слишком светлыми волосами и глазами, всегда казался мне ледяным.

Увы, от него по наследству мне досталось только одно — и вовсе не твёрдый характер и не уверенность в том, как следует поступить, а бесцветные брови. Потому теперь я могла только слушать, заламывать пальцы и слать беспорядочные мольбы Первотворцу, чтобы никто... чтобы папа не передумал... чтобы мы остались... О Первотворец, да хоть что-нибудь!

— Это лучший дом в Гиланмуре, мистер Фогбрайт, — попытался оправдаться Оливер. — Я лично убедился...

— Значит, остальные ещё хуже?

Первотворец услышал мои мольбы, и во двор вышла хозяйка, утирая руки о передник. У неё, очевидно, имелся немалый опыт в подобных делах, поскольку довольно скоро мы обнаружили себя уже осматривающими дом изнутри. Ещё каких-нибудь полчаса спустя папа согласился, что место довольно милое, и хозяйка оставила дом в полном нашем распоряжении, объяснив, где мы сумеем её отыскать при необходимости. Такая приятная пожилая дама!

Так мы остались в Гиланмуре и принялись разбирать вещи.

Удивительно, но дом вмещал больше комнат, чем могло показаться снаружи. На втором этаже были спальни с дощатыми полами, довольно уютные, с пёстрыми ковриками, массивными кроватями и шерстяными одеялами. Розали бегала туда и сюда, не в силах решить, хочет ли она видеть море и скалу Крафанк, или её больше привлекает вид на город и простор далёких полей.

Когда она в третий раз совершенно точно определилась и опять выставила меня с чемоданами за порог, я сдалась, бросила свои вещи в коридоре и спустилась в гостиную.

Мне всё здесь нравилось: и балки на потолках, и каменные полы с циновками, и крепкая, очень простая, даже грубая мебель из тёмного и чёрного дерева. Всё как нельзя лучше подходило этому месту.

На кухне стоял открытый шкаф-витрина, где за тонкими деревянными рейками, будто пристёгнутые ремнём безопасности, красовались расписанные тарелки — целая флотилия лодок и кораблей, названия которых мне ни о чём не говорили. На подоконнике алела герань. Это кухонные окна мы видели снаружи.

Наконец я решила, что прошло достаточно времени, поднялась наверх и столкнулась с сестрой.

— Подожди! — сердито воскликнула она. — Я ещё не выбрала, не путайся под ногами... Оливер, всё-таки перенеси мои чемоданы в восточную комнату.

Мы с Оливером обменялись понимающими взглядами, и он отправился за вещами Розали, не выказав ни малейшего недовольства. Я ещё немного подумала, заглянула к родителям и сказала:

— Я прогуляюсь по улице.

— Хорошо, — рассеянно сказала мама, не отрывая взгляда от крошечной тумбочки, на которой она пыталась разместить все свои флаконы и баночки, щётки для волос и прочие необходимые вещи, но пока не преуспела.

Папа, скрипнув креслом, закинул ногу за ногу и поглядел на меня поверх газеты.

— Мы отправимся куда-нибудь поужинать, — сказал он. — Будь добра, вернись к этому часу.

И, встряхнув листы, вновь принялся за чтение.

В коридоре поджидал Оливер. Он, видимо, услышал, что я куда-то собираюсь, и теперь, бросив чемоданы, озабоченно сказал:

— Будьте осторожны, мисс Сара. Поднимается ветер, как бы не разыгралась буря! Не ходите к морю. Запомните тис, по нему вы легко отыщете дом, если заблудитесь, а лучше всего не уходите далеко...

— Оливер! — донёсся голос Розали. — Где ты там?

— Уже иду, мисс Розали! — откликнулся он. — Так вот, мисс Сара, не забудьте часы и накидку. Лучше всего оставайтесь во дворе...

— Оливер! — нетерпеливо и раздражённо позвала Розали. — Мне нужна помощь!

Бросив на меня виноватый взгляд, Оливер подхватил чемоданы и ушёл. По-моему, он излишне обо мне пёкся. Две недели назад мне исполнилось семнадцать, и я ощущала себя такой взрослой! И мне, в отличие от Розали, не требовалась ничья помощь.

Прихватив часы и накидку, я вышла на улицу, размышляя, у кого бы узнать, где живёт профессор Макгилл (разумеется, исключительно для того, чтобы я могла держаться от него подальше, как того и хотел мистер Харден). Я надеялась увидеть детей, играющих снаружи, но округа будто вымерла. Разве что в соседнем доме качнулась занавеска: кто-то, по всей видимости, заинтересовался нашим экипажем, но постыдился слишком уж явно выказывать интерес.

Небо совсем потемнело, хоть был и не поздний час. Воздух, сырой и солёный, пах морем и близким дождём. Ветер трепал мои волосы, слишком короткие, чтобы заплести их в косу. Я шла по дороге, подставляя ветру лицо, улыбалась и слушала, как тревожно шумят кроны. Мне нравилось у моря — как жаль, что мы жили так далеко!

Вскоре начал накрапывать дождь.

Я как раз добралась до главной улицы. Дома из желтоватого камня — одноэтажные и двухэтажные — стояли здесь тесно, сплошной стеной. Черепичные серые крыши, потемневшие от дождя, щетинились трубами и острыми козырьками. По стенам карабкался зелёный плющ и красноватый девичий виноград, а на узкой кромке вдоль мостовой беспорядочно росли самшитовые кусты, довольно жалкого вида розы и прочая мелкая зелень. Решётчатые окна и витрины лавок в этот час были темны.

Кутаясь в накидку, я шла под мелким дождём, ничуть его не боясь, и жадно глядела по сторонам. Больше всего мне нравилось, что в Гиланмуре нет ровных линий — ни одной! Углы домов, трубы и кромки крыш, старые камни стен и мостовой — всё было кривым и примятым, и оттого живым.

Дождь внезапно полил стеной, и мостовая в один миг стала блестящей и гладкой.

Я могла укрыться в любой из лавок, но — вот досада! — вышла без кошелька. Думаю, Розали на моём месте ничуть бы не смутилась. Она часто делала покупки, договорившись, что Оливер занесёт деньги позже, но я так не умела. Мне казалось, лучше промокнуть до нитки, чем умирать от стыда, объясняя продавцу, что мне нечем платить и я зашла только переждать непогоду — а он будет укоризненно смотреть, намекая, что я натоптала на полу, а потом мы застынем в неловком молчании, и дождь, конечно, затянется на целую сотню лет.

Я спряталась на чьём-то крыльце под сомнительной защитой короткого козырька и с тоской поглядела через дорогу, на старую пекарню с вывеской в виде кренделя на цепях, на стеклянную витрину магазина сладостей...

Тут мой взгляд упал на книжную лавку.

Узкий дом, где она находилась, отчего-то не захотел стоять в общем ряду и отступил на пяток шагов. Каменные торцы соседних лавок образовали небольшой дворик, где поместился стол с парой стульев и горшок с раскидистым папоротником. За ними, в глубине, виднелось решётчатое окно и дверь под круглым барельефом, изображающим тролля с книгой. Я, пожалуй, и вовсе бы не заметила это место, если бы на углу не висело объявление с именем Найджела Кромли.

Вот оно, спасение! Вот куда можно зайти и без денег! Накрыв голову накидкой, я перебежала дорогу, с облегчением толкнула старую тёмную дверь, затем поняла, что она открывается на себя, и, разобравшись, наконец вошла.

В лавке стоял густой, сладковатый запах — книжная пыль, типографская краска, кожа. У входа горячо спорили три немолодых дамы, а чуть в стороне юноша прислушивался к их разговорам, делая вид, что поправляет книги на полке. Только он один и обернулся на звяканье колокольчика. У него были тёмные, внимательные глаза и очень серьёзный вид. Я приняла его за работника.

— Нет, нет и нет, Бетси! — сердито сказала остроносая дама своей подруге. — Это чудесная книга, но ты, по всей видимости, ничего в ней не поняла. Как же это — Мэри влюбилась в хозяина ювелирной лавки? Ведь он же гном, да ещё и так высокомерно говорил с ней поначалу! Позволь, мы тебе объясним: гном разорился, а Мэри осталась с Трантером...

— С магом? — возмутилась вторая дама, поправляя очки, сломанные и скреплённые проволокой на переносице. — Но как же она могла с ним остаться, если Трантер погиб в четвёртой главе, пытаясь убить оборотня? А гном спас Мэри, и она, конечно, его полюбила, пусть и не сразу...

Третья дама слушала их с всё возрастающим удивлением на лице, но вот вмешалась.

— Милые мои! — сказала она, тряхнув седенькими буклями. — Да ведь вы нас опозорите! Разве для этого мы ехали сюда, мечтая встретиться с Найджелом Кромли? Ну какой гном, скажите на милость, какой маг?

— О чём ты, Джулия? — с раздражением спросила вторая, опять поправляя сползающие очки. — А кто же, по-твоему?

— Оборотень, — с уверенностью заявила Джулия. — Он обратил и Мэри, и они растерзали и Трантера, и этого... коротышку, и подделали документы, чтобы владеть лавкой, и жили долго и счастливо, храня свои тёмные тайны.

Её подруги застыли с изумлёнными лицами. Она оглядела их свысока, даром что была ниже ростом, и снисходительно произнесла:

— Помилуйте, вы будто читали не последний роман мистера Кромли, а нечто совершенно иное! Вот так дурёхами вы бы себя выставили... Сознайтесь: ведь вы не читали? Бетси с трудом разбирает буквы, и ты, Лидия, за час едва ли одолеешь страницу, а новая книга только вышла. Я думаю, вы не успели её прочесть! Вам, должно быть, кто-то пересказал и всё переврал для смеха. Не твой ли племянник, Бетси? Я уверена, что он.

— Я, я не успела прочесть? — каркнула Бетси, взмахнув руками, и её очки съехали набок. — Это я не успела?

Всё это время я продолжала топтаться на пороге. Лавка была тесна, и у входа так неудачно поместили стойку с открытками, что мимо неё едва мог пройти один человек. Дамы собрались для беседы именно в этом узком месте. Мне было неловко и дальше стоять и слушать, так что я решила протиснуться мимо них, но, похоже, совершила ошибку.

— Юная мисс! — немедленно воскликнули они, вцепившись в меня. — Ну-ка, с кем осталась Мэри?

О, почему им встретилась не Розали? Уж она-то наверняка знала ответ!

— Простите, — сказала я, и мой язык немедленно прибавил лишнее: — Я не читаю глупые любовные романы.

Дамы застыли. По их глазам я поняла, что подписала себе смертный приговор.

— Вы ещё скажите, что не слышали о Найджеле Кромли, — с вызовом произнесла длинноносая.

У меня был только один шанс на спасение.

— Отчего же, слышала, — ответила я поспешно, надеясь выкрутиться. — Как раз сегодня впервые. Говорят, раз он ещё жив, он не может считаться хорошим писателем.

Зачем я это сболтнула? Сегодня определённо был не мой день.

— И вам не стыдно произносить такие вещи здесь? — сердито воскликнула седая дама, поводя рукой, будто книжная лавка была святилищем Найджела Кромли. Хрупкая рука заметно дрожала. — Вы, вы невежественная, грубая...

И они, уже разгорячённые собственным спором, излили весь гнев на меня. Они кричали в три голоса, что Найджел Кромли пишет не какие-то там глупые любовные романы, о нет! В его книгах есть глубина, метафоры, катарсис...

Они наступали, размахивая руками, и стойка с открытками покачнулась и загремела. Длинноносая дама схватила книгу с полки — ах, кажется, она всерьёз намеревалась меня ударить! Я попятилась к двери. Тут подоспел темноглазый юноша, закрыл меня собой, ловко развернул и вывел на улицу, в дождь.

— Гони её! — надрывались дамы. — Не смей её больше впускать!

Колокольчик звякнул, дверь захлопнулась, и крики стали почти не слышны. Сквозь стекло было видно, как дамы грозят кулаками. Юноша покачал головой и раскрыл надо мной зонт.

— Позвольте вас проводить, — сказал он, глядя всё так же внимательно и серьёзно.

— Спасибо, не стоит, — ответила я. — Вам лучше вернуться к работе, не то у вас могут быть неприятности.

— Но я не работаю в книжной лавке, — ответил он, наконец улыбнувшись. — Просто заглянул. Идёмте отсюда скорее, пока не поздно.

Я с опаской оглянулась на дверь, согласилась, и мы пошли.

— Возьмите меня под руку, так будет удобнее, — предложил мой спутник.

Я так и сделала, отметив при этом, что на нём костюм из дорогой ткани, сидящий по фигуре. Как я могла принять его за работника лавки? И руки красивые, изящные, с длинными пальцами. Видимо, желая это подчеркнуть, он в изобилии носил серебряные кольца.

Я избегала глядеть ему в лицо, сгорая от неловкости.

— Вы, очевидно, приехали недавно? — дружелюбно спросил он. — Я отдыхаю здесь третье лето и уверен, что прежде вас не встречал.

Третье лето! Я подумала, что он, возможно, знаком с профессором Макгиллом. Покрепче взяв его под руку, я улыбнулась и сказала, наконец осмелившись поднять глаза:

— Да, мы только приехали. И не успела я выйти на прогулку...

— Как столкнулись с этими сердитыми дамами? — со смехом докончил мой собеседник.

Он казался совсем юным, едва ли старше меня, и внешность у него была самая заурядная: округлое лицо, мягкий подбородок. Светло-каштановые волосы, коротко остриженные и тщательно приглаженные назад и вбок, тоже на вид казались мягкими, но в линии губ ощущалась твёрдость, и глаза, большие, тёмные, смотрели очень внимательно. За такие глаза можно простить чуть вздёрнутый нос и безвольный подбородок.

Мы шли под одним зонтом, улыбаясь друг другу, а дождь шумел и пытался до нас добраться. Мостовая блестела от воды, и я уже вступила в ямку и промочила ногу, потому что не глядела, куда иду.

— Ах, эти дамы! — воскликнула я, притворно сердясь. — Из-за какого-то глупого Найджела Кроули...

— Кромли, — поправил меня юноша. — Найджел Кромли. А вы?

— А я?.. — переспросила я, не поняв вопрос.

— Меня зовут Найджел Кромли, — пояснил он. — А вас?

Я подумала, нельзя ли мне теперь отпустить его руку и убежать, а потом никогда не выходить из дома, чтобы больше с ним не столкнуться. Но я нашла в себе силы сделать вид, что всё в порядке, и ответила:

— Сара Фогбрайт. Студентка Дамплокской академии иллюзий.

Мои уши пылали.

— Я слышал о компании «Фогбрайт и сын», — сказал Найджел. — Они доставляют грузы телепортами. Возможно, вы их родственница?

— Дальняя, — улыбнулась я.

Вообще-то Фогбрайт означал дедушку, а сын — моего папу. Когда Розали окончит четыре курса и начнёт полноценно работать, вывески сменятся на «Фогбрайт и дочь», а может, «Фогбрайт и Фогбрайт», потому что женщины вызывают меньше доверия. Но я не любила упоминать о семье: всегда звучало так, будто я хвастаюсь.

— Где вы остановились? — спросил Найджел.

Я объяснила, где находится дом, который мы сняли. Найджел кивнул с едва заметной улыбкой. Может, Оливер всё-таки ошибся и поселил нас в какой-то дыре, а в Гиланмуре есть роскошный отель?

Ни слова больше не говоря, мы дошли до конца улицы. Я размышляла, не слишком ли обидела Найджела, но не могла придумать, как поправить ситуацию. Надо же мне было такое сказать о его книгах и о нём самом! Наверняка он теперь думал о том же. Казалось, наше молчание становится всё более неловким, и я отчаянно хотела сказать хоть что-нибудь, но, как всегда в таких случаях, в голову ничего не шло.

Я подумала, что нужно рассмешить Найджела. Ничто так не сближает людей, как смех.

— Поглядите, — сказала я весело, указывая рукой. — Вон там, должно быть, самый уродливый дом во всём Гиланмуре! Как будто коробка, на которую надели крышу.

Серый дом, стоявший при дороге на отшибе, и правда был до того простым, словно его строили по детскому рисунку: кубик, на нём пирамидка, посередине стены окно с крестообразной рамой, а сбоку дверь. Кроме узкой дорожки, всё поросло кустарником и лиловыми колокольчиками. От угла на десяток шагов в сторону тянулась изогнутая каменная ограда, не выше колена. Одним краем она уходила в холм.

— И какой глупый забор, — прибавила я. — Кажется, тот, кто его строил, не понимал, для чего нужны заборы!

— И правда, совершенно нелепый дом, — согласился Найджел. — Хотите зайти?

Я уставилась на него.

— О, ничего такого, не подумайте, — сказал он. — За домом беседка, из неё открывается чудесный вид на поля и море. Вы просохнете, выпьете чая, согреетесь. Если не понравится, встанете и уйдёте: забор, как вы уже заметили, этому не препятствует.

— О, только не говорите...

— Да, — кивнул Найджел. — Я здесь живу.

— Ох, что ж! — воскликнула я. — Зато, наверное, его дёшево снимать, а вдобавок отличный вид... И выстроил же кто-то такую коробку!

— Мой дед, — терпеливо пояснил Найджел. — Так зайдёте на чай?

От смущения я совсем перестала соображать. Только этим и могу объяснить, почему не придумала вежливый отказ, а согласилась.

Мы прошли за дом, то и дело цепляясь за разросшиеся кусты. Беседка представляла собой навес на четырёх каменных столбах, весь оплетённый виноградом. Вместо одной стены был очаг с трубой. Найджел, присев, принялся разводить огонь.

Устроившись на скамье за столом, я глядела вниз, на неспокойное море, которое совершенно сливалось с тёмным небом, и на руины старой крепости на скале, но думала вовсе не о суровой красоте открывшегося мне вида. Какой стыд! Я оскорбила его труд, его дом, его самого... Он точно меня отравит.

Мой взгляд упал на миску, где лежало одно-единственное яблоко, а рядом нож. Незаметно, пока Найджел не глядел, я взяла этот нож и уронила за скамью, в кусты.

— Вы упомянули, что отдыхаете здесь третье лето, — сказала я самым светским тоном. — И что здесь происходит интересного?

— Я выбрал это место именно потому, что здесь ровным счётом ничего не происходит, — не оборачиваясь, ответил он. — Здесь тихо. Ничего не отвлекает от работы.

— Не поверю, что вам не о чем рассказать! — заявила я. — Я уверена, что вы наблюдательны, как все писатели, и умеете подмечать всякое... Да и это место не такое уж тихое и всеми забытое. Я слышала, здесь есть целая академия наук.

Подвесив котелок над огнём, Найджел выпрямился и с интересом поглядел на меня.

— Теперь вы мне льстите? — спросил он. — Но ведь я не настоящий писатель, раз сочиняю какие-то глупые любовные романы. И потом, я ещё жив...

Я вскочила с горящими щеками и воскликнула:

— Я пойду, мне пора! Простите.

— Сядьте, — велел он со смехом. — Да сядьте же! Это вы меня простите: вы так мило смущаетесь, что я не удержался.

Он заступил мне путь, так что пришлось опять опуститься на лавку. Найджел уселся рядом и указал на скалу, едва видную за серым дождём.

— О главной достопримечательности, полагаю, вы знаете. Крепость, засиженная чайками, которая вскоре совсем обрушится. Один чудак из местных, профессор Макгилл, всеми силами пытается этого не допустить. Он добился того, что сюда прислали инженера, Фрэнка Фарье... Видите фигуры там, внизу?

Я пригляделась и различила какое-то движение на берегу.

— Работники? Они трудятся даже и в дождь?

— Големы Фрэнка. Он с весны пытается возвести мост, но пока терпит неудачу. Старина Макгилл сперва был ему рад, едва не расцеловал, нахваливал на каждом углу, но на днях они рассорились. Не знаю, что за кошка между ними пробежала, но теперь один не войдёт в таверну, если второй там сидит, а ведь раньше, что ни вечер, их можно было увидеть за одним столом.

Тут Найджел взял яблоко и, покрутив его в пальцах, спросил:

— Хотите? Где-то здесь был нож...

Я изобразила непонимание. Он огляделся, удивлённо вскинул брови и пробормотал:

— Надо же, могу поклясться, я только что его здесь видел... Пойду, возьму другой в доме.

— Не нужно! — вскричала я, удерживая его за руку. — Не нужно, я не люблю яблоки, можете есть целиком. Лучше скажите, чем кончилась ваша книга. Хоть одна из тех дам в библиотеке угадала финал?

— Так вы правда совсем ничего обо мне не слышали? — спросил Найджел, и лёгкая морщинка возникла у него между бровей. — Не читали в газетах?

В это время раздался шум, как будто кто-то с треском ломился сквозь кусты со стороны ограды. Я и слова вымолвить не успела, как оттуда, тяжело дыша, появился крупный и неуклюжий юноша. Его каштановые волосы были так густы, что стояли шапкой надо лбом, а кончик длинного носа и оттопыренные уши покраснели от холодного дождя. Он бежал без зонта и весь промок. На коленке виднелась грязь, а к пиджаку пристали листья.

Я взглянула на Найджела, чтобы понять, знает ли он этого странного юношу, и увидела, что он страшно напуган. Он застыл, прижав руку к горлу, и так побледнел, что его большие глаза казались совсем чёрными.

Незнакомец перегнулся через стол и вырвал яблоко из его помертвевших пальцев.

— Седрик, — хрипло сказал Найджел, оттянув воротник, — что это ты делаешь?

Он ещё не пришёл в себя, но, похоже, успокаивался.

Тот, кого звали Седриком, очень странно на него поглядел. Близко посаженные глаза блеснули.

— Я, видишь ли, взял перерыв на обед, — сообщил он и подбросил яблоко в воздух, а затем ловко поймал и сунул в карман. — Только забыл дома кошелёк, а пока ходил, уже и обедать некогда. Спасибо за яблоко! Съем по пути.

С нервным смешком он попытался приподнять шляпу, которой на нём не было, и ушёл быстрым шагом — в этот раз не через кусты, а по дорожке. Ясно: сумасшедший. Я испугалась не так сильно, как Найджел, но и моё сердце теперь колотилось.

— А вы говорите, тихий город и ничего не происходит, — сказала я. — Между тем здесь бродят такие ненормальные личности, выпрыгивают из кустов и крадут чужие яблоки...

— Это мой друг, — пояснил Найджел. — Он здесь живёт, и это он покупал яблоки, так что, полагаю, имеет право их брать. Мы учились вместе. В столице снимаем жильё пополам, а на лето я пригласил его с собой. Он подрабатывает в местной книжной лавке.

Замечательно!

Теперь я твёрдо уверилась, что мне стоит молчать. Стоило сказать дурное слово о какой-нибудь книге, или о доме, или о человеке — и это оказывалась книга Найджела, или дом Найджела, или его лучший друг...

— Седрика не приняли в Королевское литературное общество, — между тем продолжил Найджел. — В свободное время он пишет новый роман. Не теряет надежды на успех. Но поглядите, вода уже согрелась — время чая!

Тут он взял с полки у очага до того ужасный, почерневший заварник, что я содрогнулась. Ополоснув его горячей водой, Найджел засыпал туда весьма сомнительную заварку, прямо пальцами вынимая её из полотняного мешочка. Затем придвинул ко мне чашку, изнутри покрытую тёмным налётом. Себе взял такую же.

Я подумала, это какая-то шутка, и не подала виду, что смутилась. Наверняка Найджел этого и добивался. Сейчас он рассмеётся, вынесет из дома другой заварник и чашки... Ведь нельзя же всерьёз пить чай из такой посуды?

Он размешал сахар, отпил и спросил:

— Что же вы не пьёте? Чай отменный!

— Не пью горячий, — сказала я. — Но ваш друг прервал наш разговор о книгах. Расскажите мне, пожалуйста, в чём там дело. Мне ужасно интересно!

— Может, вы сперва прочтёте книгу, а затем сами расскажете мне, чем кончилось? — предложил Найджел. — У меня есть экземпляр, могу вам одолжить.

— Но я хочу узнать немедленно! Пожалуйста, расскажите.

Найджел повертел чашку в пальцах. Серебро его узорных колец поблёскивало. Я заметила, что он носит ещё и браслеты, тоже серебряные, тонкие. Они еле слышно звенели при каждом движении.

— Правда в том, что я изобрёл нечто новое, чего мир ещё не знал, — сказал он с явной гордостью, едва заметно улыбаясь. — Прежде я писал обычные книги, но теперь выдумал такое заклинание, чтобы книга могла определять чувства и мысли, и каждый увидел в ней то, что хочет. Помните, о чём говорили дамы в книжной лавке? На самом деле каждая из них права. Я написал первую главу, обозначил конфликт, ввёл действующих лиц, а всем, что увидели дальше, читатели обязаны ходу своих мыслей, своим потаённым желаниям...

Он оживился. Голос его зазвучал громче.

— Я изобрёл книгу, которой никто не останется разочарован. Чтобы привлечь к ней внимание, продавцам запретили говорить, в чём дело. Я хотел, чтобы читатели недоумевали и спорили. Правда, газетчики как-то пронюхали... — Найджел развёл руками и покачал головой. — Впрочем, я рассудил, что моя аудитория не читает газет, и оказался прав. Я уверен, мой труд оценят по достоинству. У меня уже столько мыслей для следующих книг!

— Простите, — сказала я осторожно, — но это разве считается, что вы сами написали книгу? Получается, всё, кроме первых страниц — выдумка читателей, а не ваш труд... Ещё раз простите.

Зря я это сказала. Он как будто потух и сник.

— Но вы и вправду изобрели нечто особенное, Найджел, — сказала я, чтобы его подбодрить. — Я уверена, многим такое придётся по душе. Вы наверняка прославитесь на весь мир, и я ещё буду гордиться тем, что вот так запросто пила с вами чай.

— Я дам вам книгу, — произнёс он с мрачной решимостью и поднялся. — Подождите.

Когда он ушёл, я вылила свой чай в кусты.

Найджел вынес мне книгу, а затем проводил, потому что дождь так и не утих. Я была не против, чтобы нас заметили — Розали наверняка умерла бы от зависти, узнав, что я первой познакомилась с её обожаемым Найджелом Кромли, — но никто не выглянул, и экипаж не стоял у дома. Кажется, они отправились ужинать без меня.

— Обязательно прочтите книгу, — сказал Найджел на прощание. — Я хочу узнать, что вы в ней увидите.

Я не думала, что стану читать (и тем более говорить о прочитанном — ведь это ужасно неловко, всё равно что пересказывать свои фантазии). Однако пообещала с лёгкостью: отчего бы не сделать человеку приятно? После всего, что я ему наговорила, я не могла обижать Найджела ещё и этим.

И потом, кажется, он знаком с профессором Макгиллом и мог представить меня ему. Это будет, разумеется, случайная встреча. Ну и кто тогда меня упрекнёт, что я шпионю за профессором?

С этими мыслями, необычайно довольная собой, я и распрощалась с Найджелом, даже не огорчаясь из-за того, что, по всей видимости, сегодня осталась без ужина.