Из века в век.

Пустынных улиц, вдоль домов, он шёл один – средь голосов.

Средь шума, криков и людей. Он был – что мёртв, но всех живей.

Из года в год, из века в век – всегда один шёл человек.

Не слыша криков и мольбы, он шёл один, шёл сквозь ряды.

Сквозь жизни шёл. И только смерть, согнуть смогла его, как жердь.

Согнуть смогла, но не сломить, и, плюнув, бросила так жить.

Смотрели косо на него. Он шёл. А рядом – ни кого.

То путник был из дальних мест. Он старым был, и нёс свой крест.

Один всю жизнь, один за всех. И шёл один, и нёс свой грех.

Нет ни друзей, и нет семьи. Один он выжил с той войны.

И все смотрели только вслед, не зная, сколько было бед.

Не ведая, сколь было ран, что на костях был Мир созда́н.

Мелькали страны, города. А он все шёл, один… всегда.

И сколько шёл – ни кто не знал. Но в миг один, старик пропал.


Вот где-то в Мире, вдалеке, бежал мальчонка, налегке.

И он один, как тот старик, что быть один уже привык.

Бежал мальчонка, а не шёл. И путь в костёл его привёл.

И храм стоял средь горных рек, а в храме жил тот человек.

Тот человек, что вечно шёл, сквозь города и мимо сёл.

И вот средь рек, среди холмов, остановиться был готов,

Мальчонка тот, что жизнь бежал, но жизни той не замечал.

И на пороге старых стен, он встал, и ждал… Ждал перемен.

Ждал, что откроются врата, что пустят внутрь, и тогда…

Жизнь остановит страшный бег, и успокоится навек.

Но не открылись ворота. Он день стоял. Стоял и два.

Стаял и месяц, даже пять. Но не привык он отступать.

И лишь когда не стало сил, нарушив тишину, спросил:

«Эй, кто внутри, открой уж дверь. Я жду пять месяцев, поверь!

Уж нету мочи столько ждать, пора бы дальше мне бежать.

Я видел свет в твоих окна́х, и слышал голоса в мольба́х.

И слышал крики, сквозь ночи́. И дым уж валит с труб печи́».

Но тишина ему в ответ. Он попытался… Нет, так нет.

И развернувшись, сделав шаг, он замер, будто бы обмяк.

Лежала на плече рука. Рука, сухого старика.

В руках тех было столько сил, ведь сотни лет старик прожил.

Прожил один, один и шёл. И в храм случайно он забрёл.

И много лет он в храме жил. Молился, ел, но не спешил.

Спешить уж некуда ему, века прожитых одному.

И вот, впервые в сотни лет, он не один. Вставал рассвет.

И луч средь туч, пронзивший мглу, фигуру осветил одну.

Мальчонка в том луче стоял, которого старик обнял,

И грустным голосом позвал... в свой храм, где он один страдал.

И сбросив груз с могучих плеч, средь огоньков горящих свеч,

Старик поведал пацану свою историю – судьбу.

И внял мальчонка старых слов. И вновь бежать он был готов.

Бежать вперед, нести слова, что не забудет ни когда,

Что рассказал тот человек, который шёл из века в век.

Но где бы ни был, и когда, ни кто не слушал пацана.


Шли года, и рос малец. Всему на свете есть конец.

Ни кто не понял и не внял, тем словам, что он назвал.

Но обозлился человек, и проклял Мир, на целый век.

И к праху прах. И лишь огонь, что до небес был вознесен,

Готов сожрать был целый Мир, позвав всех на кровавый пир.

И понял люд простой тогда, что зря не слушал пацана,

Что он - месси́я, он - пророк. И вышел всему Миру срок.

И Мир погрузится во тьму, и не спастись уж ни кому.

И возмоли́лся простой люд, в надежде, что не все умрут,

Но человек, что всех проклял, лишь руки к небесам поднял.

И вновь пошёл, не побежал. Всю жизнь бежать уже устал.

Внимая стонам и мольбам, но шёл по трупам, головам.

Из года в год, он шёл вперед. Он шёл и знал, что срок настал.

Он шёл вперёд, не знал преград. Он вел людей, парадом… в ад.


И вот, казалось бы совсем, остался старый Мир ни с чем,

Остановился тот, что шёл. Глазами смертных всех обвёл,

И произнес он, наконец: «Я ваш творец… и ваш конец!

Я – перст судьбы! Я – предков зов. И жил для вас, и умереть готов!

Но вы, погрязли во грехах. Покойтесь с миром. К праху прах!»

К небесам подняв уж длань, и воздавая смертным дань,

Готов был страшный человек, перевернуть судьбы ковчег,

Но замер вдруг, остолбенел. Вдаль, не моргая, он смотрел.

И он узрел. То старый друг. И возверну́лось всё на круг.

Тот, что шёл уж сотни лет, назад вернулся, дать ответ.

Ему внимал весь смертный люд. Молчали все, и там и тут.

И тот старик, кого судьба, согнув в дугу, была груба,

Обнял мальчонку, что уже, был на столетнем рубеже.

И молвил тихо человек, что шёл один из века в век:

«Они не стоят наших сил. И я давно их всех простил.

И ты прости. Пора понять, что можно просто так прощать.

Будь ты богат, иль беден будь - ты все обиды позабудь.

Убогий люд, что во грехах, всю жизнь скитается во тьмах.

Им не понять - нам не судить, и Бог лишь сможет их простить.

Своей дорогой ты иди, а их оставь всех позади.

Их грехи - лишь их грехи. Они слепы все, и глухи.

Им от природы не понять, что не вернуть грехи их вспять.

Им с ними жить и умирать, а нам пора мудрее стать».

Остановился смертный вал, людей что тысячи сожрал.

Мир лишь замер, на года. Боялись все дышать тогда.

Прошло уже не мало лет, и мольбы допет куплет.

И только пара человек, всё шли вдвоём. Из века в век.

К. Буравлёв

Загрузка...