Темно и холодно среди хляби в ночном лесу. Дождь шуршит по голым веткам, поверхностям луж и ручьев, крышам редких людских домишек… Казалось бы, самое время спать, но никто из тормалов нынче не сомкнёт глаз. В полночь наступит Щедрец: частица небесного огня упадет в воды земли, чтобы пробудить в них новую жизнь.
В Белозорье всё было готово к празднику. Хозяйки снесли короба и плошки с угощением под образа, погасили лучины и свечи, а угли из печей собрали в большие корзины, промазанные глиной изнутри.
Торжественные и нарядные, жители Белозорья вышли из домов и все вместе спустились к разбухшему от дождей ручью. На берегу хозяин хутора, Белозорый Свит, принял из рук женщин угли, молча высыпал их в воду. Теперь осталось сделать самое важное: зажечь новый, чистый огонь. Всё необходимое принесли с собой, пряча за пазухами от сырости: доску с канавкой, заострённый колышек, чуть растопки.
Растянув на поднятых руках большой платок с вышитыми звездами, Свита прикрыли от дождя, и он принялся за работу. Люди ждали положенного чуда, и хозяин хутора тёр деревяшку, старался, как мог, но огонь всё не появлялся, а платок, изображающий небеса, понемногу пропитывался дождевой водой. Первым не выдержал Корвин, потянулся было помочь, да Малинка не пустила, удержала мужа за рукав. Свит, однако, заметил его движение, вспыхнул от стыда и гнева, сжал губы и принялся тереть ещё сильнее. Ёлка нахмурилась и одними глазами указала своему старшему сыну, Лучу, на растопку. Тот кивнул понятливо, сложил пальцы в знак огня… Из-под колышка потянулась едва заметная струйка дыма.
Главный обряд был исполнен, настало время веселья. Молодёжь умчалась рядиться в личины, чтобы после, сбившись в ватажки, ходить по ближним хуторам, шалить, петь щедровки да собирать угощение. Старшие же понесли огонь по домам.
Войдя в свою избу, Малинка чуть не подпрыгнула от испуга. У корзин со снедью чернела чья-то тень! Но тут через порог шагнул Корвин со свечой в руках, и весёлое пламя осветило незваного посетителя. Стройный молодой мужчина сидел на полу, прямо под образами Небесных Помощников. Зелёный камзол его украшала дорогая вышивка, длинные черные волосы свободно рассыпались по плечам. В тонких пальцах он задумчиво вертел надкушенный пряник.
— Хранитель Дол! — всплеснула ладонями Малинка. — Что ж на полу-то? Пожалуй, как полагается, за стол.
Гость едва заметно шевельнул острыми ушами и ответил:
— Не стоит беспокоиться, одно место ничем не лучше другого.
— Да я хотела лампадки затеплить, — пояснила Малинка. — Капну ещё, чего доброго, воском-то на кафтанчик…
Хранитель улыбнулся снисходительно, указал пальцем на лампаду, и в ней зажёгся яркий огонёк.
— Свечу можете гасить, её огонь не является чистым. Желание мальчишки помочь отцу похвально, но использование дикой магии лишает обряд смысла.
— Благодарствую, — с поклоном сказала Малинка. Взяв из рук Корвина свечу, она потушила огонь и потянулась было к лампаде, но Хранитель остановил её и лёгким движением заставил вспыхнуть фитиль свечи. Потом, поднявшись, он положил надкушенный пряник на лавку, промолвил: «Щедрого круга», и вышел на двор.
— Хранитель Дол, — окликнула его Малинка, подбежав к двери, — а как же Ёлка и Свит? Будь так любезен, подари и им чистого огня!
— Дары получает лишь тот, кто их достоин, — донеслось до неё сквозь шум дождя.
Едва Малинка затворила дверь, Корвин сказал, недовольно прищёлкнув языком:
— Ну и жук этот Дол! Припёрся, когда не звали, пряник без спросу погрыз, зато как чего доброго для людей сделать — тут шиш с маком, не допросишься. А гонору-то… Одно слово, нелюдь.
— Ты его не брани, — отозвалась Малинка спокойно и мягко, — он ведь сам ещё не в полной силе. А что Хранитель пряничек надкусил, не жаль. Зайца, вишь, выбрал… К чему бы? Дол о людях всегда заботится, через репище наше часто ходит…
— Вот и к Свиту бы сходить не обломился.
— Свит с Ёлкой люди Хранителя Иста, тот к ним сам зайдёт, коли надо.
— Толку-то? Этот ещё дурнее нашего. И репище не топчет, и хоть бы раз в люльку заглянул…
— Ты о чём?
— О том, что детей у Свита с Ёлкой всего двое, Луч да Бран.
— Зато живые оба, — горько вздохнула Малинка. — А у нас одна Дарёнушка, да пять могилок под холмом…
Увидев, что по щеке жены вдруг поползла слеза, Корвин поспешил обнять Малинку, притянул к себе и шепнул ей на ушко:
— Будет, не плачь. Это ж такое дело… от людей никак не зависящее. Ну, слышь? У меня на родине говорят, выбрать пряник кроликом — это к прибавлению в семье. Как знать, может, Хранитель Дол нам ворожил? Давай-давай, вытирай сопли. Того гляди, щедровальщики заявятся, а мы с тобой ещё даже скотину с живым огнем не обошли…
Тем временем в соседнем доме шёл совсем другой разговор.
Небрежно ткнув в подсвечник горящую свечу, Свит обернулся к своей жене и резко спросил:
— Зачем надо было лезть? Нет, я понимаю, что вы все считаете меня уже ни на что не годным…
— Творец с тобой, — испуганно возразила Ёлка. — Чего выдумал? Ну, подсобили самую малость. Так ведь никто и не заметил…
— Я заметил, ни драной капли силы не имея! У тех, кто не маг, как ни странно, тоже есть глаза на лбу и немного ума! Обязательно при всех делать из меня посмешище?
— Да я и не…
— Цыц, еловая роща! Совсем зазналась, перечишь на каждом слове!
Подскочив к Ёлке, Свит схватил её за волосы и замахнулся, чтобы влепить пощёчину, но вдруг замер, словно наскочил на стену, ахнул от боли и схватился за живот.
— От ведь! — воскликнула Ёлка, выворачиваясь из его рук и бегом кидаясь к печи. — Надо было так ерепениться? Сам знаешь, что после скрутит… На, глотни. Тут чар вовсе нет, только ромашка да придорожник.
— Отстань, — рявкнул Свит.
Ёлка потянулась было к нему с кружкой, но он оттолкнул от себя её руку:
— Брысь, дура! Пошла вон!
В избе сделалось очень тихо.
Свит доковылял до лавки, упал на неё и некоторое время сидел неподвижно, скорчившись и закрыв глаза. Потом с трудом нащупал на столе Ёлкино питьё, сделал пару глотков.
Отвар, действительно, помог: боль сперва притупилась, затем и вовсе стихла.
— Ведьма, — буркнул Свит себе под нос. — Наврала ведь.
Никто не ответил. Свит огляделся — дом его был тёмен и пуст, свеча погасла.
— Ёла, — позвал он тихо. — Ёлочка? Прости дурака…
Вылетев в сени, Ёлка в сердцах прошипела:
— Сил моих больше нет терпеть эти ракшасьи выходки! Уйду в лес! — и, притопнув ногой, добавила громче: — А вот и уйду! Нынче можно: Щедрец.
В холодной горенке Ёлка увидала на вешалах Свитову стиранную одежду: полукафтан, штаны и рубаху. Она схватила всё это, сбросила в зольный ящик и как следует извозила в пепле и саже. И только после ей пришла в голову озорная мысль. Обрядившись в испачканное и измазав золой лицо, она вмиг стала похожа на щедровального ракшаса. В таком виде можно было смело идти на двор.
На крыльце Ёлка едва не столкнулась с ряжеными: один «ракшас» в тряпичной личине и вывернутых наизнанку портках держал в руках ведро, судя по вони, наполненное в отхожем месте, в руках у второго красовалась кисть из мочала.
Застигнутые врасплох, оба тоненько взвизгнули и бросились наутёк.
— Стой, не боись, — весело окликнула их Ёлка. — Примете меня в ватагу, я вам помогу портов добыть. А дверь-то мажь, не жалей дерьма!
Ёлка узнала ряженых. То были соседская девочка Дарёнка и её подружка, Званка из Прихолмья. Как повелось с давних пор, девки в Щедрую ночь рядились в мужские обноски и, прокравшись на хутор, где жил завидный жених, воровали его подштанники, чтобы после разгуливать по хуторам, привязав их к палке. Считалось, если кража удастся, обворованный непременно посватается к одной из «ракшиц».
Свит же, обнаружив, что остался в доме совсем один, побрёл на конюшню. Рядом с лошадьми у него всегда становилось легче на душе, среди них он надеялся отвлечься от мрачных мыслей. Оказалось, что искал на конюшне покоя и мира не он один: очень хмурый и грустный Бран кормил коней приготовленным для щедрования зерном. И так он в тот миг был похож на Ёлку чертами и выражением лица, что у Свита от неловкой жалости дрогнуло сердце.
— Чего не щедруешь? — тихо спросил он, опустив сыну руку на плечо.
Мальчишка ответил со вздохом:
— Ребята выгнали. Луч сказал: мал ты ещё, вали с девками щедровать. А Вешко вообще дразнилку придумал, будто у меня на башке солома, а в башке — не все дома. А я хотел козой быть… Морду вот сделал красивую, с рогами.
— С рогами? Да уж, такое нельзя оставить без внимания. А знаешь, что? Пойдём щедровать вдвоём. Ты будешь козой, а я… не знаю. Кем там ещё можно быть?
Бран удивлённо посмотрел на отца.
— Бабой Болотницей. Только батя, Болотница в ватаге самая главная, она должна первая щедровки запевать. Ты умеешь?
— Нет…
Бран на миг нахмурился, а потом опять просиял улыбкой:
— Тогда давай я буду Болотницей! А ты — козой!
И доверчиво протянул Свиту козью морду, сшитую из мешковины. Свит сперва опасливо покосился на уродливую маску, а потом улыбнулся в ответ:
— Давай. Подожди, я из дому тряпья принесу. И льна.
Баба Болотница из Брана получилась знатная: под вывернутую наизнанку Ёлкину рубаху Свит где надо напихал ему соломы, изобразив крутые бёдра и пышную грудь, а в волосы впутал пряди нечёсаной кудели, свесив их на глаза. Самого Свита в ночной рубахе жены и в козьей морде тоже было не узнать: коза из него вышла тощая, драная, с ехидной рожей и хвостом из мочала.
Весьма довольные собой, оба вышли из конюшни и почти сразу наткнулись на ватагу парней, нетерпеливо мнущихся у ворот. Кто-то из них воскликнул:
— Гляди-ка, баба Болотница с козой! Эй, ребята! Нам как раз Болотницы не достаёт!
— А как вы без Болотницы щедровать собрались? — нарочито хриплым голосом спросил Бран.
— У нас за Болотницу Луч, да его ракшаски свели, — раздосадованно ответил один из парней. — Погнался за ними портки отнимать — и сгинул. Что ж его теперь, до утра дожидаться? Нам еще и в Прихолмье, и в Коштыри… Айда с нами!
Вернувшись из козьего хлева, Корвин с Малинкой бегом кинулись к окну. На дворе уже стояли щедровальщики, полная ватага! Тут была и баба Болотница с растрепанными космами, и коза, и кошка, и лось… Корвин отодвинул створу, торопливо поставил на подоконник свечу, а Малинка поднесла короб с пряниками. Увидев свет в окне, ряженые запели:
— Щедро, добро!
Сеем, посеваем,
Землю покрываем
Овсом, рожью,
Милостию Божью!
Что ты, тётка, наварила?
Что ты, тётка, напекла?
Неси скорей до окна!
Привечай гостей, хозяйка,
Угощенье подавай,
И с небес зерно польётся,
Будет щедрым урожай!
Где коза поднимет хвост,
Сей пшеницу в семь полос!
Где коза приляжет,
Репу сеять кажет!
В мешок щедровальщикам из окна посыпались пряники и пирожки, а в ответ полетели полновесные горсти зерна вместе с новой песней:
— Быть в здоровье, силе
Козе да кобыле!
Дядьке — жбан винца на стол,
Тётке — дитятко в подол,
Парню — девку-красоту,
Девке — кичку да фату!
Сеем, посеваем,
Землю покрываем
Овсом, рожью,
Милостию Божью!
И ватажники, смеясь, пошли со двора. А следом, размахивая изгвазданными портками, бежал встрёпанный Луч в женской рубахе и кричал им:
— Стой, ребята! А я? Меня погодите!
Ещё миг, другой, и на дворе остался один лишь Свит. С грустью он посмотрел на собственный дом: окна были темны, и никто не поставил на подоконник свечу.
Свит стащил с головы козью морду, сел на лавочку у ворот. От недавнего веселья остались у него в руках лишь горсть зерна да сломанный пряник. Свит бездумно сунул в рот кусок. Почти сразу желудок откликнулся ноющей болью, но ещё сильнее заныла совесть. Многое бы он отдал теперь за то, чтобы рядом назойливо хлопотала Ёлка… Может, она не ушла, а просто забилась в какой-нибудь угол и грустит в темноте одна? Без особой надежды Свит встал под окном и запел слабым, надтреснутым голосом:
— Сеем, посеваем,
Землю покрываем…
— Овсом, рожью,
Милостию Божью, — тоненько, жалобно пропел Ёлкин голосок у его за спиной. Не сговариваясь, они кинулись друг к другу, сомкнули объятия и замерли, боясь вспугнуть редкий миг тихого счастья. А в их доме сама собой затеплилась забытая свеча.
— Ну и зря, — сказал Дол, отодвигаясь от Зеркала Вод. — Они ведь даже не заметили твоего подарка.
Ист с улыбкой пожал плечами:
— Мне не жаль. Люди глупые, но они бывают порой так забавны и милы... И им отпущено так мало времени на счастье!
Мара фыркнула, меняя картинку в Зеркале, а Дол заметил чуть свысока:
— Для Ёлки можно было подобрать более удачную пару. Разведение людей…
— Слушай, Ист, — бесцеремонно перебила его Майви, — так ты подаришь мне Бранчика? Он уже достаточно подрос. Ну Иииисти, ну ты же обещаааал…