ЩИТ ИМПЕРИИ - Альтернатива

Густой, едкий дым мгновенно заполнил кабину, выедая глаза и перехватывая дыхание. Свет аварийных индикаторов, алый и ядовито-желтый, тускло мерцал в этой удушающей пелене, превращая приборную панель в подобие адвент-календаря накануне полного краха. Я почти ничего не видел, лишь слышал тревожный, пронзительный вой системных сирен и собственный надсадный кашель.

Но почти сразу с шипением и щелчками заработала аварийная система пожаротушения. Из форсунок под потолком ударили струи белесого хладагента, сбивая пламя и осаждая дым. Воздух очистился ровно настолько, чтобы сквозь забрызганное грязью и маслом бронестекло я смог разглядеть своего победителя.

Он был воплощением бездушной мощи. Закопченный с головы до ног гарью и сажей, в необычном, хищном камуфляже — угрожающие черно-белые полосы, словно когти тигра, расчерчивали его массивный корпус по диагонали. Чужой шагоход, монолит из полированной брони и смертоносного вооружения, неспешно, с невозмутимой уверенностью победителя приближался к моей покалеченной, дымящейся машине. Грунт содрогался под тяжестью его шагов.

«Класс — „Осирис“. Сто десять тонн чистого веса. Спаренные импульсные лазеры „Скорпион“ на правом плече, ракетная установка залпового огня „Шквал“ на левом, шестиствольная роторная автопушка калибра 40 мм на турели. Броня композитная, с включениями карбида вольфрама. Щиты… Щиты у него еще на полную мощность, Босс.»

Тревожно, почти панически зашептал у меня в голове Санди. Не в прямом смысле — общение с демоном шло телепатически, чистым потоком мысли, — но я за долгие годы общения с ним научился прекрасно различать все оттенки и интонации этого звучавшего в моем сознании голоса. Сейчас в нем слышались холодный ужас и отчаяние.

А если по факту, связываться в одиночку со сверхтяжелым штурмовиком — и так не самое разумное решение, а уж в моём положении — форменное, тотальное самоубийство. Энергощиты я израсходовал еще пятнадцать минут назад, прикрывая отход «Пустельг». Броня моего «Преступника» местами поплавлена адским жаром плазменных попаданий, а кое-где её вообще не было — зияли дыры, сквозь которые виднелись клубки оборванных кабелей и искрящие механизмы. Привод правого манипулятора, сжимавшего рукоять треснувшего лазера, наполовину заклинен. Гидравлика ног предательски сбоила, выдавая в наушники противный, прерывистый скрежет. Самое верное, что можно было сделать сейчас, — это немедленно отступить.

То же самое, давя на психику, безостановочно твердил и Санди. Но я мысленно лишь отмахивался от него, стиснув зубы.

— Куда, скажи на милость? Позади — море, нас прижали к самой воде! Или ты не видишь?

Отступать действительно некуда. Позади, всего в паре километров, плескались свинцовые волны холодного океана. Еще немного, и хоть вплавь отсюда уходи. Вариант, впрочем, так себе.

«В астрал. Сейчас же. Пока он не добил реактор», — коротко, без эмоций отозвался демон. Его забота о моей шкуре была трогательна, но крайне несвоевременна.

— А парни как же? — мысленно рявкнул я в ответ.

Перед началом этой заварухи под моим командованием было двенадцать шагоходов — целая рота. Теперь же, после получасового боя на выживание, осталось лишь восемь. И все покалеченны.

«Валькирию» Антошина, легкую и верткую, сожгли сразу, в первые минуты боя. «Дервиш» Серёги, нашего лучшего снайпера, сгорел вторым, не успев сделать и десятка выстрелов. А пару «Пустельг» под управлением братьев-близнецов, Зубаревых, прямо у меня на глазах всего пару минут назад спалил залпом из тех самых спаренных лазеров разрисованный монстр-«Осирис». От машин остались лишь оплавленные остовы.

«И что? Будет лучше, если ты сгоришь вместе с ними?» — последовал абсолютно бесстрастный, железный ответ. Сколько я ни старался за эти годы, но человечность Санди так и не привил. Мы хоть и сосуществовали на равных не один десяток лет, сроднились, но его демоническая логика как была, так и оставалась для меня загадкой. Он мог искренне, со слезами на глазах, переживать за героев дурацких мыльных опер, и тут же, из-за пустяковой обиды, совершенно спокойно и хладнокровно открутить голову какому-нибудь задире в баре. Одно слово — демон.

Хотя сейчас, надо признать, он-то как раз и мыслил единственно верно и логично. Остатки группы обречены. Даже будь нас вдвое больше, против превосходящих сил ящеров нам не выстоять. Один только этот «Осирис» чего стоил. Так что, отступать некуда. Позади — тупик. И взятые в полукольцо, мы только и могли, что подороже продать свои жизни.

— На двенадцать часов! Воздушные цели! — прохрипело в общем канале сломанным голосом флангового наблюдателя.

Я бросил взгляд на радар, переключив мониторы. Сектор мгновенно очистился от помех, и я сразу же заметил несколько стремительно приближающихся меток. Скорее всего, опять тяжелые истребители-штурмовики «Коготь» — завоевав полное господство в небе, ящеры использовали их как летающую артиллерию для поддержки своих наземных войск. И если они вышли на нас, то мы и повоевать-то как следует уже не успеем. Все закончится быстро и без особой помпы.

«Надо уходить! Немедленно!» — вновь, уже с нажимом, прорезался в моем мозгу Санди.

— Молчи! Рассчитай траекторию их захода! — коротко бросил я ему, сам всматриваясь в появившиеся на экране прерывистые линии предполагаемого курса.

«До контакта тридцать секунд. Максимум.»

Это означало, что через полминуты от нас останется лишь несколько дымящихся кратеров. Пятерка тяжелых истребителей — смертный приговор. В другое время им бы просто не дали подойти на выстрел, но сейчас, когда армейское ПВО было полностью подавлено, а выделенную моей роте зенитную турель на базе «Грома» снесли минут десять назад, никто и ничто не могло им помешать. Да, если бы мы дружно, всем остатком сил, били в одну точку, возможно, кто-нибудь из нас и смог бы сбить одного. Но толку? Остальные отстрелялись бы как в тире, а если кого и не добьют с воздуха, за них это сделали бы подступающие вражеские шагоходы.

Единственный призрачный способ выжить — или, точнее, продлить агонию еще на несколько минут — был лишь один: резко сблизиться с чужими шагоходами, вломиться в их строй, вклиниться в их порядки, вынуждая истребители отказаться от атаки из-за риска поразить своих.

Объяснять эту тактику никому не пришлось. Под моим началом дураков не водилось. Все бойцы обстрелянные, опытные и решительные. Короткая, не требующая ответа команда «Вперед! На сближение!», и только что пятившиеся, отстреливаясь, остатки Третьего гвардейского полка, дружно, почти синхронно рванули в отчаянную штыковую атаку. Во всяком случае, со стороны это должно было выглядеть именно так — как последний, яростный порыв обреченных.

По левому флангу, из-за скелета порушенной многоэтажки, тяжело, но уверенно вышагивал могучий «Крепыш» поручика Тарасова. Этот штурмовой шагоход был одной из самых серьезных и хорошо бронированных машин в роте, и сейчас, даже учитывая все полученные повреждения — вмятины на броне, сорванные лючки, — он стабильно «наваливал» по противнику из своей мощной рельсотронной пушки. Дальше за ним, чуть в отдалении, пританцовывал на прыжковых двигателях «Остолоп» прапорщика Михайленко — пятидесятитонная, стремительная машина, не самая бронированная, но с отличными лазерами дальнего боя и скорострельной автопушкой для средних дистанций. Конечно, он плохо подходил для таких лобовых атак, но выбора не было. Следом, громыхая и лязгая пластинами брони, двигался настоящий танк на ногах — «Рубака» корнета Любочки. Как и сам корнет (Любочка — это фамилия), робот был неказист и некрасив, но невероятно функционален и живуч. Восьмидесятитонная махина, из которых тонн тридцать приходилось на броню, держала в левой руке-манипуляторе массивный титановый щит, а в правой — огромную, устрашающую тепловую секиру. Ему главное было войти в клинч, а там… Крайним же атаковал ротмистр Семенов на своей юркой «Крысе». Низкорослый, на коротких, мощных ногах и с вытянутой вперед кабиной, этот шагоход вполне оправдывал свое прозвище. Несмотря на коротколапость, передвигался он неожиданно шустро и мог доставить массу проблем практически любому, даже самому тяжелому противнику.

Справа так же, поднимая фонтаны земли, двинулись вперед все четыре оставшиеся машины. Правда, если левофланговые еще как-то внушали уважение, то здесь картина выглядела куда как печальнее.

«Альфонс» поручика Сейфуллина был почти беспомощен — он лишился правого манипулятора вместе с основной пушкой и теперь мог полагаться лишь на легкое вооружение. «Бестия» штаб-ротмистра Стерненко коптила как дореволюционный паровоз — из пробитого кожуха двигателя валил черный, маслянистый дым. «Реваншист» — единственной оставшейся в живых пилотессы, Ольги Стебель, — вообще непонятно как держался и передвигался, весь исковерканный и изрешеченный. И единственный, кто еще мог представлять реальную угрозу, — это «Малыш» вахмистра Мамуришвили. Хоть и потрепанный, он умудрился сохранить в относительной целости все вооружение, и как раз в этот момент его машина содрогнулась и «разродилась» сокрушительным залпом сдвоенных протонных установок. Залпом, который начисто снес башню с ближайшего вражеского шагохода.

Я же, на своем девяностотнном «Преступнике», находился по центру этого импровизированного клина. И моим непосредственным противником, моей судьбой, был он — «Осирис».

В лоб его не взять. Броня у него была крепче адамантия, и разменом ударами тут было не обойтись. Наверное, будь он один, нашлись бы шансы его завалить, скоординировав усилия, но прямо за его мощной спиной, как тени, двигались еще три вражеских шагохода помельче, прикрывая фланги. Поэтому расклад не выглядел ни много ни мало — абсолютно безнадежным.

По-хорошему, тактически верным было бы прижаться к ним вплотную, пропустить истребители над головой, а потом, пока одни отвлекают врага, другие пытаются обойти с тыла. Но это была чистая теория. На практике же о том, чтобы кому-то зайти в спину, можно было забыть. Левый фланг не успеет, а правофланговых расстреляют, пока они будут разворачиваться.

«Время подхода наших… подкрепления… десять минут. Если не задержатся.»

Тоскливо, обреченно прогундосил у меня в голове Санди. Хоть и телепатически, но все свои эмоции он передавал с абсолютной точностью. И сейчас вот тоже: вроде бы сообщил о скорой помощи, а прозвучало это как окончательный, бесповоротный приговор. Ну а что? Нам бы три минуты продержаться, а тут целых десять… Нет, мы столько точно не протянем. Нас просто сотрут в порошок.

И тут, как вспышка, в мозгу возникла мысль. Дикая, безумная, наверняка не самая умная. Но она давала шанс. Не всем. Но многим. Может быть.

— Всем! Пропускаем истребители и по моей команде резко разбегаемся в стороны! Рассредоточиться! — скомандовал я, сам уже разгоняя свою многотонную развалину почти до максимальной скорости, направляя ее прямиком на «Осирис». Возражений не последовало, да и не могло их быть — приказы в моем подразделении всегда выполнялись беспрекословно, даже самые безумные.

Мне же нужно было сделать лишь одно: заставить свою разбитую машину продержаться еще несколько секунд. Сделать так, чтобы меня не свалили с ног, пока я не доберусь до «Осириса». А там… А там уж плевать. Лишь бы успеть.

Тем временем метки на радаре уже почти слились в одну сплошную линию атаки. И вдруг — новый удар! Глухой, сокрушительный взрыв где-то снизу, сзади. Вой сигнализации стал пронзительнее, и кабина вновь, на секунду, наполнилась едким дымом. Это был накрывший нас шквальный огонь с того самого «Осириса».

До него оставалось всего ничего, метров сто, может, меньше. Но правая нога моего робота вдруг предательски подогнулась, привод окончательно вышел из строя. И если бы не Санди, мгновенно среагировавший и проявивший чудеса эквилибристики, перераспределив мощность на другие узлы, — я бы уже валялся на земле беспомощной грудой металлолома.

«Переключаюсь на дублирующие цепи! Держись!» — прошелестело в мозгу, и в этот самый момент чужой шагоход брутально, без всякого предупреждения ударил из своей шестиствольной автопушки.

Очередь из этого чудовищного оружия обычно была короткой — стволы перегревались мгновенно, да и боезапас в барабане не бесконечен, — но мне, сидевшему в эпицентре этого ада, показалось, что трясло меня целую вечность. Броню рвало и кромсало, кабина содрогалась от бесчисленных ударов. И когда наконец кошмар прекратился, датчики повреждений на главном экране полностью, от края до края, залили силуэт моей машины густо-алым, предсмертным красным цветом. На автомате выставившегося на последнюю секунду аварийного щита только и хватило, что ярко мигнуть и погаснуть навсегда.

Но шагоход все еще был на ногах. Чудом. Хотя теперь любой, даже самый легкий выстрел мог стать последним. Хорошо хоть дым снова быстро вытянуло — система вентиляции и пожаротушения героически справлялась со своей работой. И цель была уже совсем рядом, буквально в двадцати шагах.

Я изо всех сил давил на акселератор, чувствуя, как судорожно воет перегруженный двигатель. А «Осирис», готовясь к финальному аккорду, с мертвой, театральной медлительностью поднял свою правую руку-манипулятор. Нацелился. В стволах его спаренных лазеров уже собиралась смертоносная энергия.

Но даже если он сейчас попадёт — а сомневаться в его меткости не приходилось, — его это уже не спасет. Дистанция слишком мала.

А я… Я и так уже был мертвецом. Хоть пока еще и не чувствовал этого, но радиация от поврежденного реактора уже сделала свое дело. Датчики показывали запредельный уровень заражения внутри кабины. Температура ядра росла с каждой секундой, система охлаждения была полностью разбалансирована, а возможность принудительной аварийной остановки я… я только что сам заблокировал. Санди молча наблюдал за этим актом самоубийства.

«Последний шанс. Астрал?» — не теряя своего ледяного спокойствия, в который раз шепнул он у меня в голове. Но я молчал, стиснув зубы. Всё, что мне было нужно сейчас, — это заставить свою послушную, верную машину сделать еще буквально пару шагов. Всего пару шагов.