Секретные расследования КГБ 2

Дело № 38/58-АС. Кровь песков.

Тихо скрипнул песок под шинами, когда «виллис» остановился. Сержант Малюкин вышел из машины, и с хрустом потянулся. Постоянная тряска, пыль в носу, зубах, глазах, в каждой щели его уставшего тела уже порядком утомили за время пути. Будь его воля, он бы эту пустыню пересёк за пару дней, шпарил по прямой, не останавливаясь, а их приставили к медленно ползущему каравану из верблюдов и неразговорчивых туркменов. Нет, между собой они балакали, но русский не понимали. Только на привалах он мог поговорить с другими бойцами из отделения, и караван как раз встал лагерем на ночь.

- Говорят, уже завтра будем в Бахардоке, - сказал рядовой Григорьев, водитель второго «виллиса», и протянул ему пачку сигарет. - Будешь?

- Давай.

Они закурили. Горячий дым наполнил лёгкие Малюкина и вышел, унося тоску прошедшего дня.

- Достала эта рухлядь, - сказал он, кивая на машину. - Жрёт, как не в себя, на малых оборотах, воздушный фильтр постоянно забивает. На кой нас вообще приставили к этим тихоходам?

- Да, говорят, люди пропадают. Будто их похищает демон или что-то вроде того.

- Какой тут демон? Песок один… От жары с ума сходят, да и только.

Григорьев не ответил. Сержант оглянулся на товарища, но тот замер, словно истукан, спиной к нему.

- Эй, ты чего? - он толкнул рядового.

Григорьев молча упал вперёд, заливая потрескавшуюся землю кровью из распоротого живота. Вместо него осталось стоять тощее существо с чёрной кожей и когтистой рукой, по локоть испачканной в крови. Огромные глаза-блюдца моргнули и уставились на Малюкина. Тварь хищно облизнула острые зубы.

***

Песок недовольно шипел, наталкиваясь на сапоги Акулова, огибал их, подгоняемый ветром, и растворялся на пустынной взлётной полосе. Привычный шум улиц, гомон людских потоков и трескотня вечных строек Москвы сменились безбрежной тишиной. Воздух волнами поднимался от раскалённой земли, пот градом катился по спине Акулова, собирался на лбу и щипал глаза. Капитан с раздражением отмечал, как с каждым мгновением всё сильнее намокает гимнастёрка и жара сушит горло. Едва шасси ИЛ-12 коснулись земли, как экипаж, видно, не в первый раз прилетевший сюда, скрылся в прохладных стенах небольшого здания аэропорта и оставил его в одиночестве.

Место, куда его отправили, Николай далеко не сразу отыскал на карте. Оно находилось в Туркменской ССР и носило гордое звание посёлка городского типа, хотя состояло всего из нескольких десятков квадратных глиняных домиков, новой школы и длинного здания ткацкой фабрики с вереницей крохотных окон. За ними волнами бушующего моря поднимались барханы, и раскалённый ветер срывал с острых вершин песочную пену.

Николай облизнул пересохшие губы, и пыль тут же заскрипела на зубах. Вытер рукавом пот со лба и нахмурился — непривычная жара, турбулентность и отсутствие встречающих окончательно испортили настроение.

Скрипнула и хлопнула дверь. Акулов вздрогнул от резкого звука, раздавшегося будто совсем рядом, и огляделся. На другой стороне взлётной полосы под деревянным навесом стоял человек. Видимо, раскалённый воздух легче переносил звуки. Фигура расплывалась в дрожащем мареве, но, казалось, она махала капитану рукой.

- Добро пожаловать в жемчужину Каракум, в Бахардок, товарищ капитан! - улыбаясь, словно старому другу, с акцентом поприветствовал человек подошедшего Николая.

Он широко раскинул руки и крепко обнял Акулова. Капитан даже не успел ничего возразить гостеприимству встречающего. На нём мешком висела гимнастёрка, которая была явно на несколько размеров велика, уставная панама с широкими полями покрывала чёрные, как уголь волосы, а глаза прятались за тёмными стёклами очков. Оперативник прежде не встречал таких - закрытых и по бокам. Судя по погонам с васильковой полоской, перед Акуловым стоял капитан КГБ.

- Вы, должно быть, капитан Бабаев?

- Так точно, Акулов-джан! Зови меня просто — Бабай, здесь меня все так зовут.

- Не хочу нарушать субординацию, товарищ капитан. Давайте лучше сразу к делу. Полковник Татищев направил меня...

- Вай, какой прыткий, Акулов-джан, сразу видно, из столицы прилетел! - цокнул Бабаев. - Как говорил один дорогой моему сердцу красноармеец, Восток — дело тонкое... Ты посмотри, какой жара сегодня, пойдём лучше в чайхану, отведаешь холодный чал с домашним шербетом — у вас в Москве такого нет, клянусь.

- Товарищ Бабаев, я верно понимаю, что у вас пропал военный конвой, а вы предлагаете мне попробовать местной кухни?

Капитан чертыхнулся про себя и сжал челюсти. Накопившееся раздражение рвалось наружу, но он понимал, что давать волю чувствам - не лучший способ наладить отношения с коллегой из туркменского отдела управления «О». К тому же, он ощущал, как в запястьях вновь появляется неприятное ощущение, будто их охватывают кандалы из мягкой, но колючей проволоки. Неужели действие лекарства так скоро заканчивается?

- Акулов-джан, Каракумы не терпят спешки, - сказал Бабаев, приобняв его, и развернул лицом к пустыне. - Ветер день за днём сражается с бесконечными барханами, сметает их невидимой рукой, но они всё равно растут на новом месте. Вода жизни течёт своим чередом, и прежде чем говорить, нужно слушать. Акулов-джан, позволь этому месту услышать тебя. Гости здесь встречаются реже, чем дождь капает с неба.

Николай взглянул на часы — немецкий механизм почти отсчитал восемь часов.

- Хорошо, - кивнул он, - ведите, товарищ Бабаев. Только сперва мне нужно будет заглянуть в уборную.

- Как скажешь, Акулов-джан! - расплылся в улыбке коллега и увлёк Николая за собой вглубь туркменского посёлка.

Обволакивающий тон Бабаева успокоил Акулова. Оперативник глубоко вздохнул, и воздух уже не казался таким горячим, а перед мысленным взором возникла чашка холодного чала, что бы это ни было.

Только в запястьях копошение становилось всё сильнее, а зубы непроизвольно скрипели.

***

В кабинете полковника тикали настольные деревянные часы, в абсолютной тишине секундная стрелка отрезала время кусочек за кусочком. В воздухе висел запах чернил и бумаги, за окном ветер гнул облитые янтарём деревья. Глубокое, по-осеннему синее небо на секунду возвратило Акулова в дни юности, когда по спине стучал школьный ранец, набитый учебниками, тетрадками и бесконечным ожиданием чего-то всеобъемлющего и неминуемо прекрасного.

Капитан бесшумно притворил за собой дверь и замер. Полковник Татищев наносил на огромную карту Советского Союза пометки, закрашивал небольшие овалы и кружки, втыкал флажки. Последний он поставил к западу от Каспийского моря и оторвал от прибитого к стенке календаря листок. 27 сентября 1954 года. Ровно месяц прошёл с того дня, когда закончилось последнее дело, тогда охота за диверсантами чуть не свела Акулова в могилу. Последнее, что помнил капитан, как полчища адских тварей, словно зачарованные блеском серебра, шли и шли на его клинок, помнил Фишмана рядом, помнил… Медведеву. А неделю назад он очнулся в реанимации.

- Товарищ капитан, когда заходите в кабинет, так сказать, старшего по званию, следует первым делом доложить о прибытии, а не стоять греческой статуей у дверей.

Строгий взгляд серых глаз полковника пригвоздил Акулова к месту. Капитан мигом почувствовал себя нашкодившим юнцом, которого поймал за ногу сторож в яблоневом саду. Спустя мгновение он совладал с собой, поднял голову и отрапортовал:

- Есть — доложить о прибытии! Товарищ полковник, оперативник первого отдела Управления «О» КГБ капитан Акулов прибыл!

Татищев со вздохом опустился на стул, сложил ладони домиком и опёрся подбородком на большие пальцы.

- А теперь поведайте мне, капитан, почему вы стоите здесь, передо мной, хотя вам ещё положено ещё проходить лечение? Не похоже, что вас выписали. И сядьте уже, вам стоять-то ещё не положено…

Акулов прошёл и сел в кресло.

- Никак нет, товарищ полковник, не выписали. Но я больше не мог там находиться. Из лечения только бесполезные уколы, зато нянчатся, как с ребёнком… Товарищ полковник, я полностью здоров! Разрешите приступить к работе?

- Не разрешаю. Вы с Фишманом выжили буквально чудом, ещё минута, и спец отряду «Гиацинт» спасать уже было бы некого. На вас живого места не осталось, капитан. С такими ранами люди долго не живут, а вас вылечили и выходили, даже шрамов почти не осталось. Да, с вами, так сказать, пришлось понянчиться, и скажите за это спасибо, в том числе бесполезным, как вы выразились, уколам. Я непременно передам вашу горячую благодарность командиру «Гиацинта», а вы возвращайтесь назад и пройдите курс реабилитации до конца положенных трёх недель.

Акулов закусил губу. Ещё три недели! Три недели наедине с собой и вопросами, на которые нет ответов.

- Товарищ полковник! - взмолился он. - Я в этой больнице, как в трясине вязну, а овсянка их уже колом встала и на входе, и на выходе. Лучше снова меня на Кольский отправьте. Да хоть на Сахалин!

- Отставить Сахалин, - терпеливо протянул Татищев, но Акулов почувствовал, что полковник не в духе. - Вы ещё не оправились… от потери. Три недели уколов, затем хоть на Сахалин, хоть на Луну.

- От потери души, да, товарищ полковник?

Командир взял в руки ручку и стал её вертеть.

- Что вы помните?

- Почти ничего, - соврал Николай.

Медведева что-то сделала с ним перед тем как… сбежала. Как вообще возможно украсть душу у человека? Акулов задавал себе вопросы снова и снова, но воспоминания только всё больше лихорадило, они затирались и блекли, как старые фотоснимки. Он надеялся, что, вернувшись к работе, освежит память или узнает правду от командира. На счёт последнего чутьё подсказывало, что Татищев не расположен делиться информацией, скрывает что-то, как с было Фишманом.

- Хорошо, - кивнул полковник, сжав ручку в кулаках. - Лейтенант Медведева действительно обвела нас вокруг пальца, преследуя одной ей известные цели. К счастью, совершить задуманное ей помешали. Не думал, что когда-нибудь скажу подобное, но за это стоит поблагодарить Баала. Ваша душа, так сказать, осталась при вас, товарищ капитан, хоть и в очень потрёпанном виде. Именно поэтому я настаиваю на продолжении лечения. Вам нужно время, чтобы восстановить силы.

Акулов чувствовал, что-то не сходится, но нужно больше времени, чтобы разобраться.

- Товарищ полковник, я могу заняться архивной работой, найти того, кто вручил гримуар Давыдовичу. Или поискать зацепки, которые приведут к лейтенанту Медведевой...

- Нет, - голос Татищева начал греметь, - поисками лейтенанта, как и владельца гримуара, уже занимаются. На время лечения, товарищ капитан, вы отстранены от исполнения любых служебных обязанностей. Это ясно?

- Так точно, товарищ полковник.

- Тогда возвращайтесь в больницу.

- Есть — вернуться в больницу.

Акулов встал с кресла и направился к выходу, скрипя зубами. Ему до изжоги надоело быть бездумной пешкой в чужих руках. Не дойдя пару шагов, он обернулся и взглянул на карту за спиной Татищева, истыканную флажками.

- Разрешите последний вопрос, товарищ полковник?

Татищев промолчал.

- Сколько всего человек работает в управлении?

- Это, так сказать, секретная информация.

Командир сверлил Акулова взглядом. Капитан видел, как желваки на лице полковника ходят ходуном. Почему его хотят держать подальше от полевой работы?

- Количество сигналов, - Николай кивнул на карту, - было меньше месяц назад. Думаете, это совпадение, товарищ полковник? Управление заставляют распылять силы, а вы держите взаперти одного из оперативников. Если Медведева хотела заполучить мою душу, то с чего вы взяли, что она отступит? Сколько человек вы готовы выделить охранять меня на тот случай, если лейтенант вернётся завершить задуманное? Одного? Двух?

Ручка в руках полковника громко треснула и сломалась, залив ладони чернилами. Акулов сглотнул и попятился, он никогда не видел полковника в таком состоянии. Татищев встал, скомканным листом бумаги вытер чернила и упёрся руками о стол, взгляд серых глаз будто попытался выжечь дыру в груди капитана. Командир выпрямился, взял в руки трость, стоявшую подле, и приложил ко лбу, будто пытаясь охладить холодным серебром вспышку гнева. В следующий миг он вздохнул и открыл настежь окно, впуская прохладный осенний воздух. Ворох бумаг на столе недовольно зашелестел.

- Ладно, - вдруг тихо промолвил полковник, - хорошо, капитан. Сядьте обратно.

Николай с облегчением выдохнул и вернулся в кресло. Татищев не отходил от окна.

- Возможно, вы правы, и есть смысл держать вас, так сказать, подальше от Москвы, пока мы не нашли… лейтенанта. Есть сигнал от нашего оперативника в Туркмении. Капитану Бабаеву требуется помощь в расследовании дела. В посёлке Бахардок недалеко от Ашхабада находится ткацкая фабрика, там шьют военную форму, одеяла и многое другое, необходимое Родине, но последнее время обозы с хлопком и шерстью страдают от нападений, пропадают люди. Сначала решили, что это происки каких-нибудь басмачей и приставили к каравану военный конвой, но вчера и конвой подвергся нападению. Все бойцы исчезли, выжил только проводник, но он и двух слов связать не может. Или не хочет.

- Хотите, чтобы я разговорил его?

- Да. Ваше умение, так сказать, докапываться до истины — одна из причин, почему я взял вас в управление «О».

Акулов кивнул. Да, докопаться до правды ему ещё только предстоит. Полковник замолчал, пытаясь промокашкой стереть остаток чернил с рук, но быстро бросил бесполезное занятие.

- Через час отправляется транспортный рейс в Бахардок. Допросите свидетеля и выясните, что произошло с конвоем. Телефонной связи там нет, поэтому действуйте, исходя из ситуации на земле. Приказ ясен?

- Так точно!

- И ещё кое-что, товарищ капитан, - Татищев достал из ящика стола небольшой кожаный несессер и подвинул его Акулову. - Лечение продолжите, так сказать, самостоятельно. Здесь инъектор и несколько ампул лекарства, разработка Вячеслава Лаврентьевича, оно поможет вам быстрее восстановить силы, но нужно делать инъекции каждые восемь часов. Неукоснительно следуйте этому правилу. Когда в больнице вам сделали последний укол?

Николай пожал плечами. Он чувствовал себя абсолютно здоровым, так ли уж необходимо продолжать лечение? Беспокоило только странное чувство в запястьях, будто их обвивали тысячи копошащихся сороконожек. Акулов быстро забывал о них, если не концентрировался на ощущениях.

- Ранним утром, кажется.

- Ясно, - полковник взглянул на часы. - Значит, следующая инъекция как раз после полёта. Свободны.

Акулов взял несессер, в котором звякнули ампулы, и вышел из кабинета. Ему бы ликовать, что он снова работает, борется со злом, но сердце словно стискивал кулак. Он не получил ответов на вопросы, зато уверился, что от него старательно утаивают правду, держат в потёмках, как котёнка, которого несут к ближайшему пруду в плотном мешке.

Николай поднял часы к глазам — секундная стрелка мелко дрожала, будто перепиливая верёвку гильотины, нависшей над ним.

***

Акулов уже убирал инъектор обратно в планшет, когда появился Бабаев. Закуток, которым капитан воспользовался, чтобы принять лекарство, был отгорожен небольшой ширмой из натянутой на деревянной рейке ткани. На полотне тянулся красивый узор из кроваво-красных цветков. Лекарство быстро подействовало, жжение вокруг запястий капитана утихло, но раздражение не ушло. Он хмуро спросил:

- Не темно в очках ?

Бабаев не расстался со своими странными очками даже в полумраке шершавых стен чайханы.

- У всех свои секреты, Акулов-джан, - улыбнулся он, кивнув на несессер в руках Акулова.

Николай спрятал в планшете инъектор с ампулами, и протиснулся мимо Бабаева. В чайхане пахло приправами, чаем и свежими тандырными лепёшками, у капитана даже челюсти свело от аромата. Он мотнул головой, не желая давать голоду затуманить ему разум.

Вокруг невысокого стола лежали небольшие подушки, потрёпанные и потерявшие яркие цвета от времени, но удивительно мягкие. Акулов примостился на одну из них, пытаясь скрестить ноги, как Бабаев, севший напротив, но едва это удалось, он ощутил боль в растянутых мышцах, чертыхнулся и распутал ноги обратно. Очки коллеги насмешливо блеснули.

- Как вы вообще сидите?

- Ты снова спешишь, Акулов-джан, торопишься, пытаешься всё просчитать, - Бабаев коснулся ладонью головы, а затем сердца. - Не думай, доверься телу и чувствам, а пустыня подскажет.

Капитан отмахнулся.

- Мы в чайхане, а не пустыне.

- Пустыня здесь повсюду, и тот, кто спешит, быстрее теряет воду, а с ней и разум.

Капитан нервно дёрнул плечом, пытаясь устроиться поудобней, но подушки словно выскальзывали из-под него. Он чувствовал, что сам скоро потеряет разум от загадок Бабаева.

- Как выживший погонщик? Рассказывайте, что вам известно.

Очки туркменского коллеги снова блеснули, и между губ показались жемчужные зубы.

- Почти всё то же, что и тебе, Акулов-джан. Ещё совсем недавно здесь работал серный завод, но его закрыли. Осталась только ткацкая фабрика, на которой хлопок и шерсть превращают в одежду или одеяла. Можно сказать, пол-Союза одеваем, а?

- Не отвлекайтесь, товарищ Бабаев.

- Вай, всё торопишься. Ладно. Понимаешь, через Каракумы толковых дорог ещё не построили, а машины не справляются с погодой и пылью, поэтому караванбаши водят караваны верблюдов проверенными маршрутами. Несколько месяцев назад начали пропадать люди. То один, то два, но для пустыни это дело обычное, солнце быстро сводит с ума неосторожных и торопливых путников. Да и хлопок никто не трогал. Сначала не обращали внимания, но караванбаши рассказывали о существе со светящимися глазами. Если его увидели, значит, кто-то исчезнет к утру. Последний караван шёл с военным конвоем, но… никто не вернулся. Караван пришёл всего с одним погонщиком, который обезумел от жары и страха. Он видел…

Бабаев замолчал. Неслышно подошла девушка невысокого роста с тонкой талией и лицом, закрытым полупрозрачной вуалью. Акулов отметил, что она была юна и необычайно красива. Тёмные глаза притягивали, как дуло пистолета. Она принесла небольшой поднос с двумя пиалами и ломтиками щербета. Поставив поднос, девушка ушла, покачивая бёдрами под красным платьем. Капитан поймал её любопытный взгляд, когда она на миг обернулась в дверном проёме кухни. Видимо, гости с такой бледной кожей, как у него, здесь редкость.

- Акулов-джан, - продолжил Бабаев, - этот человек видел существо так, как сейчас вижу тебя я, но его разум остался в песках Каракум.

Послышался тонкий скрип, капитан обернулся — одна из ставень на маленьких квадратных окнах качнулась от сквозняка. Ветерок прошелестел по комнате, принеся лёгкую прохладу и шорох песка снаружи.

- Попробуй чал, пока он свежий. Скоро начнёт портится.

Капитан подчинился, надеясь, что туркменский коллега станет ещё более открытым, и поднёс пиалу к губам, носом потянул слегка резкий аромат верблюжьего молока. Напиток оказался холодным и немного кислым на вкус, но удивительным образом он увлажнил сухие губы и смочил иссушённое жарой горло. Он выпил пиалу, не отрываясь и чувствуя, как приятная прохлада распространяется по телу. Язык ещё несколько секунд приятно покалывало.

Глядя на Николая, Бабаев улыбнулся.

- Вкусно, Акулов-джан? Это — дары пустыни. Теперь и ты должен что-то подарить в ответ.

Капитан хмыкнул. Ему совсем не хотелось играть с Бабаевым в восточные игры.

- Есть предположения, что за тварь может похищать и сводить с ума?

Не терпелось начать поиски. Акулов боялся даже подумать о том, сколько человек пострадало от потусторонних тварей, пока он целый месяц лежал, утыканный трубками и иглами. И теперь он тратит время, распивая чал, а не занимаясь поисками опасного существа.

Бабаев вздохнул, покачав головой:

- Каракумы с туркменского языка переводятся «чёрные пески», но дело вовсе не в цвете дюн и барханов, а в самом воздухе, в злом ветре, что ранит тебя тысячей песчинок, в обжигающем солнце и изнуряющей жаре. Это мрачное место, Акулов-джан, территория неподвластная человеку. Шахиншахи песков до сих пор властвуют там, и среди дюн ещё бродят древние демоны. Но кумли Бахардока много веков живут в мире с ними. Акулов-джан, если демон нападает на этих людей, значит, он сам лишился разума и очень опасен. Но что вызвало его безумие, я не могу сказать.

- Понятно. Значит, монстр действует без поддержки этих… шахиншахов? И чем скорее мы разговорим свидетеля, тем быстрее найдём его. Где погонщик, товарищ Бабаев?

- Скоро он будет здесь.

Капитан не поверил ушам.

- В чайхане? Вы с ума сошли — проводить допрос здесь?

Бабаев засмеялся:

- На Востоке все дела решаются в чайхане, Акулов-джан. К тому же, в это время дня здесь никого нет. Знаю, это против правил, но погонщик, добрый человек, уже достаточно настрадался. Может быть, если он почувствует себя в родном кишлаке, то разум вернётся к нему.

Дверь распахнулась, и внутрь вошли два туркменских солдата, ведущие под руки человека, весь вид которого кричал, что он сошёл с ума. Длинный халат, заляпанный пылью и грязью, волочился по земле, тюрбан на голове ослаб и висел серыми лохмотьями, глаза бездумно шарили по чайхане, ни на миг не останавливаясь. Погонщик постоянно шевелил губами, шепча что-то на родном языке, руки он держал у груди, будто всегда готовый закрыться от удара, и дёргался при каждом резком звуке. Солдаты подвели его к их столику и усадили на подушки. Безумец опустил голову к коленям и обнял их, сцепив дрожащие ладони в замок.

Акулов сглотнул комок в горле. Жалкий вид погонщика поразил его. Как допрашивать такого? Ему бы сперва оказать медицинскую и психиатрическую помощь, но разве найдёшь врача в этом захолустье? Разве что фельдшер на фабрике, но он вряд ли сможет помочь человеку, пережившему первобытный ужас. Но погонщик — единственный, кто может пролить свет на пропажу людей и помочь остановить безумного демона. Спасти других людей.

Капитан нахмурился и вцепился взглядом в очки Бабаева, пытаясь разглядеть за ними хоть что-то человеческое, но в тёмных стёклах увидел лишь своё отражение. Туркменский коллега вёл свою игру, и это Николаю совсем не нравилось. Но пока что он не видел иного выхода, кроме как подыграть.

- Пустая трата времени, товарищ капитан, - сложил руки на груди Акулов. - Чтобы привести в себя этого человека потребуется длительное лечение или шоковая терапия. Вашими играми с разумом вы ничего не добьётесь.

- Вай, Акулов-джан, тяжело подниматься на бархан, но легко спускаться. Помоги мне, и, если ничего не выйдет, поступим по-твоему.

Николай кивнул и вдруг сообразил, что давно сидит, скрестив ноги. Бабаев повернулся к погонщику и тихо заговорил на туркменском, накрыв рукой его сцепленные ладони. Капитан не знал языка, но догадывался, что коллега пытается успокоить сошедшего с ума. Всклокоченная борода свидетеля от слов Бабаева только чаще подрагивала. Акулов прислушался — погонщик упрямо повторял одну и ту же фразу.

- Что он говорит?

Бабаев вздохнул и ответил, обернувшись через плечо:

- Он говорит, что демон уже здесь.

- Не может быть.

- Боюсь, что он не совсем понимает, где находится. Как я говорил, его разум там, в песках, нужно его вернуть, тогда погонщик заговорит.

Туркменский оперативник снова заговорил со свидетелем, продолжая его успокаивать и гладить по рукам и голове. Из глаз погонщика покатились слёзы, оставляя мокрые дорожки на морщинах. Акулов понял: он боялся, будто это не Бабаев гладит его по голове, а та тварь. Его передёрнуло. Он бы тоже чёрта-с-два что сказал, если бы монстр, который на его глазах убил или съел другого человека, шептал что-то успокаивающее и гладил по голове когтистой лапой с кровью и кусочками кожи.

- Не сработает, - прошептал он.

- Подай пиалу, Акулов-джан.

Капитан потянулся к подносу и взял пиалу с чалом, краем глаза заметив, как из другой комнаты выглядывает девушка. Да, плохая идея проводить допрос в чайхане, но он пока что подыгрывал туркменскому оперативнику. Он протянул погонщику пиалу, безумец поднял взгляд на него и вдруг в ужасе закричал, взмахнув рукой. Акулов рефлекторно попытался поймать выбитую пиалу и сжал руку, когда она ударилась о стол и разбилась.

- Чёрт! - ругнулся капитан, схватившись за саднящую рану. Из глубокого пореза в разлитый чал капала кровь, растекаясь причудливым узором.

Погонщик, глядя на розовеющую лужицу, побледнел, отполз и забился в угол, в ужасе крича:

- Иблис! Иблис!

Бабаев процедил:

- Шайтан! Мы его окончательно потеряли.

- Нет… Даже наоборот.

Акулов смотрел в глаза погонщика, полные первобытного ужаса, но осмысленные. Безумец был здесь, хоть и видел перед собой саму смерть в лице капитана КГБ. Николай сообразил, что если поместить беднягу в те же условия, какие он пережил, в те же события, то он, сам того не ведая, может всё рассказать. Пришло время сломать игру Бабаева и начать свою.

На миг ему стало жаль караванщика, стыдно, что он прибегает к таким средствам, даже промелькнула мысль отправить жертву в Ашхабад, и там, когда врачи приведут его разум в порядок, аккуратно допросить его. Но сколько времени уйдёт на это? Неделя? Месяц? Сколько ещё человек погибнет? Не вымрет ли весь Бахардок, пока он нянчится с единственным, кто может указать на монстра? Акулов скрипнул зубами, на грудь лёг ледяной груз, и пустота, о которой он вовсе позабыл, провела когтями, осыпая холодной крошкой сердце.

Если погонщик так боится крови, то он даст ему ещё больше крови.

- Что ты задумал, Акулов-джан? - прошептал Бабаев, его лицо исказила скорбь, а не страх. Значит, он догадался. - Дар крови — очень сильный дар.

Снаружи вдруг резко потемнело, лучи солнца, косо падавшие на цветные подушки, исчезли, резко запахло пылью. Акулов наклонил голову и выглянул в одно из окон. Солнце скрыла огромная коричневая туча, ползущая по земле с запада.

- Шахиншахи песков встревожены, - произнёс туркменский оперативник. - Им не нравится, что ты хочешь сделать.

Капитан, зажимая рану, подошёл к погонщику, который с ужасом смотрел на его сапоги, пытаясь ещё больше втиснуться меж двух стен.

- Переводи, Бабаев.

- Акулов-джан, ты причинишь вред этому человеку! Его разум, его душа… Они и без того страдают.

Девушка, принёсшая пиалы и щербет, зашла в комнату и принялась спешно закрывать ставни, двигаясь быстро и несуразно, постоянно оборачиваясь на Акулова. В её глазах он тоже заметил страх. Бабаев стоял, бессильно опустив руки. Николай тихо произнёс:

- Сам же сказал, что на бархан тяжело взбираться. Переводи.

Кадык под смуглой кожей туркменского коллеги дёрнулся над воротником гимнастёрки. Он кивнул и что-то сказал двум солдатам, стоявшим истуканами посреди чайханы. Они явно не знали, куда им деться, и прятали глаза, но после команды Бабаева на их лицах отразилось явное облегчение. Они взяли под руки девушку и увели её в другую комнату. Чайхана погрузилась во тьму, только несколько лампад дрожали пламенем на стенах.

Акулов протянул вперёд порезанную руку, и кровь закапала на грязный тюрбан.

- Чуешь кровь, погонщик?

- Акулов-джан…

- Переводи.

И Бабаев перевёл. Погонщик скрёб ногами по полу, из глаз катились слёзы, бледные губы шептали.

- Он говорит, что ты демон.

Акулов сглотнул тягучую слюну и опустился на одно колено. Кровь закапала на морщины безумца, который не сводил с него глаз, полных глубинного, невообразимого страха. И он, капитан, был его причиной.

- Да, я демон. Я — твоя смерть, и на моих губах кровь твоих друзей. А теперь она и на твоих.

Погонщик плакал, его губы дрожали.

- Где ты спрятался от меня?

- Ты всех убил.

- Да, а теперь хочу убить тебя, но если будешь прятаться…

Акулов провёл ладонью по его лицу, оставляя блестящие кровавые разводы. Снаружи завыл ветер, остервенело хлопая закрытыми ставнями, по дереву зашуршал песок, гонимый потоками воздуха, и пыль заструилась сквозь щели.

- Я не прячусь!

- Врёшь! Ты вкусишь крови своей матери и своих детей, если не покажешься. Где ты?

Погонщик весь трясся, обливаясь слезами.

- Ты не посмеешь их тронуть, демон! Они под защитой шахиншахов!

- Старые боги не помогут тебе!

Страшный удар сотряс здание, загремела посуда, распахнулись ставни, и песок хлынул внутрь. Песчаная буря ворвалась в помещение, задула лампады и погрузила чайхану в бурый полумрак. Акулов прищурился и поднялся, закрывая глаза от песка. Он повысил голос, перекрикивая вой ветра:

- Ты умрёшь, зная, что погубил собственную кровь и плоть! Где ты, погонщик? Я найду или тебя, или их, но ты волен выбрать!

Безумный крик прорвался сквозь песчаные вихри, поднявшие в воздух подушки и столики. Ветер рвал одежду, толкал и разил сотнями игл кожу. Акулов видел только расплывчатые тени, мелькавшие в полумраке, сумасшедший погонщик что-то неразборчиво кричал. Капитан заметил, что между ним и свидетелем замерла фигура.

- Что он говорит, Бабаев? - прокричал он.

Фигура молчала. Николай вдруг понял, что это не туркменский коллега, а демон песков собственной персоной явился за охотниками. Он выхватил из кобуры Стечкин.

- Ложись!

Короткая очередь легла прямо в тень, но пули будто увязли в песке. Тень мгновенно исчезла, и крик погонщика в ту же секунду оборвался, будто ему отсекли язык. Неужели он попал в свидетеля? Нет, невозможно! Он стрелял выше!

Через минуту ветер стих, потоки пыли улеглись ровным слоем по всей чайхане, на песке словно застыла озёрная рябь. Снова ярко светило солнце, паутинкой золотых нитей падая сквозь железный узор на окнах. Акулов оглянулся и увидел, что Бабаев стоит позади него, но погонщик исчез. На стене над тем местом, где была голова безумца, чернели отверстия от пуль, и с них струйками сыпался песок вперемешку с глиняной крошкой.

- Где… где погонщик? - Николай повернулся к коллеге, который словно и не заметил песчаной бури.

- Демон и правда был здесь всё это время, Акулов-джан, - тихо сказал капитан. - Мы разозлили шахиншахов, и он воспользовался ситуацией, чтобы забрать погонщика.

- Твою мать. Он успел хоть что-нибудь сказать?

- Он сказал, что ждёт тебя на дне озера.

- Озера? Что за бред!

Акулов сжал кулаки, впиваясь ногтями в рану, грудь сдавило будто обручем. Неужели всё зря? Он саданул по стене, и по глине поползла сетка трещин, закусил губу от боли, но это не помогло избавиться от отчаяния, охватившего его. На плечо легла рука, лёгкая, как пушинка, и тёплая. От её прикосновения Николаю стало легче, словно дверь в душную комнату открылась, и ворвался свежий воздух.

- Пойдём, Акулов-джан, - позвал Бабаев. - Я знаю, где это место.