Семейные ценности

Жанр: мистика-хуистика, 118+

Данный рассказец вполне самодостаточен, но идейно продолжает линию рассказу «Йольский тамада», который вот туточки:

https://author.today/work/464257

«Ну ёбана, ну Жмурыч! Ну будь ты человеком!»

Хм, пожалуй моя претензия в контексте того, кто преимущественно ишачил за здрасьте в нашей шараге, была не вполне здравой, хотя, неоспоримо, экспрессивной. Кто вообще из нас тут люди, ну так, навскидку? Я, Жмур? Да никто, нах! Днём с огнём! А всё языковые издержки местности. Не любят нас тут, не ценят, только что сказочки уёбищные сочиняют, иже с ними святые писания и апокрифы — и то, и это полуправда. Я вот ангел, а хуле? Не признают! Руки не подают, в пояс не кланяются! Бляди кругом невоспитанные. Будь человеком, значит, угу… Тьфу вам в морду! Не буду! И не собираюсь даже!

Вот и Жмурка похоже тоже не собирался на сей раз. А только молча поглядел на меня своими бесцветными глазами. Зрачки у него были как бельма, да и моргал он не часто. Словом, Жмур он и есть. Ещё бледнючий, как моль.

«Ну посиди с мелким, чё ты? Ну не убудет же? Он у меня пацантре спокойный, барагозить в твоей вотчине не станет: режь себе, пожалуйста, своих дохлецов сколько хочешь! Маэлька поглядит тихонечко. Шить поучится… почки да печенки по банкам фасовать… Ну и тебе компаха на праздничек, красота, не?»

Вообще Жмурыч у нас был неплохим малым, практически безотказным, чем многие мрази, навроде меня, пользовались бесстыдно и нещадно по полной схеме. Злоупотребляли себе на здоровье да радовались. Удобно же, когда есть, кому на шею сесть. Ножки свесить да проскакать версту на чужом хребту. Ну загляденье. Очень я такую езду уважал. Но, к огорчению, не всяк под неё годился.

Надо сказать, с сынкой моим Жмур сидел не впервой. Однако тут мне оно было нужно, аж край! В новогоднюю ночь все обычно загружены пахачем от те нате — борона на загривок и пиздуй. Словом, в мыле скачи по городу с высунутым языком, за плечо заброшенными на манер шарфу. Оно и понятно. Народу тьма эвон в едином порыве: это очень энергетику града дестабилизирует. Бля, слово-то какое длинное, охуеть. И букв в нём счётом как во всём моем рабочем вокабуляре. Опа, ещё одно!

В общем человечишки празднуют, открывают-наливают, а всяка да разная нечисть и нежить ими под шумок закусывает. У ней тоже праздник, получается. Главное, чтоб все это культурное мероприятие оставалось в рамках разумного, а не так, чтоб поутру дворники потроха с улиц с матюками мотали на мётлы заместо мишуры.

И вот наш департамент старался, из кожи вон лез, чтоб эту самую кожу живьём не сдирали со всяких там гуляющих забулдыг в масштабе промышленном. Несколько штук можно, это допустимо. И даже несколько десятков. Всем же хочется к атмосфере праздника приобщиться? Это не грех. Грех — он в излишестве. Как ангел отвечаю!

И вот пока на улицах и площадях, в парадках и на съёмных халабудах вершилась вся эта вакханалия, а мы бегали аки гончие за всякой зарвавшейся тварью, Жмур знай себе копошился в брюхе у кадавров. Заноси готовенького, как говорится. Вообще лучший варик работы с людьми — это должность патологоанатома. Никто меня в обратном не убедит — лучше не изобрели!

И сыне моему полезно чё-нибудь созерцательное. С его-то непоседливым темпераментом. А в отсутствии альтернативы особенно. Эх, а какой знатной нянькой малому был гном! Таки не чужие ж люди. Бля, ну вот опять люди эти вылезли. И ведь все ходовые присказки про них, как назло!

Жаль, что у Эби разрешение изъяли за тот утренник… временно, вроде как, но до чего не вовремя! Неслабо мы тогда нахуевертели… зато деткам радость. А нам — по рогам. Ну это гному по рогам, эт он их на башке таскает. А мне выговор и подсрачник, но не такой, чтоб я с работы с треском вылетел. А так, профилактический. Чтоб споткнулся, матюкнулся и айда пошёл вкалывать строевым шагом марш!

Я ваще хотел Новый этот сучий Год с Маэлькой встретить, но хер там. Я у командного составу был не в фаворе, нах. У меня штрафов накопилось, как липкой говнины, в которой тонули улицы Девятого града каждую ёбаную зиму. Мы людишкам, значит, покой обеспечивали, а они даже городишко свой убирать не научились, чтоб конечности не ломать по гололедице и хлебальники не разбивать! Пропащее племя. Денница был везде прав.

Но возвращаясь к моей пашне. Вообще на должности сей держали меня, если не за дурака, то близко, и только потому держали в принципе, что имел я тут некоторые связи. Да и в общем удобно было за мной приглядывать, чего уж, дабы при деле завсегда и не дай боже никому и ничему не навредил. Свежо было придание…

Вот были ж годы молодые! Ух! Как я тут всем нервы трепал, как Тузик грелку просто в куски и шматки! Где мои семнадцать лет? Хотя мне тоды в исчислении значилось шибко поболе, ну да я был молод душой.

Но чёт я отвлёкся на постороннее, следя, как скальпель аккуратно режет податливую и на всё согласную плоть. Жмур у нас заключенья писал, чё явилось причиной смерти по итогу: потустороннее вмешательство или какая иная беда, сердце там выскочило через горло и там застряло, например.

Помнится, тогда про башку эту злоебучую он выдал: причина смерти — отсечение головы. А я ему: дык этот болезный ей не пользовался! Рудиментарное образование! Но моё мнение вертели, как всегда…

«Ну Жмууур! — затянул я гнусаво. — Нууу мне на смену же! А больше малого оставить не с кем!»

«А что ловцы? — вопросил он невозмутимо. — Не справляются?»

«Ловцы сосут хуйцы!» — буркнул я под нос.

Жмур с некоторым недовольством вздохнул: нецензурщина ему претила. Ебаныйврот! С такой работой как вообще чистоту слова блюсти?! Уму не постижимо, бля! Хотя у него спокуха тут. Может, колдуй я над трупешниками день деньской и ночь ночскую, тоже перешел бы на высокий слог. А так неее-ет. Извиняйте! Нахуй!

«Хорошо, я пригляжу за Самаэлем», — вдруг выдал проникновенно Жмурыч, когда я опять уже намеревался разныться. Пожалуй, он был из тех немногих, кто звал Маэльку полным именем и не чурался.

«Но попрошу об ответной услуге», — на полтона тише досказал он. Я напрягся. Это я любил кататься на чужих закорках и сидючи в саночках, а вот катать эти самые саночки не любил. Отчаянно не любил.

«Э-ээ, — протянул я. — Ну-у.. ла-адно. А чё ты хотел-то?»

«Просто, — Жмуркин как-то нерешительно замялся. — Мне бы один день отгул взять».

«И ты чё, сам попросить стесняешься?» — перебил я бестактно.

«Там.. нужно причину писать», — вздохнул он немного смущённо, как мне показалось.

«Ага, — смекнул я. — Так у тя все причины уважительные! Взял да написал: «поехал за формалином» или «плановая закупка скальпелей» — и вали куда хошь! Ты ж на хорошем счету! Это я пизды получаю час от часу!»

«Не хочу врать», — деликатно отозвался он.

Я поскрёб когтями затылок.

«Ну влепи по семейным обстоятельствам!» — подкинул идейку я.

Жмур взглянул на меня удивлённо: «У меня нет семьи. Какие тогда обстоятельства?»

И добавил в сторонку грустно: «А с такой работой и не будет».

«Еба, Жмурище! — докумекал я. — Так ты чё, на свиданку намылился? Чё, серьёзно?!»

Собственная догадка казалась мне ровно настолько же нелепой, несколько и смешной. Но Жмур весь как то сжался, хотя обычно был довольно-таки непробиваем. А хуле, с Менгеле работать, ой ну то есть с Мастером Миктианом: там вообще окостенеешь. Хоть лопатой по затылку — не дрогнешь, нах.

А вообще новость, конечно. Сразу дико зачесался язык всё про всё выспросить. Да, сплетни я любил. Нежно. Про других. Но Жмуркин решил меня подробностями не баловать.

«А я то чем…» — начал было я недоуменно.

«Ну Мастер Андрас же твой брат», — вкрадчиво огорошил меня коронер.

Ах ты ж болтуны-пересудчики хуевы! — мысленно вознегодовал я. — Сплетники, словом! А сплетни я терпеть не мог. Про себя особо.

«Такой себе брат», — хмуро ухмыльнулся я. Даже и наедине я к Архивариусу, то есть Андрасу обращался на вы. Вот тебе и братец-ангел.

«Чё, Жмурка, думаешь он меня сюда по блату трудоустроил? Братец мой? — криво ухмыльнулся я. — Он это чисто, чтоб на коротком поводке держать такую-то норовистую скотину! А чё? Я вон полезен обществу теперича, покуда мне нужно это ебучее разрешение. А я, между прочим, раньше и без него…»

Я с чувством отвернулся. Хотелось плюнуть на пол. Но не засрёшь же вот так запросто эту паскудную стерильность?

Я кожей чуял, что Жмурику было ох как неловко: тему он затронул ещё ту.

«Зато у тебя семья…» — неловко ввернул он словечко.

Я внезапно успокоился. Действительно. А я ведь его в чём-то да понимаю.

«Лады, Жмурыч, — я протянул ему ладонь. — С меня отгул, а ты сидишь с Маэлькой в Новый год».

Коронер осторожно пожал мне руку. Вот и славненько.

«Тебе на когда надо-то?» — спохватился я уже на выходе.

«Двадцатого апреля», — вернувшись к потрошению убиенного, лаконично откликнулся Жмур.

«Хера ты заранее, — хохотнул я. — А чё там?» Я задумался: «Акулинин день? Ни-ху-яшки! Жмурыч, ну ты канеш… А-ха-ха!» Гогот стоял на всю прозекторскую.

«Бляха, ща от смеху.. рядом лягу.. с клиентом вон, в ряд, — еле выдавил я. — Она русалка, да? Ну ебать вы парочка! Гусь да гагарочка».

Жмур тем временем шлёпнул вынутый осклизлый потрошок в подложку. На меня он не смотрел. И, наверное, даж не обижался особо, зная, какая я свол.. свободного нраву личность.

Я выперся в коридор, всё еще посмеиваясь и ехидно напевая: «Ты на суше, я на море — мы не встретимся никак». Чё уж, ангелом смерти был, побуду и Купидоном, нах! Расширяем навык, так сказать.

До апреля времечко ещё было: на ковёр меня Мастер точно вызовет до сих и не раз: тут ноль базару. Вот и замолвлю словечко. Эх, Жмурыч, как же ж вы будете-то… Ну да не моя забота.

У меня вон свои семейные ценности: пора малого с отдалённого места ссылки, то есть районного детсаду забирать.

..Маэлька на площадке был один: всех остальных уже раздали, как котят. Малой же угрюмо лепил какую-то страхолюдину из снежочка, который вот недалече вдруг, спохватившись, нападал, выдав за неделю месячную норму.

Из страхолюдины торчали ветки. Много. То ли крылья, то ли паучьи лапы. Жутенько.

«Это какова красота! Достойно Эрмитажу!» — нарочито бодро всплеснул я руками. Маэлька ничего не ответил, а просто молча потопал к калитке. Воспитательница облегчённо выдохнула — я был самым геморным родаком из всех, какие имелись в реестре, и меня тут не очень-то жаловали. Но разъяснительные беседы проводить зареклись — бестолку.

«На обиженых возят всяку дрянь караванами, из Дита в Ракав и обратно», — догнав сынку, заметил я наставительно. Дрянной путь по Пустоши. Ну в Аду они там все не очень, пути-дорожки.

Мелкий, насупившись, сердито зыркнул на меня из-под шапки. Мы вышли на слякотную улицу и побрели по узкому грязному тротуару. Начиналась, сука, оттепель: с крыш капало и кое-где наземь лениво срывались снежные пласты. Хдыщь. Шмяк. Хдыщь.

«Ну не дуйся, лопнешь же», — я примирительно подал руку. Маэль подумал немножко, ну как бы набивая цену, потом уцепился за мою пятерню своими маленькими пальчиками в вязанных перчатках. Какое-то время шли молча. Речь ему пока не ахти как давалась: у сей породы связки поздней развиваются. Кто-то скажет «вот так праздник! Дитё самого говорливого возрасту и помалкивает!», но ёмаё, так ещё сложней найти подход. А характерец у малого был ещё тот. Мой короче.

«Слухай, тут такое дело…» — начал я, решив сразу горькую пилюлю скормить, не оттягивая. Всё равно её жрать придётся. «На Новый Год посидишь у Жмура на работе?»

Маэль тотчас выдернул ладошку из моих пальцев и побрёл по скользкому тротуару один, как деловой, упрятав ручонки в карманы куртейки. Я вздохнул, в красноречивом недовольстве растянув губы.

«Ну чё ты, как маленький! Давай как взрослые порешаем!» — выдвинул я самый убедительный тезис для мелочи, который только имел про запас.

Сынка поглядел на меня бирюком, но однако ж делалось ясно: ну так и быть, добро! Давай, гутарь! — как бы говорил каждый жест малого. — Сделаем вам, болезным, одолжение, послушаем, чего будете на этот раз заливать, папаша.

«Ты ж знаешь, я работаю», — начал я издали.

Малой нахмурился, мол, так себе аргумент, тухлый.

«Дедом Морозом на полставки», — доверительно шепнул я, склонившись к уху сынки. Нехорошо врать детям. Но после того йольского утренника чё уж терять? Маэлька выкупил, что это мы с гномом отжигали там у ёлочки-хуёлочки, ибо отписанных на мероприятие Мороза со Снегуркой за обе щёки схарчила одна блядская тварь. Тварь кстати мы с Эби потом изловили. В канализационном коллекторе ховалась. Но это уже другая история. Грустная, бля. Где нам вместо ордена вломили за самоуправство. И что детской психикой рисковали, наводя на мелюзгу морок…

Ну вот с тех пор Маэль решил, что моя контора ещё и Новым Годом заведует заодним. До ебучей кучи, чё б нет? Типа Дед Мороз — та же хтонь, ну и я отлично вписался в роль.

В общем малой взирал с сомнением, но его обиженность пошатнулась.

«Полным да полно таких вот деток-конфеток, всех надо поздравить, туда-сюда, — принялся я гнуть свою линию. — Сам понимаешь. Ты ж вон какой, чё тебе все эти блёстки, шишки, ёлки? Ты сам скоро уже, как мамка, мечи ковать будешь, да ведь? Совсем большой».

Мелкий гордо выпятил грудь. Боец! А по человечьи и четырех годков не наберётся. Хороший, словом, задел на будущее. И вообще мамка была у нас примером. Образцом образцовости. Не то, что я.

«Ну как, дашь праздник мелюзге устроить?» — спросил я для финалу всей этой лживой насквозь, но трогательной побасёнки.

Малой кивнул. Вдумчиво так.

«Вот и замечательно», — я подхватил сынку на руки: теперь можно было. А то ведь и цапнуть мог, прорывалось оно иногда. Змеиные замашки кусачьи.

Город плескал из неспящих окон мутным светом, размазанным снежной моросью, по обочинам. И прямо под ноги. Мы шли домой. Праздника совместного не случилось. Зато установилось шаткое взаимопонимание. Пускай я и заврался. Ну а кто мне судья? Да никто.

Фонари тускло чадили сквозь докучливый снегопад. Чавкали шинами грязные тачки. И грязные человечьи ботинки. Будто зима жевала Девятый град и всё никак не могла прожевать: твердоват, сыроват. Я нёс сынку на руках и думал, ну вот когда-нибудь же он вырастет. Кем-нибудь. А я так и останусь. Вечно молодым и с придурью. Ангелы не стареют. Демоны, впрочем, тоже. И также будет падать этот ублюдский мокрый снежище. И, возможно, мы с малым пройдём по всё тем же улицам и вспомянем эту дурацкую байку, утренник, рваную с лоскуты кровавую шубейку… И то, что я хоть единожды в жизни делал что-то хорошее добровольно, без понуканий.

Щас бы пословицу про семейное щасье к месту пришпандорить, но на ум лезло только избитое «..не без урода». Ну и ладно, ну и что. Зато вон как устроился: и Жмурыч, и гном мне завидуют. И вообще — моя семья — моё богатство. Дослужился. Преуспел. Так что завидуйте, да. А мы будем с малым мультики смотреть всю ночь до опупения. Хотелось, конечно, наебениться, но нельзя. Так что усмотримся до аналогичного состоянья.

..А после Новогоднего бедламу Маэль к мамке сгоняет. Может, и я вырвусь. А то как она без нас, ненаглядных? Расхолаживаться-то не годится: вот уж порадуем. Лучше подарочка по ёлочку выдумать сложно, хотя в Аду они ж не празднуют. Ну а мы отпразднуем. Чё нам, понаехавшим? Знай ходи со своим уставом, сколько влезет.

Вот так и до дому, до хаты доковыляли. Снег уже облепил нас с ног до головы — и меня, и сынку на моих руках, так, что мы оба вкупе стали похожи на ту хтонину, что недалече слепил Маэль. Отряхнувшись ото всей этой ебанины в захарканной полутёмной парадке, мы потопали наверх.

На дымившая у окна на лестничном пролете мелкая нечисть, косившая под местного алкаша, пугливо шарахнулась прочь, вылупив пустые глазищи. Я показал упырю кулак, процедив тихо: «Один звук, и я тя размотаю!» Гадёныш смиренно кивнул. Так-то он послушный, тихий, из неучтённых, но порой как вожжа под хвост попадёт…

Малой любил его гонять иногда, как мыша. Персональный игровой упырь. Но сёдня сынка был не в настроении. Ну ничё, щас как вьебошим марафон анимации до одури…

А снег за треснутым стеклом всё валил и валил, холодный и мокрый, как русалочьи объятья.