Сепаратисты

Сознание возвращалось к Тапио Вяйнянену с неохотой казенной лошади, которую заставляют тащить воз в гору. Оно тащилось, спотыкалось и в итоге рухнуло в черную яму осознания, что он лежит не в своей постели. Постель не скрипела, не пахла копченой рыбой.

Нет, это ложе было железным, холодным и издавало единственный звук – мощный, вибрирующий храп, исходивший прямо у него над ухом. Храп, который мог бы служить для оповещения населения о пожаре или начале войны.

Тапио осторожно приоткрыл один глаз. Потом второй. Картина не обрадовала. Решетка. Не та, декоративная, что ставится на окна для красоты, а самая что ни на есть настоящая, казенная, с чувством собственного достоинства и запахом ржавчины.

–Йорма, – просипел Тапио. Его голос звучал так, будто по его горлу проехались санями, гружеными гранитом. – Йорма, вставай. Нас посадили.

Храп оборвался на высокой трели. Йорма всхлипнул, пошевелил бородой – величественной, как кроны двух карельских сосен, – и, не открывая глаз, пробормотал:

–Скажи, что это сауна при полицейском участке. В рамках культурного обмена.

–В рамках культурного обмена здесь пахнет слезами подследственных, – возразил Тапио. – И есть решетка. В сауне решетка бывает только в печке.

Йорма медленно, с трагизмом, достойным героев «Калевалы», открыл глаза. Он осмотрел камеру, свой костюм (на нем были жилет и одна подтяжка), лицо Тапио (бледное, с выражением глубокой экзистенциальной ошибки) и тяжело вздохнул.

–Липери? – спросил он с последней искоркой надежды.

–Не та птица поет, – мрачно констатировал Тапио, кивнув на зарешеченное окошко, за которым виднелся сугроб, шпиль здания с часами и надпись на другом языке. – Судя по архитектуре и количеству снега, мы где-то в Великом Княжестве Финляндском, но явно не в столице. Возможно, Кексгольм. Или даже Выборг!

–Выборг? – Йорма сел, и его лицо вытянулось. – О, валькирии! Мы почти России? Нас могут призвать в армию! Или заставить есть борщ со сметаной!

–Успокойся, Йорма. Сначала нас, видимо, заставят отвечать за то, что мы уже натворили, – сказал Тапио с философским спокойствием человека, у которого болит вся голова целиком. – Помнишь что-нибудь?

В памяти Тапио всплывали обрывочные образы, как дохлая рыба в мутной воде. Огни. Море аквавита. Йорма, орущий что-то о том, что «финская сауна победит русский мороз», стоя на столе в ресторане «У опьяневшего медведя». Потом… потом была повозка. Или сани. Или они неслись на спине того самого медведя? Потом была женщина. Или это был мужчина с бородой? Он пытался продать им картину, на которой был изображен император, играющий на кантеле.

– Помню, мы праздновали, – начал Тапио с осторожностью. – Ты продал тот лес. Мы получили деньги. Тысячу марок.

– Ах, да! – лицо Йормы озарилось. – Целое состояние! Мы решили отметить это как истинные финны!

– Отметили так, что, видимо, вошли в историю, – мрачно заметил Тапио. – Дальше был не праздник, а какое-то эпическое сказание, которое нам теперь предстоит восстановить по фрагментам.

Он пошарил в карманах. Они были пусты. Ни кошелька, ни часов, ни, что самое страшное, толстой пачки денег.

–Деньги, – простонал Йорма, прочитав ужас на лице друга. – Тапио, где наши кровные? На которые я хотел купить новую сауну!

–Если бы я знал, друг мой, мы бы, наверное, не сидели в этой уютной камере, украшенной коваными решетками ручной работы, – сказал Тапио, жестом оратора указывая на их апартаменты.

В этот момент в коридоре раздались шаги. К камере подошел тюремщик – человек с лицом, выражавшим всю суровость российского законодательства, и усами, которые, казалось, были внесены в какой-то официальный реестр. Он смотрел на них с холодным любопытством, как энтомолог на двух редких и особенно глупых жуков.

–Проснулись, господа финны? – произнес он голосом, в котором звенели казенные цепи. – Ну что, готовы выслушать обвинительный акт? Он недолог, но насыщен.

–Господин унтер-офицер, – начал Тапио, пытаясь придать своей физиономии выражение непорочности, – мы, кажется, попали в водоворот событий, которые не до конца контролировали…

–Контролировали? – тюремщик фыркнул. –Вы ими не то что их не контролировали, вы ими, судя по всему, ими дерижировали. Итак, пункт первый: нарушение Устава о благочинии. Вы пытались организовать массовое заплыв в городском фонтане, утверждая, что это «народная инициатива по закалке населения».

Йорма смущенно потупился. В его памяти мелькнуло что-то связанное с холодной водой и пением гимна.

–Пункт второй: оскорбление Величества. Не лично, конечно, – тюремщик сделал многозначительную паузу, – но его бронзового двойника.

В камере повисла звенящая тишина.

– Мы… оскорбили статую? – недоверчиво спросил Тапио.

– Не статую. Бюст. Бюст императора. Вы его… похитили.

Йорма издал звук, похожий на тот, что издает лось, попавший в капкан. Тапио почувствовал, как земля уходит у него из-под ног.

– Похитили? – переспросил он, и его голос сорвался на фальцет. – Зачем?! На что пьяному финну бюст царя?

–Этот вопрос, сударь, я задаю себе с шести утра, – сухо ответил тюремщик. – Свидетели показали, что вы сняли его с постамента у здания магистрата, утверждая, что он «просится с вами выпить, потому что у него грустные глаза».

–А деньги? – отчаянно спросил Йорма. – У нас была тысяча марок!

–А деньги, – тюремщик с наслаждением перелистнул страницу блокнота, – это пункт третий. Растрата казенных средств. Вернее, тех средств, что должны были пойти в казну в виде налогов. Вы их потратили. Все до копейки. На аквавит, на извозчика, который вез вас и вашего «бронзового друга», и на фотографа, который, видимо, запечатлел этот акт государственной измены в лицах.

Тапио и Йорма переглянулись. В их глазах читался один и тот же вопрос: «Фотограф?»

Дверь захлопнулась, как и последняя надежда на свободу.

Ситуация казалась абсолютно безнадежной. Они сели, уставившись в каменный пол, и пытались осмыслить масштаб катастрофы. Они, два мирных лесоторговца, подданные Его Императорского Величества, украли самого Императора. Пусть и в виде бюста. Это пахло не Сибирью, а чем-то похуже. Например, обязательным прослушиванием опер до конца дней.

–Мы не виноваты, – вдруг сказал Йорма с непоколебимой уверенностью. – Это он нас спровоцировал.

–Кто? – устало спросил Тапио.

–Бюст! – воскликнул Йорма. – Он так на нас смотрел! С таким… таким имперским снисхождением! Мы просто хотели показать ему, что и у простых финнов есть своя культура! Сауна, аквавит, кантеле!

–И ты решил, что лучший способ показать культуру – это стащить его с постамента и повезти по питейным заведениям? – уточнил Тапио.

–А что? Дипломатия же! – Йорма был непреклонен. – Культурный обмен. Мы его поили, а он… он молчал. Очень культурный был бюст. Ни на кого не кричал.

Тапио вздохнул. Логика Йормы была такой же железной, как решетка на окне, и такой же продырявленной.

Вдруг его осенило:

–Йорма! Фотограф! Значит мы заплатили ему аванс! Он должен был сделать снимки!

Йорма оживился:

–Точно! Он ждет нас за ними! На улице Кеппа, вроде! Он наш свидетель! Он подтвердит, что мы относились к бюсту с уважением! Мы же с ним фотографировались, как с родным дедушкой!

Мысль о том, что фотография с похищенным бюстом императора может служить доказательством невиновности, была настолько бредовой, что могла прийти в голову только Йорме. И, как это часто бывало, в своей бредовости она была гениальна.

–Надзиратель! – закричал Тапио, хватаясь за решетку. – Нам нужно отправить весточку! От этого зависит судьба российско-финляндских отношений!

С огромным трудом, пообещав надзирателю ящик первосортного финского самогона (который они вчера как раз и пропили), им разрешили написать одну записку. Они сочинили ее, вкладывая в текст всю свою дипломатическую хитрость, которой, впрочем, было не больше, чем у того бюста.

«Многоуважаемый маэстро светописи! Мы, ваши вчерашние клиенты, временно задержаны в связи с небольшим межгосударственным недоразумением, связанным с нашим общим уважаемым бронзовым компаньоном. Умоляем вас, во имя искусства и дружбы народов, предоставить сделанные фотодокументы в ближайшее отделение полиции. В качестве оплаты предлагаем вам вечную благодарность и всё (после нашего освобождения). Ваши покорные слуги, Тапио и Йорма».

Прошел час. Два. Они уже мысленно прощались с родиной и готовились к тому, что их заставят строить транссибирскую магистраль вручную, как в коридоре послышались шаги. К камере подошли начальник тюрьмы, рослый жандарм с уставшим лицом и… маленький, испуганный швед в очках, с фотографическими пластинами в руках.

–Так это они? – спросил жандарм, глядя на них, как на диковинных зверей.

–Они самые, ваше благородие, – кивнул начальник тюрьмы.

Фотограф, дрожа, протянул пластины. Жандарм взял их и начал изучать. Его лицо, поначалу суровое, начало меняться. Брови поползли вверх. Уголки губ задрожали. Он фыркнул. Потом снова фыркнул. И вдруг он разразился таким громовым хохотом, что с потолка чуть ли не посыпалась штукатурка.

–Господи! Да вы посмотрите! – захохотал он, показывая пластины начальнику тюрьмы. – Это же шедевр!

Тапио и Йорма, прильнув к решетке, пытались разглядеть. На одной пластине они сидели в обнимку с бюстом, и Йорма пытался надеть на него свою фуражку. На другой – Тапио чокался с бюстом кружкой пива. На третьей… на третьей они втроем – два финна и российский император – «смотрели» в объектив с одинаково глуповато-блаженными выражениями «лиц».

–Объясните, – сказал жандарм, утирая слезы, – что, черт возьми, это было?

–Культурный обмен, ваше благородие! – честно сказал Йорма. – Мы хотели показать ему, что мы не сепаратисты, а верные подданные! Мы же с ним, как братья!

Жандарм снова захохотал.

–Братья! С бюстом! Ну вы даете! Вам, милейший, не в лесоторговцы, а в дипломаты надо!

Он снова посмотрел на фотографии, и его лицо стало серьезным, хотя в глазах все еще прыгали чертики веселья.

–Бюст возвращен. Ущерба нет. Деньги ваши, конечно, пропиты. Но, учитывая… – он снова фыркнул, – …идиотскую форму вашего монархизма и отсутствие злого умысла… ограничимся штрафом за хулиганство. И даю вам совет, господа финны: в следующий раз, когда захотите выразить верноподданические чувства, ограничьтесь снятием шляпы. Без снятия бюстов.

Их выпустили. Они стояли на заснеженной улице, нищие, но свободные. Воздух пах свободой и слабым ароматом конской мочи.

–Знаешь, – сказал Йорма, вдыхая полной грудью, – а ведь мы правильно поступили. Мы наладили межнациональный диалог.

–Диалог, который чуть не закончился для нас на каторге, – вздохнул Тапио. – Но да, способ был оригинальным.

–В следующий раз, когда я продам лес, – пообещал Йорма, – мы отметим это старым добрым квасом. Сидя дома. И никуда не ходя.

–И никого не приглашая, – добавил Тапио, глядя на свою пустую портмоне.

–Особенно бронзовых особ, – заключил Йорма.