Серебряный Человек

«Поэты ведь, почти граничат с дураками!..»

Скажет только полный идиот.

Ладони жмут, дерутся кулаками;

Пьют воду, если тает твёрдый лёд.

Наполнился, ни дурака понять не может, ни поэта:

Ни тот, ни тот не делает как он.

Стихи закончились, лихая песня спета.

Себе письмо отправил почтальон…

НЕИЗВЕСТНОСТЬ

ЧАСТЬ 1. СЕРЕБРЯНЫЙ ВЕТЕР

Он мир накрыл собой и солнцем дни отмерил;

В какой-то… судорожно-сказочной длинной;

Сгорел и вылетел в трубу хвоста тот, кто ему поверил;

Кто не поверил – взор иной…

Мидо.

В начале дней в степи, где море обнимая небо

На землю устремляет свой прибой;

Щекою нежною касаясь трав звенящих хлебом

Дыханье поцелуев ветра что порой,

Весь падая в объятья — взрослый сын

К зовущей матери томящейся разлукой

Даря рассказы звёзд, и в жемчуге росы

Вскрывая сладость тайн… терпенья мукой.

И шепчутся они, веками долгими свиданий,

Два берега реки, двух родственных созданий.

В их разговор, желая вникнуть, грёзы,

Мелькая гадами узоров меж цветов;

И птицы ранние, дождей глотая слезы,

Познать стремятся дивный смысл слов.

Все их беседы, в память дней скрывая,

Водой река уносит, дверью сна;

И в блеске серебра, на дне играя,

Опасность насыщенье манит, как блесна.

Река-сестра — подруга ветра, дочь царя степного,

Любимица Луны, она ждала другого…

Её влекли сердца, живущие особо;

Носящие печаль, в глазах налитых днём:

«Их взгляд такой простой, но почему так робок?

Какое разрешенье носят в нём?»

Ллéя-река любила их голубкою доверья,

Ласкала волнами невинные тела.

Хранила чистоту, как крыльев перья;

В минуты встреч всегда весной цвела.

Хотелось ей в любви своей признаться,

Отдать всё дно сердцам и… не расставаться.

«Послушай Ллéя» — говорил ей быстрый ветер,

«Не знаешь ты откуда бьётся ключ.

Я видел много, многих, эти дети…

Их дом в цветах кустарник… но колюч!

Жалят друг друга, нежно прикасаясь;

И пусть страдают и кричат от рук своих,

Терзают снова ближнего, едва раскаясь.

Одноупорно делят на двоих…

Они не в силах подарить себя друг другу,

Им не понять и не принять тебя подругой!»

«Мой друг Карим — упрямый ветер, ты прав, и что ответишь?

Я знаю их, они томят рассвет.

Но посмотри поближе, ты заметишь,

Желания колоть, в них всё же нет.

Их кто-то держит, вязким покрывалом;

И пеленою век закрыв лучи.

За эту боль себя я всю отдать готова…

Ты знаешь, что им нужно не молчи?!»

Но ветер лишь вздыхал и слушал реку

Всегда ходил с дождём он к человеку…

Переливаясь радугами в тёмном,

Глазами без числа и без стыда любви;

Явились крылья занавесом полудрёмным

И показался месяц в бледно-желтом Визави…

Вот кто умел расставить препинанья знаки,

Без жалости вскрывая тайны чёрных дней;

Хвала волков, отец сторожевой собаки,

Медовым соком, разливая в вены клей.

Холодным взором улыбаясь над словами,

Сказал чуть слышно: «небо с вами».

«Скажи Мидό о ночи как умеешь,

Как видишь, камень лёд, или таки вода?»

«Смотря, каким огнём его ты греешь,

И в камне влага тоже есть, о да».

«О мудрость ночи как ты неизбежна!

Хоть очень глубока, но всё же не безбрежна…»

«Да Ллéя, в этом будет много света.

И то, что видим мы, ещё не всё что есть.

Всегда после зимы приходит лето,

Но даже в этом человек не весь…

Мои объятия простор вселенной

И всё же, ноги их не знают лени»

«Не все пасут стада, покоясь в мире;

Не всем хватает даже неба на двоих;

Есть узкие глаза, сколько не делай взгляды шире;

Есть те, кто обирает и детей своих!

Объять не могут, потому, что делят!

Желания из головы в карман крадут!

Из слов, как из зерна муку, кровь мелят,

И от убийства вечных всходов ждут!»

«О чём ты ветер? Разве свет для праха!?

Для тех из них, кто жив, не зная страха!

Прошу тебя Карим, ты можешь, знаю;

Перед любовью кто закроет грудь?

Те кто с доверием играют,

Кровь обращают в ртуть!

В метал холодный и не твёрдый,

Не в украшение, не в плуг,

Не вечно жив, но вечно мёртвый,

Ни свет, ни тьма, ни враг, ни друг!

Я дам им разрешенье серебра святого,

Чтоб знали путь от сложного к простому.»

«…И было принято согласие спокойно,

И было поднято со дна на небеса,

И в туже ночь из чрева вышла двойня,

И серебро пролилось на леса.

Построен город из деревьев драгоценных,

И башни в крепости, дома, и Храм добра;

И ждали всех большие перемены,

Учитель всех учеников собрал.

Вдохнули полнотою счастья люди,

И захотелось, есть с серебряного блюда.

Не долго город простоял сверкая;

Не смели змеи и драконы прилетать;

Пока не появился новый Каин,

И стало серебро к ладоням прилипать;

Столовым его стали называть.

Затем потребовалось больше, больше, больше;

И стены стали ртутью серебрить,

И день торговый длился дольше, дольше,

И стали ртуть по праздникам варить;

И дым из душ рассеялся поднявшись.

Дерзнули и исчезли поравнявшись.»

Мидόумолк по необыкновенному бледнея;

Карим нахмурился, и тучами луну закрыл.

Заволновалась мелкой дрожью Ллéя;

«Но помните, я ничего не скрыл…

Зачем им серебро, если не знают сами?

Они уже искали, как-то, лунный камень!»

«Маттина-утро радость! Как ты хороша!

Сестра, любовь моя, чтоб мы не расставались

Хочу я, знаю так и будет, только не спеша

Стремиться нужно, чтобы путы мглы прервались!»

Река дохнула и туманом в поцелуе

Певцы пернатые запели Аллилуйя!

Часть 2. СЕРЕБРЯНАЯ КРЕПОСТЬ

«Поймал в реке серебряной, серебряного карпа!

Эх, не серебряный, зеркальный карпик тот!

Хотел продать его под триумфальной аркой,

Да растащил всю чешую народ.»

Кеа

1.

Весна над КОДом (так зовут тот Город)

Зовут, когда его хотят увлечь.

Но подлинное имя: «Голод,

Несущий чьей-то правды меч!»

Никто не помнил, кто, откуда

Нёс эту правду на мече;

Похожие на Барракуду,

Гербы носили на плече.

Род рыбы-пепла строго наблюдался знатью,

Всё вновь обретшие тела, все были под печатью.

История гласила, гласом тайновидцев сизых,

Рассказывая быль, и пыль веков тревожа,

О смысле герба: «тело-прах на ризах

Огня, текущего под кожей.

И закаляющего меч-язык, которым

Ниспровергаем мелких рыб-врагов,

И утоляем голод, брата Мора!

С начинкой тесто, по примеру пирогов!

А Барракуда или что-то вроде,

На герб попала как-то по природе».

Сафон с семьёю и стадами

Жил как-то поодаль, в горах.

И близкие его, если когда страдали,

То лишь тогда, когда несносный прах,

Поднявшись в вихре на дороге,

В глаза бросался и колол стеклом.

То лишь тогда они сгибали ноги,

Чтобы присесть и вытереть платком.

Сафон стриг стадо, масло бил, сыр делал

Кормил и одевал большое КОДа тело.

… «Звезда открыта ночью вся,

Вся для общения открыта, без остатка, ночь…

Её и твой час, вся земля

Внимает небу, будь послушной дочь!

Впитывай любовь, смотри на млечный,

Этот час свиданий, зов объятий вечных,

На всё, я не тая тебе отвечу,

Но до утра, к другим спешу на встречу.

Умей ценить окна открытые,

Знай, час не будет ждать, есть путь!

Сердце питай, чтоб было вечно сытое;

Тоскою смертною печалится оно, когда не видит суть!

Знай, сейчас открыта, но когда пойду,

Не буду возвращаться и на слезы.

Вернусь, когда всю жажду обойду;

Бери когда дают тепло, не жди морозов.

Я ухожу, ты спишь, и не вставала?

Свободу называешь вечным сном?!

Глотая горечь, ты не скажешь мне, что не давала!

Чем выше дом, тем глубже пропасть за окном!»

«Ты бредишь красноречием бесплодным!

Мутится разум, необузданный заботой.

Поешь свои слова, когда останешься голодным!

Может, тогда узнаешь, что – ты, кто – ты!?»

Певец молчал, и взгляды мыслью измеряя,

Чтоб не достали, расстояние держал;

Он рос, они смеялись и сменялись сами, тьму на свет меняя;

И пролегла меж ними та межа.

Но запах потеряв, собаки удалились;

Забыть рассвет, напрасно силясь.

2.

Всё покрыло серебро реки, туманом

Взялся город, и осела ценность на домах!

Даже тёмные и грязные чуланы,

Стали смысл понимать и соль в словах!

Мόдулюс, знамение предвидя с ночи,

Изогнулся к небу буквой ЭС.

Выкатились, от прозренья, даром очи,

Он на крышу лестницею влез.

Крикнул так, что блохи бросили заветную ослицу,

Петухам и по сей день с утра не спится!

С тех пор, всем стало как-то, большей частью неуютно,

Красивый город стал, и будто б жители теперь должны,

Тянуться, чуть не поминутно,

К хорошему, а как, когда сложны!?

Сложны характеры и сложная структура;

Структура мозга, сердца, наконец!

К тому же, как идти против Nature?

Которой, ты не кто ни будь, Венец!

Короче говоря, не ОЧ. высоким слогом:

Или пахать, пыхтя, или бодаться рогом…

Нельзя сказать, что сразу сдались, не боролись;

Не просто победить смогли добро…

С потом и кровью и сбивалось, и кололось,

И плавилось затем в монеты серебро.

Вся мудрость уместилась на портретах,

С глазницами пустыми, тех царей,

Среди нулей о составленьях сметы,

В замках мудрёных, мраморных дверей…

Тому подобное зашевелилась в чреве,

Вольфрамовым движением горя,

Вся жизнь, которую «дал Еве»

Вся в нем, кого затем благодаря…

Верней, кому за тем благо даря!

Своё существенное, будущее, волю!

И чья звезда не ярче фонаря,

И чьи слова сплошные шифры и пароли!

Напишут в книге кулинарной опосля:

«Пирог был с яблоком, печённым без костей!»

И тот, кто вырастет, и станет взрослым,

Узнает из обычных новостей

Их лица. Их одежда натюрморт в графине,

Или в графé,не в чёрной, (что Вы?!) в тёмно-синем…

3.Ллéя расстроилась, и потекла тремя ручьями…

Но не раздвоилась, как книжная река;

Пусть мёрзла подо льдом, но зимними ночами,

Всё также неизменно глубока.

Мидόзадумался и погрузился тихо,

В привычный, созерцательный покой

Стало понятно, что не кончен прозой стих, он

Был готов продолжить пафос свой…

Карим, в волнении за Ллéю,

Носил сестре тепло дождей.

Дыханием горячим грея,

Далёких мраморных морей…

Всё капало и наполнялось

Края ровнялись и ровнялись….

Часть 3. Кесарево сечение Кесарю

В крючках позо… волоче… позолоченной оправы

И не из правых, всё же будет зрение;

Им не увидеть солнце вечной славы,

Через грубомутное стекло высокомерия.

Додо.

Степь паутиною дорог оплетена:

Ослы, бараны, лошаки, верблюды, мулы, кони,

Плетут с хозяином… вселенной, вместе дни и времена,

Истории, рассказы, судьбы по ладоням…

Ваар был странник, т.е. странник ночи;

Он сам себя так называл и знал,

Носил он имя прежде покороче,

Был просто Вар, но вдруг Вааром стал.

То, как случилось это, вам Мидόпокажет,

Как только мы дождёмся по порядку ночь…

Стихи писал, бывало между прочим даже!

И понемногу даже, шёпотом пророчил!

О тех пророчествах никто, кроме него, не знал, понятно;

Но уж когда сбывались, (ДВЕ из сотни) то поймите, согласитесь, что приятно.

Вар долго маялся, в скитаниях душевных,

Ваар, как подобает всё молчал.

Дела обоих были из плачевных,

Скулил и выл Вар, но Ваар рычал…

Скитания уже давно, покинув душу,

Оформились в употребленье ног.

Всегда обоим им хотелось кушать;

Вар попросил бы, но Ваар не мог…

Туман в глазах от созерцанья,

Слюна приелась, жидкий луч

Не утоляет глотки ожиданья,

Но жизнь – случай!

Не умирать же, в мудрости снегах погрязнув,

Её созданию, и в мыслях из узлов

Есть тоже выход из болотов грязных,

Но если ты признать готов!

Всегда весёлый КЕА, шёл обедать,

Не замечая, разговаривал с собой;

Бывало, увлечётся так беседой,

Лишь к ночи добирается домой.

«…А ты как думал Мόдулюс, я мальчик?

Сафон же ясно объяснил тебе кто я!?

Достаточно! Знай, КЕА что-то значит!

Ровесник КОДу я, и у начал стоял…!

И знай, меня не купишь ты монетой круглой!

Я знаю цену голове своей!

Лишь по нужде и сам, хожу, когда хочу я в угол,

И если… то смотри не пожалей!»

Вдруг, собеседник ног не видя

Своих, увидел две стопы чужих;

Нечто ужасное отчётливо предвидя,

Он руки на груди своей сложил;

И голос, изменив на женский – слёзный,

Качая головой, и нараспев,

Перепугав собой себя, да так серьёзно,

Что замер, камнем онемев.

Своих же звуков обознался,

Упал к ногам и зарыдал,

Совсем бедняга потерялся,

От дозы дьявольской стыда.

«О, Мόдулюс, прости и пощади калеку!

Я выстираю всё твоё белье!

О разве солнце может блёкнуть,

Тем более лицо твоё!»

«NEWмодуль» честь себе сто лет назад предвидел,

В прок молча славу жадно пожинал:

«Но Кеа, ты меня ни мало не обидел,

Вот только я давно не ужинал!»

«Сейчас, сейчас, возьмите, сколько есть, здесь двести…

А я, пожалуй, мне позволите домой?»

«нет, принеси обед сюда, на это место

И быстро, быстро, ты ведь не хромой!?...

В птичьей голове кишели мириады,

Безраздельно пользуя сосуд!

Дорога ровная была, но не мешала падать,

И даже забежать по пояс в пруд…

Вар стал визжать, как собачонка,

Которой хлеба кинут вдруг;

Ну, а копеечки ближе к мошонке,

От сильных рук, от длинных рук…!

Ваар с заносчивым презреньем глянул,

С ухмылкой собачонку пнул,

И не присуще вытянулся прямо,

И порцию слюны сглотнул.

«Ясный день! Желаю ясных мыслей!»

Послышалось теченье со спины;

«Пророк» почувствовал себя на кухне крысой,

С хвостом невиданно-нечаянной длины.

«Я ничего не сделал ваша милость,

Запел репертуар дуэт, и мелочью звеня,

Оттуда, где сердечко ныне билось,

Я только так, не буду я, я извиня…»

Додόпоняв, что не заколосившись,

Беседа с незнакомцем отцвела, пошёл

А Вар спектакль продолжал, упал заголосивши,

И в образе в экстаз вошёл…

Едва успел Додό сто метров отойти,

Взволнованный значением, гонец вернулся;

Покрылся пятнами, не смеет подойти,

Совсем сдурел, разделся и разулся…

Гранит науки нерушим и очень прочен.

Наука Кеа состояла в том,

Что слышал он, а значит, знал, («бывает так пророчат,

Не помнят, правда, ничего потом…»)

Разделся ж дух, момента ощущая;

Само собою как-то вышло, жар объял;

И пламя синее, шары вращая,

Так спёрло грудь, что чуть последнее не снял…

«Ты кто?» «Я Кеа, твой слуга, мой повелитель!»

«Зачем ты голый?» «Я это, А-А Ы…!

Вы изменились видом, вы спаситель?»

«С чего ты взял? Фу, черт с лопатой, это ты?»

«Не черт я! Я покорный ваш посланник!»

«Замолкни! Ты принёс теперь поесть?»

«Конечно, здесь перепела в сметане,

Позвольте мне у ног присесть?»

«Нет, не позволю, прочь ступай, ты более не нужен,

И обо мне не смей нигде болтать…!»

Не слышал Кеа слов, побрёл, звездой разбужен…

Не даст она теперь ему спокойно спать…

Заключение

Течёт источник, но предпочитают жажду

Не утолять, герои наших дней и лет;

Они хотят увидеть белой сажу,

Они хотят оставить чистый след…

Ллея

Додόстрану покинул той же ночью,

Карим собрал всё серебро своё,

Ллéя ещё течёт, но всё короче,

С Мидό о чем-то часто шепчутся вдвоём…

Нет разногласий между ними, всё спокойно;

Как прежде, так всегда, любя глядят на Код.

А степь огнём горит, от крови воин двойни,

Роты' за рот, на род идёт народ…

P.S.

Вот слова Луны великого провидца,

Который видит: «если крыльев нет, то пасть…

Придётся, удивиться, но разбиться!

И если сердце не растёт, то шире пасть…»

Плохое предвещая юной Ллéе,

Он не скрывал хорошего, и не молчал:

Земли дороги отражают те аллеи,

Которые всем светят от начал.

Pp.S.

«…я До… до… Vito, он запнулся

Тот, поклонившись, отошёл

— ДонVito Я, Я только что вернулся,

Вернись, возьми лечебный порошок…»

Код.

«…я встретил на дороге «Ядовито»;

Он очень скромный, даже для людей,

Красива нищета его, Ракита…

Куст… или как это, Сельдерей!?»

Карим.