Серый Эксперсс

Холод. Он был не просто погодой, а вечным спутником, тенью ядерной зимы, пробирающейся сквозь толщу стен и одежды. В кузнице общины "Рассвет" Алекс Громов, 22 года, сжал зубы, пытаясь заставить замолчать стук, отдававшийся в его висках. Не от усталости – хотя ее хватало – а от вечного гула ветра за стенами и скрежета его собственных мыслей. Перед ним, как упрямый больной зверь, лежал сердце их бункера – дизель-генератор. Вернее, то, что от него осталось после последней бури. Искры от сварочной горелки падали на замерзший бетон, шипя короткими, яростными жизнями.

Алекс (откинув тяжелую защитную маску на лоб, вытер сажей и потом лоб тыльной стороной перчатки, оставив черную полосу): Еще один виток, и этот древний хрыч, может, перестанет харкать маслом и запоет. Хотя бы квакать перестал. Мира! Ты где? Принеси-ка ключ на 17, старый, с синей изолентой!

Мира (19 лет, появилась в проеме массивной стальной двери, впуская вихрь ледяного воздуха. Закутана в потертый, когда-то синий плащ, лицо бледное, нос покраснел от холода. В руках – планшет с треснутым экраном): Здесь, Алекс. Опять всю ночь? Опять этот генератор? Ты же обещал Эйвери починить насосы в теплице №3 к обеду! У них томаты уже скисают от перепадов, а без помидоров... – она махнула рукой, – витамины, настроение, бартер с "Северянами".

Алекс (ударил увесистым молотком по упрямой гайке. Звонкий "дзынь" эхом отозвался в каменных стенах): Насосы подождут, Мира! Без света этот бункер – не дом, а ледяной склеп. Этот хрипун – наша пуповина к жизни. Без него мы все – ледяные статуи к завтрашнему утру. Вот! (Гайка с резким скрипом поддалась). Почти... Где наши "глаза и уши"? Вовка с патрулем давно должны были отбиться.

Мира (подошла к узкому, заиндевевшему окну-бойнице, протерла рукавом ледяной узор. Ее взгляд скользнул по знакомому пейзажу – заснеженный двор, забор из ржавых листов и колючки, дымок из труб переделанных зданий. Потом задержался на горизонте, где серое небо сливалось с белесой пустошью): Ушли на восток, к старым рельсам. Снегопад усилился после полуночи. Волки опять близко подходили... слышали вой. (Она замолчала, нахмурившись, прижав ухо к холодному стеклу). Странно...

Алекс (перестал стучать, повернулся к ней, инстинктивно сжимая рукоять молотка): Что "странно"? Говори.

Мира (не отрываясь от окна, голос стал тише, настороженнее): Тишина. Слишком... мертвая. Ни ветра, который обычно воет в проволоке. Ни волчьего воя. Даже снег скрипит как-то... глухо. Не так, как всегда. Как будто всё замерло и ждет.

Алекс (встал во весь рост, напряженные мышцы спины выступили под тонкой рубахой. Подошел к окну, заглянул поверх ее плеча. Увидел фигуру старика Келла – человека с медвежьими чертами (короткая морда, плотная шерсть на щеках и шее), который рубил полено у своего сарая. У здания бывшей школы, ставшей сердцем общины, кучка ребятишек – двое "чистых" и Лисёнок Петька с рыжими ушками и пушистым хвостиком – азартно лепили снеговика, стараясь приладить ему морковный нос): Видишь? Паника. Старик Келл дрова колет. Петька с компанией снежную бабу ваяют. Все как всегда. Паранойя у тебя, сестренка, от недосыпа и вечного холода. Дай ключ, а то... (Он не договорил).

Старик Келл внезапно замер. Топор застыл на взмахе. Его медвежья голова резко повернулась не в сторону школы, а куда-то за забор, в сторону главных ворот. Дети у школы тоже застыли, перестали смеяться. Лисёнок Петька насторожил уши, его хвост нервно подергивался. Они все смотрели в одну точку – туда, куда не было видно из кузницы.

Мира (шепотом, ледяным): Алекс... Что-то не...

Вовка (голос, прерывистый от бега и ужаса, ворвался в кузницу через открытую дверь. Молодой парень, "чистый", в потрепанной ушанке и тулупе, лицо искажено паникой): Гр-Громов! Алекс! К воротам! Они... Они... ЧИСТИЛЬЩИКИ! ТАНКИ!

Слово "танки" повисло в ледяном воздухе кузницы, как последний удар колокола. И в этот миг тишину разорвало.

Сначала – оглушительный, низкий гул, шедший от земли, заставлявший вибрировать стаканы на верстаке. Потом – резкий, металлический, пронзительный до боли вой. Не волчий. Сирена. Сирена тревоги "Рассвета", которую слышали лишь на учениях, и то давно. Она ревела, как раненый зверь, наполняя мир ледяным ужасом.

Алекс (сорвался с места как пружина. Не к ключам. К стойке у дальней стены, где висело оружие. Схватил свой старый, но ухоженный АКМ, привычным движением снял с предохранителя. Его голос, обычно спокойный, даже ироничный, загремел, перекрывая сирену): ТРЕВОГА! К ОРУЖИЮ! ВСЕМ К ЗАЩИТЕ! МИРА! В УКРЫТИЕ! НЕМЕДЛЕННО! БЛИНДАЖ ПОД МАСТЕРСКОЙ!

Мира (лицо побелело как снег за окном, глаза огромные, полные чистого, животного ужаса. Но голос, когда она закричала в ответ, был резким, почти командным): Какое укрытие?! Алекс, они у ВОРОТ! Танки! Слышишь?! Это не налет, это... это КОНЕЦ! Смотри!

Она рванула его за рукав, указывая в окно. Со стороны главных ворот, где возвышалась сторожевая вышка, взметнулся первый столб черного, маслянистого дыма. Потом – ослепительная вспышка, и грохот взрыва потряс стены кузницы. Вышка, их гордый "страж", превратилась в пылающий факел, медленно кренясь и рушась. Сразу же, как по команде, застрочили автоматные очереди. Не одиночные выстрелы защитников. Длинные, беспощадные, методичные очереди. Потом еще взрывы – глухие, содрогающие землю.

Голос через рупор (металлический, безжизненный, режущий, как нож по стеклу, разносился над нарастающим хаосом выстрелов, криков и рева сирены): ВНИМАНИЕ, ОБИТАТЕЛИ ГНЕЗДА! ЭТО ЧИСТИЛЬЩИКИ! ПРИШЛО ВРЕМЯ ОЧИСТКИ! СДАЙТЕ ГЕНЕТИЧЕСКИХ УРОДОВ! СДАЙТЕ ЗВЕРОЛЮДЕЙ! ВСЕМ "ЧИСТЫМ" – ЖИЗНЬ И МИЛОСТЬ! СОПРОТИВЛЕНИЕ – СМЕРТЬ! ПОВТОРЯЮ: СДАЙТЕ МУТАНТОВ! ЭТО ВАШ ЕДИНСТВЕННЫЙ ШАНС!

Старик Келл (бросил топор. Его медвежий рык, полный ярости и отчаяния, на мгновение перекрыл грохот): УБИРАЙТЕСЬ! УБИРАЙТЕСЬ ОТСЮДА, ТВАРИ! МЫ ЛЮДИ! МЫ ТАКИЕ ЖЕ, КАК ВЫ! МЫ ЖИВЕМ ЗДЕСЬ! УБИРАЙТЕСЬ!

Из-за угла ближайшего барака выскочили фигуры. Бело-оранжевые комбинезоны, капюшоны, скрывающие лица, черные противогазы вместо глаз. Нарукавные повязки – стилизованная капля крови, падающая на безупречно белый круг. Они двигались быстро, слаженно, как механизмы. Один из них, не сбавляя шага, поднял автомат. Короткая очередь. Старик Келл вздрогнул, схватился за грудь, где на серой телогрейке расплылось алое пятно. Он медленно осел на колени, потом рухнул лицом в снег, окрашивая его ярко-красным.

Мира (вскрикнула, зажав рот рукой. Потом рванула Алекса, ее голос сорвался на визг): ДЕТИ! АЛЕКС, СМОТРИ! ДЕТИ У ШКОЛЫ! ОНИ ИХ... НАДО ПОМОЧЬ!

У школы было страшно. Чистильщик, высокий и жилистый, как жердь, схватил Лисёнка Петьку за шиворот потрепанной курточки. Мальчишка завизжал, забился. Чистильщик, не глядя, швырнул его, как мешок с мусором, в стену школы. Звон разбитого стекла. Петька упал и не встал. Другие дети, плача, метались, не зная куда бежать. Второй Чистильщик, таща тяжелую канистру, методично поливал стены школы бензином или чем-то похожим. Третий наставлял автомат на плачущих детей.

Алекс (его лицо стало каменным. В глазах – холодная ярость. Он резко толкнул Миру вглубь кузницы, к люку в полу, ведущему в подвал): БЕГИ! ЧЕРЕЗ ПОДВАЛ! В СТАРЫЕ ТОННЕЛИ! БЕГИ, СЕСТРА! Я ЗА НИМИ! Я ИХ ЗАДЕРЖУ!

Он выскочил наружу, пригнувшись, ведя короткие, точные очереди в сторону школы. Один из Чистильщиков упал. Другие залегли, открыв ураганный ответный огонь. Пули зацокали по металлической обшивке кузницы, оставляя вмятины и срывая куски ржавчины. Алекс перебежками, прижимаясь к обломкам забора, к рухнувшему навесу, рванулся к детям. Мира видела, как он прицелился в того, что с канистрой. Увидела вспышку выстрела у дула его автомата.

И в этот миг весь мир взорвался.

Не выстрел Алекса. Что-то огромное, ревущее, прилетевшее с ужасающим свистом, врезалось прямо в крышу школы. Огненный шар, ослепительно-белый, сменившийся оранжево-черным грибом, поглотил здание, детей у его стен, Чистильщика с канистрой... и Алекса, который был всего в десяти шагах от эпицентра. Ударная волна выбила уцелевшие стекла в кузнице, сбила Миру с ног, швырнув ее на спину. Грохот был таким, что на секунду пропал слух. Горячий ветер, несущий запах гари, пыли, крови и чего-то сладковато-тошнотворного, ворвался в помещение. В ушах звенело адски. Сквозь звон и нарастающий рев пожара доносились лишь отрывочные автоматные очереди, дикие крики боли и тот металлический голос, теперь звучавший торжествующе:

Голос через рупор: ...чистка продолжается! Никакой пощады мутантам и их укрывателям! Очистим планету от скверны! Во имя Будущего Человечества! Во имя Чистоты!

Мира встала на четвереньки. Кашель выворачивал легкие. Глаза слезились от дыма. Она подползла к окну. Там, где была школа, пылал гигантский костер. Стены рухнули, крыша провалилась. Фигуры в оранжевом методично заходили в уцелевшие дома. Из одного вытащили старуху Марфу – "чистую". Она что-то кричала, умоляла. Короткая очередь – и она упала на порог своего дома. Из другого выволокли молодого парня-зверолюда с кабаньими клыками. Его били прикладами, потом поставили на колени. Выстрел в затылок. Мира не видела Алекса. Не видела Петьку. Не видела старика Келла. Только огонь, дым, снег, черный от копоти и красный от крови, и оранжевые фигуры смерти.

Мира (прошептала, и в этом шепоте не было слез – только лед отчаяния и сталь ненависти): Алекс... Алекс, где ты... ОТВЕЧАЙ! (Она ударила кулаком в бетонный пол, боль пронзила костяшки, но это была ничтожная боль по сравнению с тем, что творилось внутри).

В кузницу ворвались шаги. Тяжелые, размеренные, незнакомые. Не бегущие – идущие с проверкой. Мира инстинктивно отползла в самый темный угол, за массивный верстак с тисками. Ее рука судорожно нащупала в кармане плаща нож – маленький, туповатый, инструмент для резки веревки или чистки картошки. Совершенно бесполезный против автоматов. Ее мир, ее "Рассвет", ее дом, где она вела учет картофелин и мирила ссорившихся детей, превратился в кромешный ад за десять минут. И где-то там, в этом аду, был ее брат. Ее защитник. Единственная семья. Или уже... нет?

Дверь кузницы с грохотом распахнулась, ударившись о стену. На пороге, силуэтом на фоне пылающего ада "Рассвета", освещенный отсветами пожаров, стояла фигура в бело-оранжевом. Автомат наизготовку. Фонарь на шлеме выхватил из полумрака верстаки, станки, разбросанные инструменты.

Чистильщик (голос глухой, безэмоциональный, из-под противогаза): Осмотр помещения! Выходи! Показывай руки! Быстро!

Луч фонаря заскользил по стенам, по полу. Он медленно приближался к ее укрытию. Мира прижалась спиной к холодному металлу станка. Ее дыхание превратилось в тихий, прерывистый свист. Она зажмурилась, сжала рукоять ножа до боли. Внезапно луч фонаря упал на сапог, торчавший из-за верстака. Сапог Алекса.

Чистильщик (голос стал жестче, заинтересованнее): Эй! Тут кто-то есть! Выходи! Последний шанс!

Луч фонаря уперся прямо в ее лицо, ослепив. Мира вскрикнула, заслонившись рукой. Она увидела черную маску противогаза, бездушные стекла глазниц, ствол автомата, направленный ей в грудь. За спиной Чистильщика бушевал огненный ад, пожиравший все, что она любила. Снег за окном был уже не белым. Он горел кроваво-черным пламенем. Ее мир кончился. Началось что-то другое. Страшное.