Северными тропами

Волна с шипением накатила на берег острова и вытолкнула на камни едва живого человека, но будто передумав, потянула тело за собой. Мужчина из последних сил ухватился за камень, пытаясь отстоять свое право остаться на суше. Море не оставило попыток не упустить добычу, пытаясь вновь и вновь оторвать жертву от спасительного камня. Эту борьбу увидел с берега старый лесничий, служивший в Императорском заповеднике, и поспешил на помощь.

Обхватил тело неизвестного он оттащил его от бьющихся в бессилии волн.

- Анна! - крикнул старик. На его голос появилась худая девица лет пятнадцати в вылинявшем ситцевом платье и платке, повязанном по бабьи.

- Помоги - прохрипел лесник. Они вдвоем отвели едва переставляющего от усталости ноги человека наверх, в хижину, сложенную из грубо обработанных камней. Там его осторожно уложили на лавку, стоящую возле двери. Незнакомец тяжело дышал. Это был молодой человек, лет тридцати, высокий, светловолосый с короткой модной стрижкой.

- Видать не из простых, - озадаченно протянул лесник.

- А как он здесь оказался? - спросила Анна, - не вплавь же.

- Леший его знает,- пожал плечами старик, - может и вплавь, ежели магия есть, то по воде как посуху пройти можно.

- Ну-ка, постой, да это же барчук молодой, Илья Андреич, - озадаченно протянул лесник.

- Какой, тот который против царя пошел? - шепотом спросила Анна, и обеспокоенно покосилась на спасенного, - если его найдут, то с ним что сделают?

- Ты, эта, помалкивай, - прикрикнул на неё старик, - принеси лучше сухую одёжу, да разотри его. Не видишь, продрог совсем.

Девушка молча направилась к старенькому комоду возле окна и достала оттуда сухое, отец с ворчанием отобрал исподнее и услал её из дома.

- Иди, поесть сготовь пока, негоже на мужика без портков смотреть.

Анна молча положила вещи на лавку и послушно вышла из комнаты.

Когда, через время лесник вывел еще пошатывающегося от слабости молодого дворянина, на столе, возле уличной печи, топившейся по черному, стоял горшок с вареной картошкой, рядом в глубокой глиняной миске лежали вареные яйца, черный хлеб, накрытый чистой тряпицей и крынка молока, поднятая Анной из погреба.

Илья Андреевич, не чинясь уселся за стол, взял еще горячую картошку, и принялся чистить, обжигая пальцы. Потом принялся с аппетитом уплетать её, не забывая про хлеб и молоко. Анна сидела рядом, подперев кулаком щеку. Когда мужчина слегка насытился, она решилась спросить:

- А вы и взаправду Илья Андрееич?

Он поставил кружку на стол, потом кивнул.

- Отец сказывал, будто, если бы не вы то его и брата моего казнили.

Мужчина молча кивнул и ответил:

- Их на контрабанде поймали, неужели отец не рассказывал?

- Нет, - девушка вздохнула, - он не любит говорить об этом.

- Значит, и мне говорить не о чем, - пожал плечами Илья, - Брат твой сейчас где?

- На германском фронте, мобилизовали его. А сюда вы как приплыли? Правда, что с магией можно по воде как по земле ходить? - девушка забросала его вопросами.

- Не все так просто. С водой тоже надо уметь обращаться. Иначе никакая магия не поможет.

- А вы умеете? - наивно спросила Анна.

Маг грустно улыбнулся.

- Умел.

- Это как? Сейчас не умеете? - недоверчиво произнесла девушка.

- Растратил я магию, полностью. Когда теперь восстановлюсь неизвестно, - вздохнул Илья.

- А зачем сюда приплыли? Вы прячетесь от кого-то?

-Почему прячусь? - мужчина впервые поднял прямо посмотрел на девушку. Она смутилась под его взглядом и тихо ответила.

- Вы не взяли лодку. Значит, не хотели чтобы вас нашли.

Илья усмехнулся и ничего не ответил.

- А если вас найдут тогда что?-не унималась Анна.

- Тогда ничего хорошего не будет.

Почти месяц ничего нового не случилось. Дни шли своим чередом, лесник ходил в лес, проверять кормушки, Илья ходил с ним. Анна привычно занималась хозяйством, готовила есть, следила за немногочисленными курами, частенько гоняла с крыши дома или сарая козу Глашку. Илья Андреевич не походил на других дворян, приезжавших в заповедник на охоту. Те, в большинстве своем, были заносчивыми и высокомерными и не замечали девушку, иногда их слуги снисходили до общения с ней, не более того. Гость же охотно рассказывал о других странах, где он побывал или о которых читал. Не чурался наколоть дров или собрать плавник на берегу, накосить травы. Все время, что он был здесь, от не брился, сильно загорел, и стал меньше походить на изнеженного аристократа.

Однажды под вечер, к берегу острова причалил небольшой баркас, матросы спустили сходни, по ним спустился высокий седоволосый офицер в синем мундире. Вместе с ним на берег сошли несколько жандармов, которые деловито принялись осматривать хижину лесника и окрестности.

- Сколько человек на острове, -глядя с высока спросил седоволосый.

- Мы с дочкой, - сипло ответил старик, - лесник я здешний, Андрей Чеботаев.

- Проверим, - сказал офицер и отвернулся.

Какое-то время ничего не происходило, Анна поставила на стол нехитрую снедь, седоволосый сидел за лавке и лениво пересматривал какие-то бумаги, время от времени поглядывая в сторону леса. Внезапно оттуда послышались щелчки далеких выстрелов. Офицер встрепенулся:

- Ты говорил, что чужих нет, - потом снова вернулся к своим бумагам, не обращая внимания на окружающих. Через небольшое время из леса вышли двое жандармов, вместе с ними шел Илья, со связанными за спиной руками. Третий жандарм шел чуть сзади, он бережно придерживал правую руку, рукав на которой был порван и пропитался кровью. Процессия приблизилась, у беглеца на правой стороне лица наливался темным синяк, была рассечена бровь и кровь тонкой струйкой стекала на глаз, мешая смотреть.

- А это кто?- кивнул на него офицер.

Илья прикрыл глаза, стараясь унять бешеное сердцебиение, и не думать о том, что будет после того, как старик назовет его имя.

Лесник нервно сглотнул и сипло выдохнул:

- Сын.

Илья метнул в него удивленный взгляд, и снова прикрыл веки.

- Где служил?

- Второй германский.

Седоволосый крепко взял его за подбородок и развернув лицом к себе, пристально посмотрел в глаза.

- Врешь, там полукровок нет, - потом развернулся к леснику, - он не сын тебе, в нем чистая кровь чувствуется, а в тебе ни капли магии нет.

- Так ить нагуляла, стерва, жонка моя. И не сказывает с кем, тут много господ в прежние времена бывало. Вот и вырос байстрюк, - в этими словами лесник отвесил Илье звонкую затрещину. Тот промолчал, только ниже опустил голову. Офицер брезгливо вытер пальцы платком.

- Почему стрелял?-обратился к Илье.

- Думал браконьеры, - глядя в землю ответил он.

Офицер повернулся к своим людям.

- Мы под пологом шли, - пожал плечами один из них.

Пленник поднял взгляд и с усмешкой парировал:

- Если не умеете тихо ходить, никакой полог не поможет. Шумели будто медведи...

Один из жандармов не долго думая от души двинул его кулаком в зубы, Илья пошатнулся на ногах, потом сплюнул кровь из разбитой губы.

- Не благородно как, господин хороший.

Жандарм замахнулся еще раз, но окрик командира заставил его опустить руку и разжать кулак.

- Хватит.

Седой перевел взгляд на лесника.

-Почему не сказал, что сын в лесу?

- Он только с германского фронта вернулся, отдохнуть хотел.- залебезил старик - Мне в заповеднике помогал...

- Документы у него есть? Почему во время войны он здесь, а не на фронте? - прервал старика офицер.

Ответом было молчание.

- Понятно, дезертир. На борт его, на материке разберемся, расстрелять или обратно на фронт, - распорядился седоволосый и встал с лавки.

Илью закрыли в крохотной каюте без окон, руки ему при этом развязывать не стали. Он опустился на пол в углу, и привалившись к деревянной переборке задумался о том, как он докатился до такой жизни, что лучше называться не своим именем Ильей Обониным, а быть дезертиром Петром Чеботаевым, бежавшим с германского фронта. Если бы было возможно вернуться на пару месяцев назад, поступил бы он по другому?

Когда студенты медики начали протестовать против их отправки на фронт, и присоединились с протестами к рабочим, то волнения были быстро и жестоко подавлены. Зачинщиков приговорили к разным срокам, и вроде бы как все успокоилось. Но губернатор оказался не согласен с этим, он решил проявить фантазию и нестандартный подход. Приказал публично выпороть бывших студентов и все равно отправить их на фронт. Илья, как один из преподавателей лично ходил к нему и просил отменить унизительное наказание. Но безуспешно. Губернатор решил лично поприсутствовать на экзекуции.

Илья до сих пор с усмешкой вспоминал, как тот изменился в лице, когда палач опустил розгу на на спину студента, а удар пришелся по высочайшей спине, как он корчился и вздрагивал, не желая отменять свой приказ. Но хватило его не на долго, после пятого удара, губернатор, тонко-по бабьи взвизгнул:

- Довольно! - и поспешил покинуть площадь. А потом старший маг-дознаватель сумел вычислить Илью, что этот перенос воздействия, дело его рук, вернее магии. После этого завертелось колесо "кривосудия". губернатор "оценил" способности преподавателя. Обонина обвинили в пособничестве и потворстве беспорядкам и в покушении на губернаторское тело и личность. Власть, а заодно и природные трусость и мстительность высокопоставленного чиновника сделали скромного преподавателя государственным преступником, объявили вне закона и вынудили податься в бега.

Руки и спина затекли от неудобной позы, саднила рассеченная бровь, хотелось пить, мочевой неприятно напоминал о себе. Устав терпеть Илья с трудом поднялся на ноги, и принялся стучать пяткой в деревянную переборку.

- Дайте пить! Люди вы или кто?- крикнул он.

Послышались шаги и дверь резко распахнулась, свет больно ударил по глазам, Илья невольно зажмурился.

- Ты чего шумишь, собака? - недружелюбно спросил матрос.

- Пить дайте, и в уборную нужно, - ответил Обонин.

- Потерпишь, -неприязненно ответил матрос и снова закрыл дверь, Илья услышал скрежет засова и удаляющиеся шаги. Мысленно пожелав и матросу и всему экипажу баркаса сильного поноса и чтобы воды помыться не было, он снова опустился на пол, пытаясь не думать ни о воде ни о других потребностях. Примерно через полтора-два послышались отрывистые команды, потом загрохотали тяжелые якорные цепи. Потом дверь камеры открылась, когда глаза Ильи перестали слезиться от света, он разглядел, что на пороге стояли двое в серых мундирах тюремщиков.

- Встать, следом, - отрывисто скомандовали они, Обонин неловко поковылял за ними. На палубе суетились матросы абсолютно не обращая на него внимания. Илью подвели к борту баркаса, вниз была сброшена веревочная лестница, спускавшаяся в шлюпку, в которой сидел еще один тюремщик.

- Стоять, - скомандовал один из конвоиров, - руки.

Илья повернулся к нему спиной и почувствовал, как тот перерезал веревки, руки плетьми упали вдоль боков. Он попытался растереть кисти, чтобы вернуть им чувствительность, но ощутимый толчок в спину, не дал сделать это.

- Спускайся, - приказал второй конвоир.

С трудом цепляясь за перекладины Обонин принялся спускаться в шлюпку, когда осталось всего пара перекладин, занемевшие пальцы разжались, и он упал, сильно ударившись боком о лавку. От боли перехватило дыхание и он свалился на дно. Два других конвоира ловко спрыгнули с лестницы, и усевшись у бортов, взялись за весла. Постепенно Илья отдышался и смог усесться прямо. Приближался берег, с нависшей над ним каменной стеной тюрьмы. Шлюпка мягко толкнулась о деревянный причал. От причала шла вымощенная камнем дорога, упирающаяся в тяжелые тюремные ворота. Конвоиры подвели Илью к двери в одной из створок ворот, один из них постучал массивным железным кольцом, висевшем тут же. В верху двери открылось небольшое окошко, в котором показалась заросшая физиономия. Охранник оглядел подошедших, и молча открыл дверь. Они оказались в длинном гулком коридоре скудно освещенном светом из небольших окошек высоко под потолком. Каменный пол неприятно холодил босые ноги.

Илья скоро потерялся в лестницах и коридорах, похожих между собой, он даже слегка удивился, когда за очередной дверью открылся не новых коридор, а камера, заполненная людьми так, что они могли только сидеть на одном месте, подобрав под себя ноги, или стоять.

- Еще одного привели, - проворчал кто-то из давних обитателей, - тут уже и так ступить некуда, сидим как сельди в бочке.

- У вас сдохло сегодня двое, - парировал надзиратель, открывший дверь, и втолкнул Обонина внутрь.

В камере стоял удушливо-влажный воздух в котором было очень мало кислорода, зато в избытке испарений от давно немытых тел, запаха пота, и испражненией, тянувшими из угла с ведром. Металлически лязгнула дверь за спиной, Илья зябко передернул плечами.

- Подвиньтесь чуть, дайте человеку присесть, - обратился к нему не высокий мужчина с рябым от оспин лицом, - садись мил-человек, в ногах правды нет. Скоро ужин принесут, а завтра, кому повезет, тех на фронт, кому не повезет, тех на каторгу...

Мужчина вздохнул и мрачно замолчал.

- Почему завтра? - спросил Илья, усаживаясь на полу.

- Так суд сегодня был, значит, завтра нас в разные стороны и разведут, - откликнулся мужчина.

- А как решают кого куда направлять? Я думал всех на фронт без разговоров.

- Судья то маг, хоть и слабый, но все-таки, он тебе в глаза смотрит, и всю подноготную о тебе видит, он и решает кого куда, - мужчина снова вздохнул.

- Вас куда определили?- поинтересовался Обонин.

- На каторгу, - неохотно ответил тот, - маг решил, что я командиров стрелять начну, как только в окопы вернут.

- Понятно, - Илья прикрыл глаза и попытался представить, что увидит судья в его голове. С растраченной силой он не сможет ни скрыть ни мыслей, ни того, кем на самом деле он является. Что тогда будет? Вряд ли его пошлют дальше фронта или каторги, выходит, что так что так дорог у него всего две. И кем его по ним поведут особого значения уже не имеет, единственно, пока он дезертир, то личная месть губернатора его не коснется.

Ночь в камере прошла для него беспокойно, все спали на полу, места было катастрофически мало, лежать приходилось на одном боку, если переворачивался кто-то один, то следом начинали переворачиваться остальные, ушибленное ребро не давало лечь хоть чуть удобнее. Промаявшись половину ночи, Илья встал, и осторожно переступая через забывшихся тяжелым сном, людей перебрался ближе к стене. Остаток ночи он провел стоя, опираясь на неё.

Утром, после скудного завтрака дверь камеры открылась, и два надзирателя принялись пофамильно вызывать заключенных.

- Этих на фронт отправят, - объяснил вчерашний знакомый.

Всего вызвали около тридцати человек, примерно столько же осталось еще.

- Нас опосля вызовут, - снова пояснил мужчина.

- Как часто суд бывает? - поинтересовался Илья.

- Кажную неделю, сколь поймают за это время, столь и судют, - пробасил кто-то рядом.

К вечеру в камере осталось всего десять человек. Трое степенных мужиков, уставших воевать и переживавших за свое хозяйство, пришедшее в упадок без мужских рук, парень, почти подросток из мастеровых, панически боящийся крови. Четверо революционно настроенных рабочих, бежавшие с фронта свергать царя и его министров, дерганный тип с металлической фиксой на зубе и сам Илья.

На следующий день стали прибывать новые сидельцы, один из них, худой с нездоровым цветом лица привлек внимание Обонина. Он все время сидел неподвижно, с трудом дышал, лоб часто покрывался испариной. В какой-то момент, глаза мужчины закатились вверх, он неловко упал на бок, забился в судорогах и затих.

- Преставился, - произнес один из мужиков и медленно перекрестился, остальные тоже принялись осенять себя крестом, мальчишка-мастеровой забился на полу в истерике и принялся шумно колотить кулаками в дверь.

Илья подскочил к упавшему и, первым делом, пощупал пульс, приподнял веки, зрачок от попавшего света сузился, и, не думая о последствиях, Обонин принялся, спокойно, как сам учил, делать непрямой массаж сердца. Он ритмично надавливал на грудную клетку, заставляя сердце гонять кровь по венам, не давая человеку умереть.

- Дайте лоскут или тряпицу чистую, - велел он, обступившим его сокамерникам. Кто-то потянул относительно чистый кусок ткани. Попытался разжать судорожно сжатые зубы, ничего не вышло, поэтому Сделав глубокий вдох, сжал губами нос несчастного, вдохнул в него воздух, потом снова принялся массировать грудную клетку, считая про себя до десяти, и снова вдыхая воздух в легкие человека. Илья не следил за временем, он просто знал, что если остановится, то мужчина умрет окончательно и бесповоротно. И его усилия не были напрасными, несчастный шумно вдохнул, закашлялся и попытался перевернуться на бок. Только сейчас Обонин понял, как он устал, голова кружилась, снова разболелось ушибленное ребро.