Северный цикл. Сердце Севера

… - Шевелитесь, лентяи, шевелитесь, порази вас молния! Поторопитесь, тощие тени. Не то, клянусь, все останемся навечно в гостях у проклятых льдов и мороза! – капитан Уоделль, потомственный моряк, высокий, с точно высеченными из гранита суровыми и решительными чертами лица, оглянулся назад. Закутанный с головы до ног в шарфы и обрывки одеял и парусины, которые совсем скрыли привычный китель и шинель, прищурившись, смотрел на едва тащившихся спутников.

Большие сани, единственное, что путники не бросили после того как несколько дней назад укрыли среди торосов лодку, совсем остановились. Двое моряков пытались толкать их сзади, но так откровенно слабо, что, казалось, сами повисли на них. Ещё двое вместе с выжившими собаками, Быстрым и Говоруном, впряглись спереди в постромки.

Собак уцелело больше. Ровно на две. Совершенно независимые и одичавшие псы, прозванные жертвами зимовки «разбойниками», брели в значительном отдалении от остальной группы. Никого не подпускали к себе, не позволяли запрячь в упряжь. Но стоило появиться медведю… Стоило появиться медведю… И тогда псы, понимая, что только человек может победить огромного зверя, указывали на него громким лаем и готовы были вмиг объединить усилия ради самой свирепой драки.

Остальные собаки, которые не так давно в немалом количестве мешались под ногами, умерли. Неведомая болезнь вдруг начала массово похищать их одну за другой. Псы, ни с того ни с сего принимались в определённый момент яростно лаять, не прерываясь, до хрипоты и гоняться за хвостом. Они совсем не узнавали своих бывших благодетелей, которые раньше пытались подкормить их. Другие часами молча лежали, а потом с воем вскакивали и через некоторое время падали без признаков жизни на лёд. Обычно проходило тридцать шесть часов, как заметил доктор, прежде чем какой-либо четвероногий бедолага отправлялся на встречу со своими мохнатыми предками.

Немало их сгинуло во время длинного перехода, когда пришлось бросить зажатый льдом корабль. Одни заблудились во время вьюги и не вернулись, другие упали в полынью и утонули, ещё кто-то успел отведать силу медвежьих когтей.

Последние собаки ушли из-за голода. Голод притупил чувство самосохранения и заставлял есть всё, что выделялось на фоне льда, или же случайно падало с саней. В желудках двух жертв вскрывший их доктор не обнаружил ничего, кроме жадно проглоченных скрученных верёвок. Совершенно не перевариваемая пища быстро убила и без того сильно ослабевших животных. Всего-то за несколько часов.

Умирали не только собаки. Весь скорбный путь обозначали едва видимые могилы. Оставшиеся в живых знали, что их товарищи и после смерти не обрели покоя. Небрежно засыпанные снежными брикетами и ледяными обломками тела легко находили медведи и устраивали пиршества. Где ещё так легко они могли обнаружить пищу в ледяной пустыне?

Сильные порывы ветра едва не повалили капитана, заставили наклониться, но он удержался на ногах. Расчищая путь ледорубом, своим примером пытался, как обычно, поддержать и вдохновить оставшихся в живых членов команды. Он знал, что пока идёт впереди, остальные из последних сил будут тащиться сзади и бороться за жизнь.

Сани – это всё, что осталось у людей. Они и были надеждой, тонкой нитью, которая обещала спасение. На них находилось масса нужных вещей, без которых выжить не представлялось никакой возможности. Вот только пищи не осталось совсем. Утром пришлось вскрыть последнюю большую банку с пеммиканом, осторожно и бережно разделить содержимое между матросами. На тихо скулящих собак, жалобно смотрящих на людей воспалёнными и слезящимися глазами, никто не обратил никакого внимания.

- Ещё немного поднажмём и наверняка будем спасены, - просипел Уоделль и тяжело затопал назад. Казалось, вся связка, состоящая из саней, людей и собак застряла прочно, ведь никакие усилия четверых матросов и двух собак не могли сдвинуть её с места. А может, они просто встали без всякой преграды на пути. Вполне возможно, что у людей не осталось сил тащить их вперёд.

Капитан помнил своих товарищей по несчастию совсем другими, но в последнее время те выглядели всё хуже и хуже. От лиц остались обветренные сморщенные комочки, а от прежде здоровых тел – высохшие скелеты. Лишь одежда придавала хоть какой-то объём. Но чем больше они натягивали её на себя, тем меньше она грела.

Была ещё масса побочных неприятных ощущений, на которые капитан перестал обращать внимание, лишь мельком отмечая новые изменения в собственном теле. Пальцы на ногах долго беспокоили нестерпимой болью, пока вдруг их словно не стало. Следом Уоделль перестал чувствовать и ноги, до самых колен. Он будто передвигался на стеклянных костылях, каким-то чудом приделанных к живому телу.

Судя по редким репликам, то же ощущали и остальные.

Навалившись спиной на заднюю часть саней, капитан напрягся, пытаясь выпрямить ноги. Как и все движения в последнее время они исторгли из него глубокий тягостный стон, но сани всё-таки тронулись дальше на своих широких полозьях.

Мужчина с суровым лицом с трудом выпрямился.

На санях лежал доктор, закутанный в многочисленные одеяла и меха. Из укрывавших его одеял виднелось лишь лицо с торчащим тонким носом, кожа совсем побелела, и редкие снежинки, падавшие на него, больше не таяли от человеческого тепла.

- И давно он так? – негромко, чтобы не слышали остальные, спросил капитан у крепыша Старка.

Продолжая толкать сани, тот повернул лицо к начальнику:

- Пару часов, кэп. Спроси у эскимоса, далеко осталось? Мы долго не выдержим.

На санях рядом с доктором были свалены ящики. Чего в них только не было! Немало ружей, ремингтоны и винчестеры. Карманные барометры и термометры. Несколько унций слабительного и глицерина, так необходимая настойка опия и бинты. А так же операционная пила, с которой доктор, когда мог ещё говорить, пообещал познакомить всех, как только они доберутся до спасительного укрытия.

А на передке саней, на одном из ящиков сидел проводник. На вид вроде как типичный эскимос, очень похожий на тех, что встречались зимой и раньше.

Только был он очень маленький.

Чуть больше локтя мужской руки, хотя и одет, как положено эскимосу: с головы до ног в меха. Даже сапоги носил меховые.

По наблюдению капитана голод и холод совершенно не мучили его. Ему явно было хорошо и комфортно там, где здоровые белые мужчины легко теряли последние силы.

Когда он вдруг объявился в конце пурги, появившись в долю секунды среди тёмных порывов вьюги прямо на санях, капитан и матросы подумали, что стали жертвой галлюцинации, но разве одинаковые видения могут посетить всех сразу, да ещё и говорить при этом! И в него поверили. Смущал лишь маленький рост. Ведь таких людей быть не могло, даже карлики на ярмарках выглядели по сравнению с ним крепкими и цветущими парнями.

- Не может быть такого и точка, - так и сказал доктор, а он ведь был, как известно, самым образованным из всех. Сказал так громко, что перекрыл завывания ветра.

А эскимос улыбнулся ему и ответил:

- Гоах, ха, ха! Гоах, ха, ха!

- Слезь с саней, - с угрозой прохрипел тогда Старк, а эскимос выделил взглядом именно Уоделля:

- Капитана?

- Капитан, - подтвердил его догадку высокий мужчина.

- Плати, капитана, - продолжая улыбаться, заявил коротышка. Было видно, что сделка много для него значит. – Плати, капитана. А Эохум выведет вас к людям!

- Очень странное для эскимоса имя, - вновь заворчал Старк. – И почему он такой маленький? Не бывает таких людей!

- Какая-то неизвестная раса или урод, - пожал плечами всегда здравомыслящий, высоченный, похожий на древнего викинга с длинными волосами Бьёрк. – В последнее время только и слышишь, как где-то что-то открыли, потрясающие известия из Африки, невозможная Азия… Всюду попадается постоянно что-то новое и экзотическое, ранее неизвестное и не описанное, - вздохнул он и замолчал.

- Заплати ему, капитан, заплати, - посоветовал доктор. – Спроси, что хочет, сбей немного запросы и заплати.

Уоделль же твёрдо стоял на своём, как человек, которого невозможно в чём-то переубедить. Он имел свою точку зрения – и точка. И был главным в группе:

- Ты получишь сполна всё, что запросишь. Но только когда вытащишь нас отсюда.

Эохум то ли недовольно поморщился, то ли расплылся в довольной улыбке.

- Капитана платить? Или не платить? – уточнил он.

- Позже, - отмахнулся Уоделль. – Я хочу знать, куда ты нас поведёшь. Там есть люди?

- Лодка, капитана, - пояснил карлик. – Большая лодка, капитана. Свет. Много-много света. Много-много людей. Не эскимоса. Говорят и смеются.

С того дня все вновь обрели надежду. Веру в то, что возможно спасение. Что где-то рядом находится зимующий исправный большой корабль с сытым и довольным экипажем.

С живыми людьми, которые им непременно помогут…

- Спроси его, кэп, далеко ли ещё? – переспросил Старк.

- Эй, Эохум, - окликнул сидящего к нему спиной человечка капитан.

- Да, капитана.

- Далеко ещё до корабля? Ты обещал час назад, что мы его увидим.

- Совсем близко, капитана. Ходи-ходи. Плохо ходи. Я уже слышу его, а вы все тут совсем глухой?

Уоделль специально остановился и прислушался. Но вместо человеческой речи и характерных звуков обычной корабельной жизни услышал собачий лай. Убежавшие вперёд «разбойники» наткнулись на кого-то. Или же вышли к судну.

- Наннук! Наннук! – отрицательно покачал головой эскимос.

- Медведь, - перевёл слово Старк и выдавил смешок. Пар оторвался ото рта облаком и поплыл не вверх, а назад, за спину человека. – Всего лишь очередной чёртов медведь.

Собачий лай, злой, надрывный, с повизгиванием, звучал всё громче и громче, как будто псы приближались к людям.

- Голосят так, что, кажется, будто я снова попал в Константинополь, - заметил Старк.

- И мне, - мотнул головой Бьёрк, тоже немало повидавший на своём веку и не раз гулявший по древней столице, где на улицах господствовали огромные стаи бездомных собак.

- Мал - мало ходи, - подогнал матросов карлик, - мал – мало осталось.

- Поднажмём, - попытался закричать Уоделль, но на самом деле из простуженной глотки вырвался сиплый и напряженный хрип. Голос всё больше и больше не слушался его, и говорить становилось всё тяжелее и тяжелее.

Корабль появился во всей свой красе и совершенстве, стоило только перевалить через ближайший большой торос. Эскимос вовсе и не думал обманывать.

Корабль был наполнен жизнью. Светились иллюминаторы, фонари на палубе. Кто-то из членов экипажа медленно шёл с юта, ещё один свесился зачем-то с борта, третий прижался изнутри к стеклу.

Судно находилось в прекрасном состоянии, и на его борту можно было легко прочесть название «Медуза».

Невольно у сурового Уоделля на глаза навернулись слёзы. Значит, не зря они, напрягаясь из последних сил, проделали такой сложный путь.

Взволнованный, он обернулся к товарищам.

И застыл с открытым ртом.

Все слова, предназначенные для экипажа, как-то сами собой растворились среди мороза, среди холода, среди льда и тёмного неба.

Совсем близко, в нескольких метрах от него сбилась в кучку группа насквозь промёрзших мертвецов. Впереди стояли две собаки, впряжённые в постромки. Снег совсем забил их шерсть и блестел сугробами между клыками в широко раскрытых пастях. Даже глаз не было видно из-за вездесущего снега. За псами, чуть нагнувшись вперёд, обряжённые в невероятные лохмотья, находились два человека, обвязанные верёвками и запряжённые, точно собаки, а сзади саней капитан видел ещё двух... Бьёрк потерял где-то шапку и ветер трепал его длинные распущенные волосы.

Ни в одной из ледяных статуй не было и толики жизни. И, судя по всему, уже давно.

Лишь один маленький эскимос, похожий больше на детскую игрушку, чем на человека, по-прежнему не изменился. Спрыгнул с саней и уверенно направился к Уоделлю. Остановился на мгновение возле него:

- Ходи-ходи, мал - мало осталось, капитана, - в голосе эскимоса явно появились повелительные нотки. – Вот же корабль, совсем слепой, капитана?

- А они? – с трудом выдавил из себя Уоделль.

- Они все мёртвые-премёртвые, капитана. Я говорил им: ходи-ходи. И они все ходи-ходи за капитана. Я говорил им: говори-говори и они говорили с капитана.

Уоделль невольно прислушался. Он больше не слышал лая «разбойников». Нервно потеребил лямки вещевого мешка, где каждый член экспедиции держал необходимые и личные вещи и спросил проводника:

- Давно? – повернулся он следом за Эохумом к кораблю.

Иллюзия пропала, судно изменилось. Теперь оно выглядело по-другому. Совсем по-другому. В нём не осталось и следа жизни. Нигде не было заметно людей. Оборванные паруса и ванты свисали с мачт.

Корабль вмёрз в лёд очень давно. Ледяная наледь успела подняться до самого борта и в неё опускались сходни, а веревочные лестницы уходили куда-то далеко вглубь тороса.

- Да дня два уже будет, - ответил проводник.

- А я?

- Ты жив, капитана. Ходи-ходи, шагай-шагай, мал-мало осталось.

Без труда перевалив через борт, который возвышался над пустыней на каких-то полметра, Уоделль выпрямился и сразу обнаружил вокруг себя многочисленных мертвецов. Почему-то они не прятались в трюме, где можно было легко поддерживать тепло, а высыпали на палубу. Одни отошли подальше, другие из последних сил вытащили безвольное тело на палубу на одних руках.

У всех на лицах застыло непередаваемое чувство животного ужаса.

И, судя по одежде, они умерли давно. Очень давно. Лет двадцать назад.

- Ходи-ходи, капитана, - эскимос направился к тёмному провалу, ведущему в трюм. Кто-то тщательно почистил вход и ступени.

- Ты обещал, что отведёшь нас к людям. Что мы будем жить, - укоризненно произнёс Уоделль, осторожно спускаясь в темноту.

- Да ты сам виноват, капитана! - искренне удивился эскимос. – Почему ничего не дал проводнику? Любой эскимоса знает, надо сразу дать что-то проводнику и он в пургу отведёт домой. А ты что сказал? Потом, эскимоса, потом. Можно было ведь дать любую ненужную безделушку и теперь спокойно кушать и греться. Совсем-совсем глупый капитана!

Почему-то внутри трюма человеку показалось намного холоднее, чем наружи. Всюду проник лёд и холод, в каждую структуру любого предмета, увиденного им на своём пути. Корабль вмёрз в ледяное плато очень давно.

Эскимос открыл одну из дверей. Внутри холодно мерцала свеча, она и позволила рассмотреть тесное помещение.

- Твоя каюта, капитана, - уважительно произнёс эскимос. Уоделль и в самом деле увидел большой стол с бортовым журналом на нём, шкафчики с книгами и приборами.

Он обернулся к человечку, желая спросить, зачем он, собственно, ему понадобился и вдруг увидел проводника в его истинном обличии. Успел широко открыть рот для крика, наполненного одним лишь страхом, и тут же застыл, замороженный холодом и ужасом.

- Теперь у меня есть капитана. Теперь у меня есть всё, что нужно, - Эохум подошёл к статуе человека с непроизвольно поднятыми от страха руками и пощупал оголённую кисть. Ощутил слабое биение сердца и улыбнулся. Пока тепло не разморозит тела, они будут подчиняться ему.

- Думаешь, капитана, Север – пустыня? Медведя, тюленя, эскимоса – и всё? Ошибаешься, капитана, ошибаешься.

Проводник удобно уселся на столе и затянул магическую песню с очень древними, применяемыми еще задолго до появления людей словами. Наконец-то, благодаря глупости одного человека он заполучил всё, чего так долго и страстно желал многие тысячелетия. Большой корабль, команду и капитана. Давным-давно первые люди, что появились здесь, после долгих войн наложили на его народ сильные заклятия, придали привычную форму и заставили подчиняться им. Теперь же, совершенно случайно он стал свободным. Он доберётся до Сердца Севера, заберёт его и освободит весь свой народ.

Наступали новые времена. Ненавистных его сердцу инуитов ждут страдания и смерть.

Повинуясь словам, наполненным невообразимой Силой, скрипя замороженными мышцами, четыре человека и две собаки затащили на борт сани. Им пришлось толкать их, ведь в районе борта они опять застряли. На них никто не обратил внимания. Остальные мертвецы, двигаясь медленно, но уверенно занимали свои места.

Затрещал и начал лопаться с оглушающим звуком, напоминающим выстрелы из пушек, лёд. Корабль вытолкнуло из тесных и жадных объятий наружу, он даже с устрашающим скрипом покачнулся из стороны в сторону. Под его днищем образовались огромные ледяные полозья, лёд с невообразимым грохотом и стоном распрямился, вытянувшись в ровную дорогу. Судно с наполовину раздавленным корпусом, с обрывками парусов и с командой, состоящей сплошь из мертвецов, набирая скорость, заскользило в самую глубь Севера. Туда, где некогда было спрятано Сердце Севера…