Северный рог

СЕВЕРНЫЙ РОГ.

Нет выше идеи, как пожертвовать

собственной жизнью, отстаивая

своих братьев и свое отечество.

Ф. М. Достоевский

От автора

Когда возник замысел этой книги, то первоначально в голове вертелся заурядный заголовок —что-нибудь вроде «Анатомия предательства». Но мысль —написать примитивный ретродетектив из военной эпохи, все больше сейчас входящий в моду жанр, была автором отвергнута.

Также далека книга от идеи «разоблачить» лишний раз наших западных соседей, показав истинное лицо европейской цивилизации, изначально, я бы даже сказал —онтологически враждебной славянам.

Во первых это было бы все же преувеличением, а во вторых —политические агитки редко живут долго.

Лишь после достаточно долгих раздумий была найдена окончательная форма повествования —историко-документальный роман, где на материале одного уголовного дела и множества воспоминаний и подлинных материалов будет сделана попытка понять —что за люди были наши предки, отделенные от нашего безумно-декадентского и по своему безысходного времени всего какими-то двумя-тремя поколениями.

Книга расскажет об одной из самых тяжелых и великих страниц нашей истории —обороне Ленинграда и роли, которую сыграл в ней СМЕРШ.

Это время и место, когда хваленой «нордической» силе инфернального рейха, была противопоставлена сталь русского севера, сталь выкованная в ленинградских цехах, сталь веры и отваги защитников города на Неве.

Это время и место, при одном соприкосновении с которыми сердце любого человека сжимается заставляя невольно содрогнуться от ощущения того ужаса и того горя, которое человек мог причинить другому человеку.

Для того, чтобы стать героем в блокадном городе не нужно было совершать подвигов - нужно было просто жить так, чтобы не было потом стыдно. И большинство ленинградцев выжили в этих тяжелейших условиях сохранив свою честь и достоинство. Все обычные человеческие бытовые заботы стали настоящим испытанием для блокадников: продуктов не было, воды не было, электричества не было, транспорта не было. Была только решимость ленинградцев выжить и отстоять свой любимый город.

Эта страница нашей истории написана кровью безвинных людей, тех двух с половиной миллионов жителей города, которые на 871 долгий день оказались отрезанными от самой жизни и вели долгую, тяжелую, порой отчаянную борьбу... даже не с вермахтом, не с Германией, а с самой смертью - самым изощренным и безжалостным противником.

История этого города, который нельзя было отдать врагу, стала символом несгибаемости духа нашего народа, символом величайшей воли. Воли к победе, к жизни, к победе над смертью. Город погибал под обстрелами, погибал от голода, спасал своих детей, которых вывозил по Дороге Жизни на большую землю.

Город погибал, но вновь и вновь воскресал. Воскресал тогда, когда Шостакович писал свою бессмертную симфонию, когда она звучала в консерватории, куда из последних сил добирались музыканты и слушатели. Город жил. Вопреки. Во имя памяти, во имя надежды, во имя самой жизни.

Они жили и победили.

И сейчас, во дни когда магазины наполнены книгами, прославляющими подвиги ассов люфтваффе, бомбивших Ленинград, а в самом городе торжественно открыт бюст одному из его палачей –Маннергейму, я все же хочу верить, что память эта будет вечной

В.Лещенко, 2008

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. СТАЛЬ СЕВЕРА.

Все пройдет –усталость, гарь и печаль

Все пройдет –навек останется сталь…

Н.Добронравов

Москва лето 2007.

Когда Виктор вошел, начальник хмуро изучал какие-то бумаги,

- Ну, чего стоишь, старший лейтенант Турин — садись, -бросил полковник Наумов. Виктор сел, ожидая продолжения разговора.

- Докладывай.

- Да пока особенно не о чем.

—Ну уж не прибедняйся — с Секачом у тебя получилось все лучше некуда. Как он кстати?

—С ним все в порядке —сидит в тюрьме, баланду хлебает, с адвокатами беседует.

Виктор отметил, что шеф выглядел неважно. Лицо отдавало желтизной, под глазами мешки видимо, опять разыгралась печень.

—Думаешь, он тех двух бедолаг порезал на видеозаписи? Сам-то в это веришь?

—Не очень, —передернул плечами старший лейтенант. Дело очередного «фюрера», взявшего себе столь грубый, «железно-кабаний» псевдоним, и надо сказать, внешне вполне соответствующего ему, заняло всего три месяца .— Он все больше в Интернете языком болтал, а идеологи как правило руки не пачкают. Хоть Юсханова вспомните, хоть Коробова...

— Стало быть, думаешь убийца этот, как его, - начальник заглянул в бумаги, - Димов?

— Хотелось бы, - устало сказал Турин, - но такие истории бывают только в кино.

— Ишь хватил, в кино. Там, наоборот, до конца не знаешь, кто убил. А Димов с его юнцами нам прямо как с неба свалился. Ладно, дело ты размотал и в самом деле лучше некуда.

—Ну...Это дело не только я расследовал, все же. В группе то и Семенов, и Прохоров. Смоленские коллеги опять же помогли.

—Ладно, не надо тут скромности ненужной. План опермероприятий был твой, а не чей-то. Ты ведь надежда нашего отдела. Лет через пять на моем месте сидеть будешь.

—Ну вы уж... —начал было старший лейтенант. Не прибедняйтесь Михаил Николаевич.

—Я не прибедняюсь. Я уже старик, Виктор. Мне вот о пенсии думать, а я за фашистами гоняюсь. Да не за теми, за какими мой отец гонялся, а за нашими, русскими... —полковник Наумов грустно усмехнулся. - Конечно, - ворчливо продолжил он, - ты небось думаешь, полковнику жить легче. А я вот смотрю на тебя и жалею — потому как если подумать, с чем тебе в мои годы дела иметь придется... Сам ведь знаешь, какая в мире обстановка, и куда все ползет потихоньку! Ладно, а теперь к делу. Думаю, парни и сами Секача твоего доведут до конца. А ты займешься «Новым Мемориалом». Слыхал о таком?

—Слыхал, —кивнул Виктор. Обновленное правозащитное движение и все такое... Взгляд «поверх барьеров», отказ от предрассудков прежнего поколения борцов за права человека, и все такое. А они что —тоже в террористы подались?

—Да нет, Виктор, Бог миловал! —усмехнулся Наумов. Просто вот какое дело. Мы как ты знаешь, рассекречиваем старые дела. Ну а эти тут как тут. И вот вцепились они в одно дело... Старое дело, что удивительно — финских шпионов времен Отечественной войны. С чего-то оно им приглянулось — вынь да полож реабилитацию. А у правозащитников наших юных связи как выяснилось, до Совета Федерации включительно. Так что займешься старыми шпионами и диверсантами.

—Ты погоди морщиться...-буркнул полковник. Деятели эти по кое-каким данным получили грант от определенных финских организаций. «Общество «За Единую Карелию» например. А это уже наша епархия —угроза территориальной целостности, и все такое. Так что нужно тебе с этим делом разобраться, и... В общем реабилитация нежелательна.

—А почему я? —только и спросил Виктор.

—А потому что умный! — нахмурился Наумов, сдвинув седые кустистые брови. И если в «Мемориале» этом что-то нечисто, почуешь —как тогда — с «Церковью Последнего Завета».

Лейтенант не без труда удержал недовольную ухмылку. То свое первое дело —дело сектантов-психопатов, намеревавшихся организовать серию масштабных терактов дабы приблизить вожделенный Конец Света он вообще-то считал своей неудачей —в серьезность намерений этой компании психов лейтенант не мог поверить почти до самого конца.

—Ладно, ладно, -замахал на него руками полковник. Не хочу ничего слышать! Считай что это приказ! Вот —он протянул Виктору визитку.

Ламинированная надпись гласила — «Толстунов Георгий Михайлович. НКО «Новый Мемориал». директор направления»

—Созвонишься. пообщаешься, и работать, работать, работать!

Выйдя из Управления, Виктор направился домой, любуясь отражениями клонившегося к закату солнца в окнах московских домов. Он начинал понимать шефа –тот, видимо, решил дать своему лучшему сотруднику отдохнуть, получив ему не самое тяжелое дело.

До дома – еще дореволюционной шестиэтажки, где на втором этаже размещалась его двухкомнатная квартира куда его привезли из роддома двадцать шесть лет назад ему было пятнадцать минут тихим шагом.

Квартира эта легко превращалась в четырехкомнатные хоромы где-нибудь в Бибирево или Бескудниково, но переезжать Виктор пока не собирался. И дело было не в том что жилье было рядом с работой. Просто старший лейтенант, родившийся и выросший в самом центре Москвы очень любил свой район –с его старинными домами, глухими дворами и переплетением тихих переулок, где лишь иномарки на стоянках напоминали о суматошном и бурном времени.

Виктор очень любил Москву, и искренне переживал, когда ломали какой-нибудь вполне крепкий и симпатичный дом со старомодными эркерами, конической крышей, и сквериком во дворе, чтобы воздвигнуть на его месте очередное офисное чудовище.

По сей день Виктор любил гулять по старой Москве. Город напоминал любимую книгу, которую можно вновь и вновь перечитывать…

***

Ленинградская область, сентябрь 1944

В отделе СМЕРШ Ленинградского фронта зазвонил телефон. Капитан госбезопасности Свинцов оторвался от дела, которое внимательно изучал последние несколько часов, и посмотрел на черный аппарат. Телефон опять зазвонил, и он снял трубку, предварительно бросив взгляд на часы. Было 19 часов 30 минут.

— Свинцов слушает.

— Коля? - услышал он хорошо знакомый голос начальника.

—Здравия желаю, товарищ майор.

Зайди ко мне, срочное.

—Через пять минут Николай Свинцов был уже в кабинете начальника оперативного отдела.

Майор Громов, мола протянул ему командировочное предписание.

—Поедешь в Москву. Нужно разобраться с нашими старыми знакомыми.

—Это с какими?

— «Северный Рог»...

—Так Финляндия ведь уже подписала мир... — недоумевающе пробормотал Свинцов.

—Вот именно, — кивнул Порфирий Семенович. И по условиям договора мы обменяли пленных - всех на всех.

И они с какой-то щедрости — то ли сбагрили ненужных людишек, а может просто перетрусили «финики», но выдали нам эту самую школу почти в полном составе.

—Как?? — теперь капитан удивился по настоящему.

—Вот именно. У нас как всегда намудрили, и засунули всех в проверочный лагерь. Да и мы хороши —вовремя запрос не отправили: перемирию уже месяц почти. Теперь еще начальство —он многозначительно указал пальцем вверх, —нам втык сделало. А как разобрались —что у них за птицы, затребовали с мест людей, с этим «Северным Рогом» дело имевших.

Я вообще думал Лидию послать, да вот... — Громов мрачно умолк.

Свинцов склонил голову.

Капитан Лидия Никольская, лучший следователь их отдела погибла пять дней назад под Нарвой под обстрелом.

—Так что поедешь ты. Дела сдашь Комлеву, и вперед –на все про все –двое суток.

***

ИНФОРМАЦИЯ К РАЗМЫШЛЕНИЮ

Задачи СМЕРШ…

а) борьба со шпионской, диверсионной, террористической и иной подрывной

деятельностью иностранных разведок в частях и учреждениях Красной Армии;

б) борьба с антисоветскими элементами, проникшими в части и учреждения

Красной Армии;

в) принятие необходимых агентурно-оперативных и иных (через командование)

мер к созданию на фронтах условий, исключающих возможность безнаказанного

прохода агентуры противника через линию фронта с тем, чтобы сделать линию

фронта непроницаемой для шпионских и антисоветских элементов;

г) борьба с предательством и изменой Родине в частях и учреждениях Красной

Армии (переход на сторону противника, укрывательство шпионов и вообще

содействие работе последних);

д) борьба с дезертирством и членовредительством на фронтах;

е) проверка военнослужащих и других лиц, бывших в плену и окружении

противника...»

Положении о ГУКР «СМЕРШ» НКО СССР от 19 апреля 1943 года N 415-138сс

***

В сентябре 1943 года была разработана «Инструкция по организации розыска

агентуры разведки противника».

Основанием для объявления в оперативный розыск того или иного лица как

агента вражеской разведки являлись: показания арестованных, разоблаченных

или явившихся с повинной агентов спецслужб Германии и ее союзников;

показания содержавшихся в фильтрационных лагерях бывших военнопленных и

военнослужащих, находившихся в окружении; сообщения зафронтовой агентуры и

других агентов советских органов госбезопасности; документальные

материалы, захваченные у спецслужб противника.

На всех без исключения агентов разведки противника заводились розыскные

дела и составлялись розыскные ориентировки и требования, включавшие в себя

установочные данные, словесный портрет и особые приметы разыскиваемых.

До 1943 года чекисты мало что знали о противнике. Достаточно сказать, что

НКВД было учтено «35 разведывательных школ на временно оккупированной

противником территории», тогда как на Восточном фронте действовало около

двухсот гитлеровских разведывательных органов и школ.

Но благодаря внедренной в эти разведшколы агентуре стала накапливаться

информация о методах и особенностях под- готовки вражеских шпионов,

диверсантов и террористов.

Увеличилось число радиоигр с противником: если в марте 1942 года было

задействовано семь радиоточек, то к концу 1943-го работали 56

радиостанций, изъятых у заброшенных в советский тыл шпионских групп (всего

за время войны проведено 193 радиоигры).

Часто явившихся с повинной, хорошо знавших в лицо готовившихся к

переброске либо уже действовавших в советском тылу немецких агентов,

вербовали в качестве «опознавателей» и направляли в места большого

скопления военнослужащих или в запасные полки и фильтрационные лагеря.

В 1943 году разведывательные группы органов госбезопасности, действовавшие

за линией фронта, получили от своей агентуры данные на более чем 1260

агентов, заброшенных немцами в тыл Красной Армии.

15 мая 1943 года на советскую сторону перешел заведующий паспортным бюро

абверкоманды-103 («Сатурн» ). Он передал альбом учета агентов в Борисовской

и Катынской разведшколах с установочными данными, приметами и фотографиями

257 немецких агентов.

Тогда же вышел в свет первый сборник «Материалов по распознаванию

поддельных документов», где впервые были систематизированы уловки

противника по подделке удостоверений личности офицерского состава,

красноармейских книжек, продовольственных и вещевых аттестатов... В

сентябре 1943 года издан второй сборник, посвященный описанию печатей и

штампов, используемых немецкими разведорганами для придания достоверности

фальшивкам. В июле следующего года появился еще один специальный сборник -

«Материалы по распознаванию поддельных орденов и медалей СССР,

изготовляемых немецкой разведкой» (по приблизительным данным, общее число

фальшивых советских наград, выпущенных спецслужбами фашистской Германии,

составило двадцать-двадцать пять тысяч экземпляров).

3. Результаты работы по основному направлению.

Всего в советском тылу за годы Великой Отечественной войны было выявлено

1854 агента-парашютиста, в это число входил 631 радист. Причем от 55 до 65

процентов этих агентов были выявлены и разоблачены ГУКР «СМЕРШ»

непосредственно в зоне боевых действий. Получается, что остальные проценты

розыскной статистики добрали территориальные органы НКГБ и НКВД.

Но сейчас официально признано, что до конца войны работали и остались не

обезвреженными 389 агентурных радиостанций противника (по данным

радиоконтрразведки, которая техническими средствами фиксировала выходы в

эфир неустановленных радистов).

4. По работе СМЕРШ в бывшими военнопленными Красной Армии можно прочитать

в замечательной книге Пыхалова с символичным названием: «Великая

оболганная война» (главы 12-14). Там много конкретных статистических

данных о деятельности этой организации.

В. Абрамов «СМЕРШ. Советская военная контрразведка против разведки третьего рейха».

***

1942 год конец декабря. Хельсинки. Финляндия. Филиал школы «Цеппелин»

....Они с удивлением рассматривали выданную им форму, которая лежала на табуретках около их кроватей. Как потом выяснилось, это была форма французской армии.

Фельдфебель Георг показал им, где ванна и туалет, и предложил хорошенько побриться, так как за пять суток они обросли щетиной.

Семен во время бритья, прикрыв плотнее дверь, все повторял, как бы про себя, но обращаясь к Игорю:

— Что же дальше? Куда нас еще бросят?

—Не волнуйся! Куда-нибудь бросят, — ответил Игорь. — Но прежде чем куда-то... еще здесь, наверно, побудем. Ты заметил, как вчера капитан интересовался нашим рассказом о

советском побережье и особенно тем, что мы на нем видели и что нарисовали. Наверняка будут еще интересоваться и уточнять наши рисунки-чертежи. Постарайся хорошенько запомнить, что мы рассказывали и что рисовали. Не придумывай ничего нового. Это вызовет новые вопросы, которые могут нас запутать, и тогда все наши рассказы и рисунки вызовут сомнения. Ты понимаешь меня, Сёма?

— Конечно. Все понятно. Все наши рассказы и рисунки будут проверять и перепроверять. Наверно, не только мы с тобой были там в камышах. Кто-то был до нас, кто-то будет после нас. В разведке все проверяется и перепроверяется.

Почти весь последующий день доказал, что Игорь был правы относительно проверок.

Не дав им хорошенько умыться после бритья, фельдфебель позвал завтракать и предупредил:

— Завтракайте поскорее, без болтовни. Николай Николаевич уже ждет вас давно.

Они переглянулись быстро, подморгнув друг другу, что означало: «Понял?» — «Понял!»

Николай Николаевич (так назвал фельдфебель капитана) ждал их в большой комнате, в центре которой стоял большой опальный стол и на нем — большая карта Ладожского озера.

— Ну как, отоспались? Отдохнули? Позавтракали? Теперь за работу. Не надо стоять по стойке «смирно». Не напрягайтесь. Сядьте вот на эти стулья у стены.

Игорь и Семен сели на стулья, внимательно смотря на Николая Николаевича, который прошелся перед нами по комнате и продолжал:

— Расслабьтесь. Сейчас вам надо напрягаться мысленно. Восстановите в своей памяти эти трое суток, которые вы провели, на Ладожском озере.

— Опять Ладога?! — начал Володя. — Она уже в печенках у нас. Трое суток в грязи, особенно днем, когда высовываться из камышей нельзя, а над головой почти каждый час свистят пули от пулеметной очереди с берега. И чего они стреляют? Ведь никого нигде не было, нас не видно в камышах. Мы там замаскировали и себя, и байдарку — все зеленое было кругом, а камыши по всему побережью выше человеческого роста.

— Да, да, эти дни были нелегкими для вас, и вы проявили героическую выдержку и терпение. Молодцы! Сейчас в спокойной обстановке, в безопасном месте надо еще раз все хорошенько вспомнить, так как вчера вы рассказывали и рисовали экспромтом и могли что-нибудь пропустить, забыть. Так ведь?

— Нет-нет, Николай Николаевич, — начал Игорь опережая Семена.

—Ну а пока, для начала расскажу про политическую обстановку. Кажется, большевики называют это политинформацией?

Зовут меня Николай Николаевич Варбург, я полковник русской армии. Звание получил приказом самого Врангеля. Зовите меня господин полковник или господин Варбург.

Победоносное наступление немецкой армии в прошлом году остановили вовсе не большевики, а особо лютые зимой 1941 —1942 года. Немецкая армия не была подготовлена к таким морозам предполагалось закончить войну до зимы. Русские, хорошо экипированные и адаптированные к зиме, начали контрнаступление. Немцам пришлось отойти от Москвы и готовить свою армию к новому решительному наступлению летом 1942 года. И вот мы уже знаем, что за эти летние месяцы немецкая армия захватила Крым, Северный Кавказ и сейчас громит остатки Красной Армии на подступах к Сталинграду, участь которого, по сути, уже решена. Волга будет в наших руках, что отрежет Москву от юга России, от нефти и угля. Ленинград еле-еле держится, его участь тоже практически решена. После Ленинграда сразу же захватываем Вологду и отрезаем Москву от Севера. Прекращается помощь Москве от союзников через Мурманск и Архангельск. Москва будет окружена и повержена.

Игорь не слушал — он вспоминал все прошедшее. С того момента как вышел из строя, и до того как хмурый полковник —начальник другой разведшколы, после личной беседы —он со всеми беседовал лично, при вербовке и оформлял новую фамилию — кличку-псевдоним. Только те, кто знал друг друга до вербовки, иногда помнили настоящие имена и фамилии. Имена часто оставались настоящими, а псевдонимы, обычно по желанию агента, обязательно начинались с той же буквы, что и настоящая фамилия. Его псевдоним — Суздальский.

Это исконно русское, древнее, честное и правдивое он выбрал сам.

Николай Николаевич еще некоторое время продолжал свою беседу-лекцию, рисуя картины прошлого и будущего, потом позвал фельдфебеля, сказал ему что-то по-немецки, а затем обратился к ним по-русски:

— Сейчас вы отправитесь с Георгом на нашу прибрежную базу на Финском заливе, искупаетесь там, протрезвитесь, а вечером он сводит вас в кино посмеяться — сейчас демонстрируются старые, но хорошие фильмы с участием Пата и Паташона, Гарольда Лойда, Бестера Китона — слышали таких?

— Конечно, слышали! — весело ответил Семен. — У нас в Ленинграде все эти фильмы до войны шли много раз.

В Санкт-Петербурге, —строго поправил его Николай Николаевич. Так велит называть этот город фюрер…

***

Из воспоминаний Игоря Владимировича Коноплева, советского разведчика с тридцатилетним стажем.

…Нас, пленных загнали в церковь, набили битком. А утром выгнали на улицу и объединили в колонны по тысяче человек.

Четыре дня наша колонна под охраной немецких, а больше румынских и венгерских солдат с овчарками пешим порядком передвигалась на запад.

Этот «поход» был очень изнурительным. Шли по 12—14 часов в сутки. Как говорят в народе — с рассвета до темна. Через каждый час — 5 минут отдыха. Обед в 12 часов. Первый и второй день — по 500 грамм хлеба. Третий день — по литровому черпаку подсолнуховых семечек. Четвертый день — привели нас на пшеничное некошеное поле: «Рвите, кто сколько сможет, пшеничные колосья, в пути будете есть свою русскую пшеницу».

Во время сбора колосьев несколько раз была слышна стрельба и лай собак — это

кто-то пытался сбежать, но заканчивал свой жизненный путь на этом урожайном пшеничном поле...

Убивали не только при попытке бежать. Расстреливали совершенно выбившихся из сил, ослабевших, кому уже не могла помочь поддержка товарищей по шеренге.

Был случай, который можно назвать самоубийством, когда совершенно отчаявшийся человек, не видевший впереди никакого выхода, выбежал из колонны, разодрал на груди рубашку и закричал: «На! Стреляй гад! Пусть я умру здесь, на своей земле, в России, но не буду рабом в вашей фашистской Германии!» Автоматная очередь — и человек упал на землю своей Родины.

По окончании этого страшного похода мы оказались в большом пересыльном лагере на окраине Кременчуга. Вечером я подошел к еле-еле тлеющему костру. Бородатый мужик в солдатской шинели не по росту прикуривал самокрутку-цигарку лучинкой от костра.

При затяжке лицо его осветилось ярче и мне показалось вроде знакомым, но борода мешала узнать его. Всматриваюсь внимательней. Он заметил меня и спросил:

— Узнал? — голос знакомый. Наклоняюсь к нему и полушепотом говорю:

— Товарищ Пыльцов?

Наш особист закрыл глаза и утвердительно кивнул, а указательный палец приложил к губам. Я тоже кивнул — понятно! Затем поманил пальцем, и мы отошли в сторону.

—Что собираешься делать? — с прищуром тихо спросил он.

— Не знаю. Вы старше, опытней и умней. Вот и скажите, что теперь делать.

—Скажу. Слушай внимательно. Мы сейчас с тобой званий и должностей не имеем. Мы пленные, и пути наши разойдутся, приказывать я теперь не могу, но совет дам правильный, и если ты его послушаешь и осуществишь, будешь молодцом. Этот лагерь временный, как говорят, «пересыльный». Когда попадешь в стационарный лагерь, постарайся привлечь внимание немцев... Ты ведь артист, вот и прояви свой артистизм, умение перевоплощаться, способность общаться с любыми людьми. Зачем? Надо, чтобы эти твои способности немцы заметили. Такие люди им нужны. Они сейчас усиленно вербуют таких людей в свою военную разведку и перебрасывают через фронт в наши тылы. Расчет у них прост: если даже один из ста переброшенных выполнит задание, то расходы на всех сто завербованных будут оправданы, а девяносто девять переброшенных, убегут ли или их поймают, нее равно создадут в наших тылах обстановку шпиономании, а иногда и паники — это тоже входит в их планы. Сам не напрашивайся, только после «раздумий» давай согласие. В разведшколе с курсантами общайся хорошенько и подбирай надежных — возможных напарников. Перебрасывают группами. Понял? И прошу еще: мы с тобой не знакомы, не встречались никогда. Все! Удачи тебе! Он сжал мой локоть и ушел в сторону.

В середине следующего дня немцы отобрали из общей массы пятьсот человек комсостава и столько же рядовых, погрузили в телячьи вагоны и отправили на запад.

В первую ночь, при замедленном движении в горку, через окошко в углу под потолком убежал один человек. Все оставшиеся волновались, боясь наказания за допущенный побег. В середине дня на какой-то станции отодвинулась дверь, и всем было приказано по коридору из немецких солдат добежать до середины перрона к столу с нарезанными пайками хлеба и, взяв свою пайку, примерно 500 грамм, быстро («шнель-шнелъ» ) вернуться в вагон. Когда все вернулись в вагон, фельдфебель около стола закричал:

— Was ist das? — На столе осталась одна пайка. Переводчик повторил:

— Что это значит? Кто не получил? Кто-то лежит больной?

— Нет-нет, больных нет. Все получили.

— Schaise mensch! Weg! (Дрянь человек! Прочь!)

Вагон закрыли. Вскоре после выдачи хлеба пленным по всем вагонам эшелон тронулся в дальнейший путь. Во вторую ночь сбежали еще несколько человек, в том числе я и мой начальник штаба дивизиона — лейтенант Потапенко. Отойдя к утру от железной дороги на 10—15 километров, мы приютились в глухой деревушке (в маленьких глухих деревушках немцев не было). Отоспавшись и подкрепившись хлебом, картошкой и молоком у одинокой немолодой колхозницы, мы начали думать: «Что делать?» Родители Потапенко жили в городке Красный Луч, и он предложил добираться ночами к ним. Но я отказался решив, что мне надо окрепнуть, а заодно помочь этой женщине по хозяйству. Лейтенант ночью ушел, расспросив хозяйку о дорогах и ближайших селениях. На третий день пришла старостиха и сказала, что я должен у нее зарегистрироваться, так как, по законам оккупантов, она обязана еженедельно сообщать о вновь появившихся людях. Через неделю старостиха сказала, что надо идти в район и оформить более подробную регистрацию. В районе таких «вновь появившихся» собралось восемь человек. Все, конечно, — бежавшие из плена. Без всякой регистрации нас погрузили в крытую машину и под присмотром двух вооруженных полицаев привезли к железнодорожной станции - где загнали в импровизированный лагерь военнопленных.

В конце октября 1941 года я уже был в стационарном лагере № 11-а офлаг (офицерский), который находился в старых царских казармах города Владимира-Волынского. Этот старый военный городок состоял из шести двухэтажных кирпичных корпусов, пищеблока-кухни, штабного корпуса (за зоной, около ворот) и некоторых подсобных хозяйственных построек и сараев. Весь личный состав военнопленных разделялся по национальному признаку и по военным подразделениям (полк, батальон, рота, взвод).

Три русских полка занимали три корпуса. Украинский полк занимал один корпус, и сборный полк из кавказских и среднеазиатских национальностей размещался в пятом корпусе, а шестой корпус — медицинский — делился на два отделения: для общих больных и сыпнотифозных больных. Ежедневно при построении-проверке на плацу весь состав выстраивался по этим национальным подразделениям, и каждый командир полка докладывал начальнику лагеря (тоже из пленных) полковнику Кеворкову о состоянии дел в полку — общую численность полка, количество больных, в том числе сыпным тифом, и сколько умерло. Ординарец Кеворкова все это записывал, после чего общая докладная от всего лагеря поступала в немецкий штаб, который находился вне лагеря. Получалось так, что лагерь вроде жил под руководством самих пленных.

В зоне немцев было очень мало. Иногда при построении, в двух метрах от Кеворкова, присутствовал кто-нибудь из немецких офицеров — помощников коменданта. К каждому полку был прикреплен один немец в чине унтер-офицера или фельдфебеля И по одному — к кухне-пищеблоку и медицинскому корпусу. Появлялись они три раза в день: утром, при раздаче хлеба, днем, но время обеда, и вечером, перед отбоем. Ни один пленный не имел права подойти к немцу ближе чем полтора—два метра (немцы очень боялись заразиться сыпным тифом). В руках у них всегда была или кожаная плетка, или приличная палка. Если кто-то из пленных оказывался вдруг ближе положенного расстояния, получал окрик «Weg!» (Прочь!) и один-два удара. Питание в этом лагере было «трехразовое». Завтрак: 300 грамм хлеба (на весь день), ячменный кофе (мутная коричневая жидкость), два кусочка сахара (на весь день). Обед: около 800 грамм супа (мутная жидкость со вкусом неочищенного картофеля и запахом рыбы. Сам картофель или рыба присутствовали очень редко и в минимальном количестве). Ужин: чай (прозрачная теплая вода с запахом сухой травы) и оставшийся от утренней 400-граммовой пайки кусочек хлеба. Скудность питания немцы объясняли так: «По немецким правилам офицеры физически не работают. Вы все здесь офицеры. Не работаете. По советским правилам — кто не работает, тот не ест». Стало быть не едите…»

***

Москва. Лето 2007

Утром второго дня в кабинете Виктора раздался звонок.

—Здравствуйте, —прозвучало в трубке. Я имею честь говорить с господином Марковым?

—Да, слушаю, —отозвался Виктор.

—Я Толстунов, «Новый Мемориал», —вам обо мне говорили?

—Да, по делу... —Виктор замялся, -

—» Северного рога». Я сейчас нахожусь внизу, у входа, — проведете меня.

Толстунов оказался молодым еще хотя и наполовину лысоватым человеком в дорогом костюме. Элегантный, холеный, но вместе с тем чем-то к себе располагающий.

В руке он нес миниатюрный ноутбук.

—Подождите, дело сейчас принесут, — Виктор усадил Толстунова в комнате отдыха. Видите ли, я пока сам его не читал —загружен делом людей живых и опасных.

—Если не секрет —кого же?

—Секача-Иванькевича, —бросил Виктор.

—Да, безусловно, борьба с воинствующим экстремизмом, национализмом и ксенофобией дело важное. Кстати, пока я ждал внизу, наблюдал ваших сотрудников.. Честно говоря я представлял их по другому.

Такие вполне подтянутые очень молодые люди, с приятными лицами... Еще помню попался один старичок напоминающий хиппующего профессора — бородка клинышком, пенсне, панама, совершенно умопомрачительный пояс с фенечками...

Я решил что это какой-то фигурант по делу, а он показывает на турникете удостоверение, и его вежливо приветствуют по имени отчеству.

Виктор пожал плечами.

Он сам удивился, впервые увидев главного эксперта управления, доктора военных наук Ивана Ивановича Никольского.

—Не подскажете, кто он по специальности? Ну хотя бы намекните? —доброжелательно улыбнулся Толстунов.

—Хотите чаю? — осведомился старший лейтенант.

—Пока нет, спасибо. И не надо на меня дуться. Я все понимаю, и более того... Хочу сказать вам как человеку, с которым мне придется работать. Я не имею никакого предубеждения к ФСБ. И должен заранее сказать —я никоим образом не разделяю взглядов некоторых своих коллег-демократов, которые, к примеру, рассуждают на тему что нужно было сдать Ленинград во имя гуманизма, или даже оправдают Власова. В конце концов, подходить тому времени с мерками нынешнего просто глупо. Этак можно договориться и до того, что Чингисхан виновен в массовых нарушениях прав человека. — усмехнулся Георгий Максимович.

Но что касается нынешнего времени... Понимаете — сейчас времена не прошлые а нынешние. И жить надо в соответствии с нормами нынешнего времени.

Я вот не скрываю, что резко отрицательно отношусь к пропаганде военных подвигов, которая сейчас идет в кино и на телевидении. Я не хочу чтобы русскому народу нужны были какие то подвиги. Никаких подвигов —вот таков должен быть по моему девиз России. Народу нужно учиться просто жить. Плохо ли, хорошо ли - просто жить.

—Это какое же восхваление - «Штрафбат» со «Сволочами» ? —усмехнулся Виктор.

—Вот видите — пожал плечами Толстунов. Даже социальный заказ у нас выполнить не могут. Спокойствие, мир и развитие —вот наши задачи. И «Новый Мемориал» намерен этому содействовать в меру сил.

—Ну, как историк вы должны понимать, одну вещь. Порой, чтобы люди просто могли жить, необходимо идти на подвиги, что и было сделано в нашей стране в 1917-1945. Опять же я сомневаюсь, нынешние господа либералы, хотят «просто жить». У них, у постмодернистов понятие «просто жить» несколько отличается от такого же у нас, простых смертных.

—Политически вы отчасти правы, —охотно кивнул Толстунов. Но хотел бы уточнить насчет фильмов —неужели же вы за цензуру?

—Поверьте как специалисту —цензура в той или иной форме была везде и всегда. Нечего клепать на одних коммунистов. Вопрос в том, что кроме цензуры положительного делает власть.

—Неплохо сказано, — с толикой уважения сообщил Толстунов. Давайте же не будем ссориться, и останемся при своих мнениях. Нам предстоит ведь вместе работать.

***

Лето 1943 го. Карельский перешеек. Лейтенант Свинцов.

—Вот наши позиции, а вот ихние...

Немолодой флотский командир ткнул пальцем в сторону врага.

Картинка не располагала к веселью.

Проволочные заграждения, воронки, покалеченный лес, несколько разбитых автомашин... Финнов не видно — они зарылись в землю.

—Вот стало быть — все наше хозяйство. Диверсантам взяться неоткуда.

Свинцов придал лицу сурово-деловитое выражение, хотя и в душе соглашался с моряком. Сам смотрел по карте расположение финских позиций.

Но служба есть служба а приказ есть приказ. Сколько даже на его памяти было случаев, когда враг пытался атаковать именно в таких вот «невозможных» местах. А корректировочные посты — важнейшее звено в организме форта.

На вышке — дежурный лейтенант и шесть краснофлотцев. Спустились с ними под укрытие, собрали остальных.

И вот после проверки Свинцов решил использовать возможность побродить по сосновому лесу, — это ведь такая редкость! Посидел на свежей траве... Кругом заросли черники... Не вставая, пригоршнями рвал ее и наслаждался вкусом свежих ягод.

На душе от прикосновения к природе был удивительный покой! Замком батареи, приставленный командиром к СМЕШевцу между тем рассказывал о службе на форту. И Свинцов чувствовал безотчетную симпатию к этому умному, бывалому командиру, в прошлом — инженеру-электрику Балтийского завода. Любителю рыбной ловли, и картошечки с укропом...

—Знаете, товаришь лейтенант, нам бы сюда писателя прислать, —рассказывал он, по имени отчеству -как знаменитый бунтарь - Степан Тимофеевич. Вглядеться бы получше в эту жизнь на островке! Сколько здесь разных людей! У каждого — свое...Хоть новые «Севастопольские рассказы» пиши.

Капитан-лейтенант отправил в рот несколько черничин.

А Свинцов подумал, что именно вот этот офицер-артиллерист, и такие как он два года уже спасают город от уничтожения. На Ленинградском фронте ежедневно, упорно уничтожают дзоты, НП, склады боезапаса, пулеметные точки и блиндажи противника. Но все равно Ленинград по-прежнему обстреливается. Вместо подавленных батарей немедленно появляются новые. До сих пор!

— Товарищ лейтенант, вы все таки в НКВД работаете... Скажите когда кончится война? Ребят говорят — еще год. А вы как считаете? Свинцов ответил, какие у капитан-лейтенанта глаза — усталые, ожидающие...

— Думаю, что зима будет военная... Сроки предсказывать не берусь, но они ускорятся, если выступят союзники.

Каплей заметно погрустнел. Но не мог же Свинцов лгать ему...

—А вы вот скажите — когда финнов замолчать заставите.

— Пока не сломаем блокаду до конца и не отгоним немцев с финнами, обстрелы будут, —так же хмуро бросил артиллерист. Скорее бы! Кстати —финны в последние пару недель усиленно занимаются оборонительными работами: боятся не иначе.

—Две недели? —напрягся Свинцов.

—Да, где-то около того... А что?

—Да так...

Но внутри он был уже далеко от черничных полян карельской тайги.

Несколько дней назад был издан приказ: срочно выделить с форта людей в морскую пехоту. Видимо, дело идет к решительным боям на Ленинградском фронте. Только вчера он провожал в морскую пехоту группу бойцов. Уходили моряки с готовностью: «Будьте уверены! Не посрамим чести флота!». И вот выясняется, что о грядущем наступлении противнику стало известно заблаговременно. Значит, где-то в тылу, в осажденном прифронтовом городе работает замаскировавшийся враг.

***

Протокол находится в л.д. № 115 том 69 стр. 508

ВЫПИСКА ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА агента финской разведки

– МАШНИКОВА Александра Трофимовича, 1917 г.р., уроженец д. Пьяжиево-Сельга, Ладвинского с/с, Прионежского р-на, КФССР.

От 24 октября 1943 года.

ВОПРОС: 17.X.43 г. вы явились в органы советской контрразведки с повинной. Расскажите с чем связано ваше возвращение на территорию СССР из финского плена?

ОТВЕТ: –17.X.43 г. я явился в органы советской контрразведки затем, чтобы искренне рассказать, что я переброшен на территорию СССР финскими разведывательными органами с задачей проведения шпионской работы в городах Беломорск и Кемь. Для разведывательной деятельности на территории СССР я был завербован финской разведкой во время нахождения в плену в лагере военнопленных в Финляндии, а затем – прошел подготовку в разведывательной школе, дислоцирующейся в д.д., Минола и Каменный Новолок.

ВОПРОС: – С какого и по какое время вы обучались в разведывательной школе?

ОТВЕТ: – Я обучался в разведывательной школе с начала июня 1942 по конец сентября 1943 г., т.е. когда был произведен выпуск. За это время мною был пройден курс теоретической и практической подготовки для разведывательной деятель носит на территории СССР.

ВОПРОС: – Назовите всех известных вам работников финских разведывательных органов?

ОТВЕТ: – Из работников финских разведорганов и лиц преподавательского состава, работающих на финскую разведку под видом штабных работников 1 разведполка северного отделения Русской освободительной армии «ВЛАСОВА», мне известны: –

15. «ЛЕБЕДЕНКО» – капитан – «власовской армии», в разведшколе преподавал специальные дисциплины, начальник штаба 1 разведполка Красной Армии», бывший капитан Красной Армии. Служил на полуострове Ханко В плен попал в декабре 1941 г. там же. Ярый украинский начальник в организациях. До войны служил в западной Украине (бывшая Галиция), в одной из ж/д бригад. Настроен антисоветски. В лагере № 1 написал специальное задание финнов по воинским перевозкам Красной Армии. Находясь в плену, использовался финнами на полуострове Ханко ликвидации последствий боевых действий, занимался розыском складов питания и продовольствия.

ПРИМЕТЫ: Рост высокий, худощавый, атлетического телосложения, лицо продолговатое, нос прямой, пропорциональный, глаза серые, лоб открытый, шатен, волосы вьющиеся зачесан назад. В разговоре с курсантами и друзьями как обращение употребляет слово «голуби» произносит его по-украински, говорит чисто, часто напевает украинские и русские песни, поет баритоном.