Сжечь Билла II

Закат на Пенелопе длился уже второй час. Гиганский диск Каллипиги, звёзды-хозяйки Пенелопы, опускался за горизонт медлено как-будто погружаясь в вязкую и очень плотную жидкось. В дрожащем кровавом мареве на фоне раскаленного диска нервно метались какие-то жуткие крылатые твари совершая броуновское движение в поисках пищи перед долгой и беспросветной ночью. За зелёной лужайкой оазиса, с небольшим леском и скудными постройками поодаль, до самого горизонта простиралась бесчеловечная равнина, поросшая тоскливыми травами, угнетёнными жаром Каллипиги и ветром.

Однако, несмотря на бездушный закат вечер выдался на удачу тихим и прохладным. В воздухе пахло свежескошенной травой. То тут, то там мелькали летучие мыши гонявшиеся за не успевшими спрятаться на ночь жучками и мошками.

На лужайке потихоньку стали собираться люди. Народ был пёстрым. Молоденькие девушки, по всей видимости младшие научные сотрудницы исследовательского центра “Шайба”, сбились в кучку у края стола. По последней местной моде они пришли на вечеринку в просторных сарафанах с ручной вышивкой и на широких лямочках-бантиках. Дамы постарше были в каком-то подобии вечерних платьев с глубоким вырезом сзади ниже пояса à la декольте Каллипиги. Они несомненно наслаждались ловя мужские взгляды на своих полу-открытых ягодицах.

Среди гостей вечеринки попадались и рабочие с крестьянами одетые в красные косоворотки и подпоясанные кожаными кушаками в народном стиле. Пара мужичков были во вьетнамках на босу ногу, хотя большинство были обуты в яловые сапоги в которые были заправлены штаны. Рабочие с крестьянами молча подходили к столу и из огромной чаши из матового стекла зачерпывали семечки гранёным стаканом стоявшим рядышком и отходили в сторону. На столе также лежали местные папиросы. Их охотно разбирали в ожидании.

В центре лужайки был разложен большой костёр недалеко от которого на траве лежал деревянный крест где-то в два человеческих роста. Позади костра возился с хворостом Хасим.

Виктор и Антон Петрович стояли в сторонке напротив костра и продолжали свой, по всей видимости, давний разговор:

— Мне очень нравится твоя идея, Витя, сделать собственное время наблюдаемой величиной. Это действительно может быть путём к объединению теорий.

— Конечно же это логично! Если координата - наблюдаемая, то почему собственное время не может быть наблюдаемой? — Виктор машинально почесал за ухом и продолжил, — Ведь в теории Эйнштейна время равноправно координате.

— Почти равноправно, скажем… условно равноправно, — уточнил Антон Петрович.

— В любом случае получается, что собственное время измеряемо экспериментально хотя бы с помощью часов, но является ненаблюдаемой величиной. Введя оператор собственного времени мы сможем описать формально и процесс измерения времени, не так ли?

— Всё так, Витя, всё так, — вздохнул Антон Петрович. — Вместо того, что бы гоняться за гравитонами, чем и занимались те засранцы с Земли целых сто лет, надо сперва время описать как наблюдаемую. К тому же это путь к разрешению парадокса котов Эйнштейна, — Антон Петрович поднял вверх указательный палец.

От группы людей у “крестьянской фракции стола” отделился мужичок, и наиграно учтиво подошёл к Антону Петровичу:

— Антон Петрович, спрашивают, значитца, мужички, когда костерок-то палить будем.

— Я уже послал Иваныча за Биллом. Сейчас принесут, — ответил Антон Петрович закуривая папиросу, — не кривляйтесь, вам не идёт.

И действительно, не прошло и минуты как из-за сарая показались двое людей в красных косоворотках несущих большую железную клетку на носилках. В клетке полулежал человек в грязном рваном тряпье и фуфайке перепачканной калом. У него не было обеих ног и левой руки. Подойдя к лужайке двое поставили носилки на землю.

— Что дальше, Иваныч? - повернувшись спросил тот, что помоложе. От вони изходящей из клетки у него слезились глаза. Тыльной стороной ладони он провёл по щекам размазывая слёзы.

— Чаво-чаво... мыть будем. Шланг неси. Он там за тем домом.

Никита, так звали молодого паренька, пошёл за шлангом. Человек в клетке задвигался, прижался спиной к прутьям всё время озираясь по сторонам. Антон Петрович медленно подошёл к клетке, глубоко затянулся папиросой и приветливо махнул рукой человеку:

— Hi Bill! How are you doing, my friend.

— My friend? — у Билла задрожали щёки, в глазах блеснула злоба. Он ещё сильнее прижался к прутьям клетки спиной и вдруг прыгнул вперёд — Слава Украини! Слава Украини-иии!

Антон Петрович от неожиданности вздрогнул и побледнел.

— Где ж ты, поганец, подцепил эту фразу? А, Билл? — покачал головой Антон Петрович. — Откуда? Но сегодня твой день, Билл. Наказывать тебя у меня нет никакого настроения.

Подошёл Никита разматывая длиный шланг. Иваныч снял с дверки клетки замок, распахнул её и пнул по клетке ногой как-бы приглашая Билла на выход. Билл не выходил.

Вокруг к этому времени уже образовалась толпа.

— Никогда не видела живого американца! — восторженно воскликнула синеглазая девушка в бежевом сарафанчике с голубеньким бантиком спереди на лямке.

— Можно подумать, что мёртвого видела, — послышался хохоток из толпы.

— Маш, ты что? — прошёптала Синеглазке в ухо стоявшая рядом девушка, по всей видимости её подруга. — Он давно уже здесь, его на два килограмма урана обменяли, говорят известный астрофизик с Земли, чёрноматерщик и еретик.

— Чёрноматерщинник, — опять кто-то хохотнул сзади в толпе.

— Ему бы лицо мылом помыть… — не успела закончить фразу Синеглазка, как Билл опираясь на единственную руку и шевеля культями ног выполз из клетки, замер на мгновение и сделал резкое движение вперёд. Толпа охнула и инкстинктивно подалась назад.

На лужайку вышел Иваныч. Орудуя железным крюком насаженным на длинный деревянный черенок как заправский рыцарь управлялся бы копьём на каком-нибудь средневековом турнире, Иваныч ловко зацепил фуфайку за воротник, сдернул её с единственной руки Билла и отбросил в сторону. В толпе одобрительно засвистели и послышались хоть и жиденькие, но всё же аплодисменты. Иваныч сделал несколько шагов заходя в тыл Биллу. Билл попытался увернуться от очередной атаки Иваныча, но безуспешно. Иваныч ловко в несколько движений содрал крюком с Билла грязное вонючее тряпьё. Но в тот момент когда Иванич нацелился на рваные испачканные калом трусы Билла, тот как-то жалостливо взвыл и затем хрипло крикнув “Put’n-hu*lo!” сделал кувырок, потом ещё один и, в мгновение ока оказавшись рядом с Синеглазкой, вцепился ей в ногу чуть выше колена своим беззубым ртом. Синеглазка вскрикнула и повалилась навзничь высоко задрав вторую ногу, сверкнув полоской белых трусов. Послышались крики, брань, завизжали бабы. Подскочивший сзади Хасим глухо ударил Билла кулаком в затылок и, крепко схватив его за нижнюю челюсь, резким движением разжал ему рот и отбросил его назад.

— Ах, ты... га-а-а-д — выдохнул подбежавший Никита и, дернув на себя шланг, окатил Билла струёй холодной воды.

— О Господи, Царица Небесная! Боже мой! Больно-то как! У меня ж будет синяк, — всхлипнула Синеглазка вытирая платком ногу сидя на траве. Вдруг присмотревшись с брезгливостью к платку она непроизвольно в ужасе воскликнула:

— Фу!... да это же говно!

— А то ж, Машенька, — хмыкнул рядом Хасим вытирая руку о траву, — чёртова американца, едить его… Синяк, Машенька, до свадьбы-то заживёт. Не переживайте-с.

А вокруг все возмущались и охали. На лужайке Никита нещадно поливал Билла водой обходя его кругом. Тот уже не сопротивлялся, смирно сидел на траве и только лениво пытался уворачиваться от струи. После помывки Хасим с Иванычем одели Билла в белую плотную холщовую рубашку. Затем Хасим с лёгкостью подхватил Билла сзади за подмышки и как мешок с рисом и отнёс его к костру.

— Он вакцинирован или нет? — послышался шёпот в толпе, — с чего бы это он вакцинирован-то! Он же залётный, — ему это надо?

— Вакцинировать гада! — вдруг кто-то крикнул, — А то вона сидит тут, сука американская, и не вакцинирован!

— И без намордника, сволочь!

Вперёд вышел Антон Петрович, помолчав пару секунд, и дождавшись когда все умолкнут обратился к народу:

— А достоин ли каждый человек вакцинации? To deserve or not to deserve? — по-гамлетовски продекламировал Антон Петрович.

— Я уверен, — продолжал Антон Петрович, повысив голос в котором появились железные нотки, — что не все заслуживают нашей вакцины. Мы, колонисты Пенелопы, люди добрые и щедрые и несмотря на наши скудные ресурсы нам не жалко вакцины хоть для всей галактики. Даже для украинцев с окраин Андромеды! Мы открыты для всех и желали бы принять в свои ряды и землян поделившись с ними по-братски всем, что у нас есть. Но этот человек — Антон Петрович показал рукой на Билла — отвергает всё, что нам так дорого и плюет нам в душу... Но всё же, я думаю, мы обязаны быть милосердными. Не так ли, друзья? “Милосердя понад усе”, как сказали бы андромедяне. Даже им не чуждо это чувство!

— Да-да, — зашумела толпа, — вакцинировать суку! И иглу самую толстую в жопу ему, гаду, всадить!

Прошло минуты три медленного времени. Появились четверо младших офицеров комитета планетарной медбезопасности, в народе прозванного медбезом: трое везли тележку с куском гранитной колонны, четвертый нес пенал со шприцем, помазок и опасную бритву на подносе. Они поставили колонну рядом со Биллом, положили на нее пенал, помазок и бритву и отошли в сторону.

Хасим зажал Биллу голову между своих ног и задрал ему рубашку. Билл сперва мычал суча культями старясь ущипнуть Хасима в его квадратный зад своей единственной рукой. Хасим ещё крепче сжал его голову коленями и Билл притих. Иваныч помазком намылил левую ягодицу Билла и опасной бритвой быстро соскрёб мыло. Вытерев бритву о траву положил её обратно на колонну. Затем Иваныч с хрустом, как того желала толпа, всадил шприц в побритую ягодицу.

Толпа разразилась овациями. — Браво, Иваныч, браво! — послышались крики из толпы.

Один из офицеров забрал шприц, помазок и бритву, остальные водрузили колонну обратно на тележку и ушли.

Хасим затушил о каблук папиросу, сплюнул, натянул черные резиновые перчатки, и оттащил Билла к кресту. Приподняв, положил его на перекрестие, надел ему маску и начал привязывать.

— Знаешь, Билл, я люблю работать с американскими учёными. Не потому, что вы умнее наших. А потому, что глубоко уважаю ваш труд. Это у меня с детства. Я в грузовом отсеке вырос. Отец – инженер-механик запойный, мать - кухарка. Человек сто наших там ютились на один сортир пока сюда летели. Чего там я только не насмотрелся! И мордобой, и пьянство, и блуд беспробудный, не разберешь, кто в кого сует. Но было одно светлое пятно. Учёные. В соседнем отсеке. Очкарики. Зависнут над столами, пишут что-то, в мониторы пялятся, спорят о чём-то. Но тихо так, вежливо, учтиво-с.

Хасим продолжал привязывать Билла к кресту.

— Залетит, бывало, такой очкарик к нам в отсек: "Господа, могу я попросить у вас кипятку?" И все наши костоломы татуированные, все лахудры неподмытые, все старухи скрипучие враз притихнут. Почему - непонятно. Я, бывало, как просрусь с утра, из сортира вынырну, поплыву к ним в отсек, прижмусь там тихонечко к потолку и нюхаю. Запах. Необычный. Умными людьми пахло. Приятнее этого запаха для меня тогда ничего не было. Я и сейчас умных людей по запаху отличаю. Вот ты, например, — Хасим понюхал Билла завязывая последний узел, — тоже умный.

Закончив, Хасим распрямился.

— Иваныч, крест ставить надоть, подсоби.

Они, накинув петлю на крест, быстро водрузили его воткнув в заранее подготовленную лунку в центре костра. Иваныч одним движением по-ковбойски сдернул петлю с макушки креста как лассо с рогов коровы, а затем укрепил основание. Хасим щедро доложил поленьев и несколько раз сходил за хворостом плотно обложив им крест. Полил хворост зажигательной жидкостью и повернулся глядя на Антона Петровича.

— Распни! Сожги! Кишка мой на крест намотай! Кровища мой гнилой в вино налей! А-а-а! — вопил Билл сверху вертя головой пытаясь избавиться от маски.

Антон Петрович вышел, оправил сюртук, пригладил рукой жиденькие волосы, и обратился к людям:

— Друзья, коллеги, народ, колонисты Пенелопы! — заговорил Антон Петрович, — мы собрались здесь по исключительному случаю. Такие события случаются на нашем веку не часто. — Антон Петрович сделал паузу.

— Не все из вас знают, что некоторое время назад мы обменяли землянина на уран у флибустьеров. Нас мало и нам люди нужны, это не секрет. Но ни кто попало! А эти жулики продали нам кота в мешке! Землянин, увы, оказался американцем.

— Среди нас ещё остались люди помнящие наш долгий путь сюда на Пенелопу. Что же нас вынудило покинуть Землю? Точнее кто? — Антон Петрович задал риторический вопрос на который сам и ответил, — американцы! Это были они.

— Рашка-какашка! Слава украиниии! — орал сверху Билл. — Ему наконец удалось избавиться от маски, и он начал плеваться. Плевки, правда, не долетали.

— Трясясь в контейнере для частиц тёмной материи весь бесконечно долгий путь сюда, — продолжал Антон Петрович не обращая внимания на Билла, — я часто задавался вопросом: как же так получилось? Каким образом эта деревенщина, нация бездарных провинциалов - да-да! тот самый колхозный дух капитализма Вебера - нация обжор и невежд смогла захватить планету?

— Началось всё с малого. Сначала они стали запрещать слова. Только за одно слово "негр" сажали в тюрьму, а самих негров хоронили в золотых саркофагах как фараонов. Затем стали превращать мужчин в женщин, а женщин в мужчин. Зачем? Забавы ради? А тех, кто не хотел, насильно лечили. При том, любой матерый уголовник мог выйти из тюрьмы до срока всего лишь сменив пол.

— Они поставили мониторы, камеры и микрофоны в каждом, даже самом захолустном уголке планеты и стали внедрять всем глупые надежды. Обман, ложь и клевета стали нормой. Интеллектуальное шулерство поощрялось. Повсеместно пропагандировались протухшие идеи Большого Взрыва и заплесневелые теории расширения Вселенной. Они утверждали, что вся Вселенная возникла всего из нескольких граммов вещества! Ха-ха-ха! Смешно даже это обсуждать. А всех, кто ещё мог мыслить самостоятельно сгноили в сточных канавах Сан Франциско. Белое стало чёрным, а чёрное белым.

— Что можно было ждать от этого? Энтузиазм, подпитываемый глупыми надеждами и ложными идеями в начале, затем разбитые рожи, нецензурные слова написаные кровью и калом повсюду, смерть и война. Это и случилось. Река времени превратилась в болото с трупами.

— Билл из того мира. Его мозг отравлен. Он, например, убеждён, что энегрия вакуума бесконечна, что закон сохранения энергии может быть нарушен, и это якобы следует из второго соотношения неопределённостей Хайзенберга, а искривление пространства-времени ничем не ограниченно. Он верит в сингулярности, тёмную материю, тёмную энергию и прочую чепуху. Что ж..., — Антон Петрович сделал паузу.

— Мы очень хотели, чтобы Билл был с нами. Да, мы иногда были слишком настойчивы. В воспитательных целях мы были вынуждены ампутировать ему ногу, потом вторую, а затем и руку. Следовало, конечно, вырвать ему и язык и выдрать ноздри, — толпа одобрительно загудела. Антон Петрович сделал паузу, прищурился на людей в толпе и продолжил, — Но ведь не звери же мы в конце-то концов! — люди в толпе закивали головами.

— Даже без ног и рук, я убеждён, он смог бы стать полноценным членом общества. Наши умельцы сделали бы ему удобное вездеходное кресло в котором он мог бы спокойно думать и творить. Посудите сами: ему не нужно было бы отвлекаться на почёсывания спины, на дрыгание ногой, нечем было бы теребить свой член, незачем сморкаться и ковыряться в ушах, не нужно было бы тратить время и нервы чтобы отогнать мух и букашек в жаркий полдень. Он смог бы начать по-настоящему мыслить, полностью и всецело сосредоточиться на творчестве и науке, на той великой цели которой, как мы все знаем, многие из нас посвятили себя. Но нет, он всё отверг. Отверг! И не раскаялся в ереси!

— Что ж, друзья, сегодня мы предаём этого еретика огню, — Антон Петрович полуобернувшись показал назад на крест. — Пусть это будет для него тем последним экспериментом, который неотвратимо докажет ему отсутствие бога в нашей галактике раз и навсегда. Аминь!

— Аминь, аминь, аминь… — разнеслось по толпе.

Хасим зажёг факел и бросил его в костёр. Столб огня устремился в верх. Билл резко откинул голову назад, глухо стукнулся затылком о крест, с шипением втянул сквозь сжатые десны воздух и так же стремительно дернулся вперед с невероятным звуком, напоминающим звук издаваемый павлином, затем опять откинулся назад, всосал воздух и заревел, раскачивания его стали убыстряться, павлиний крик укорачивался, становясь все более отрывистым, переходя в какое-то гавканье, вдруг тело его забилось, гавканье перешло в нестерпимый визг. Языки пламени добрались до его лица, и из его рта вырвался жуткий нечеловеческий крик.

Толпа затихла, все молча смотрели на пламя и остатки догорающего Билла. Прошло ещё немного медленного времени и заголосили бабы, послышались чьи-то всхлипывания. Вскоре крест надломился у выгоревшего основания и рухнул вниз в вихре искр вместе с чёрной мумией Билла. В воздухе запахло жаренным, слегка подгоревшим, мясом. Люди оживились. Послышались вздохи облегчения, проклятья, ругань и смех.

Виктор стоял среди толпы, с неким оцепенением наблюдая за происходящим. Когда он возвращался домой на Пенелопу, первый порыв его был помочь, сделать что-то для людей, но сейчас, он вдруг замер, словно заговоренный, и смотрел на происходящее и на огонь. Одновременно с оцепенением он понимал, что помочь им нечем, что он здесь, в их мире, совершенно ни при чем. Они не замечали его. “Что со мной? — думал Виктор, безучастно глядя по сторонам. — Почему я не могу быть с ними? Что мешает? Ведь я же летел сюда, спешил, я чувствовал причастность. Почему же теперь мне что-то мешает быть с ними, с этим народом? С моим народом”. Глубоко вдохнув, он к своему стыду внезапно почувствовал, что сильно проголодался.

Вдруг все смолкли и повернулись.

На лужайке люд, повставав со раскладных стульчиков принесённых для долгого зрелища, обступил внушительную процессию: двенадцать девушек в сарафанах несли на трех плечевых носилках трех огромных, целиком зажаренных клыкастых дидонов.

Зрелище это вызвало у гостей не меньшее оживление, чем вынос запечёного ихтиозавра: все зашумели, заохали и заговорили. Коллеги по “Шайбе” кинулись помогать девушкам: сильные молодые руки подхватывали толстые шесты носилок, бабы бросились освобождать длинющий стол.

— Пей, гуляй, народ Пенелопы! — крикнул Антон Петрович, и толпа шумно приветствовала его.

Началось пиршество.

На том конце стола, что был ближе к костру приступили к ихтиозавру, на противоположном конце - к дидонам.

Парни в красных косоворотках подали белого вина из бочек лежавших неподалёку, бокалы вмиг наполнились и сошлись со звоном: пили за здоровье Лидии Васильевны, и она с почти детской радостью принимала всевозможные пожелания, сыплющиеся со всех сторон:

— Многие лета вам цвести первой розою нашей захолустной планеты, многоуважаемая Лидия Васильевна, и не увядать вовек! Пишите, пишите чаще! — Лидия Васильевна, как оказалось, была заядлой блогершей и много писала.

— Лидия Васильевна, душенька, пью за ваше здоровье!

— Здравия, здравия тебе, светлая муза моя!

— Да здравствует Лидия Васильевна! Ура!

— Пошли Господь вам здравия, счастия и покоя душевного!

Рабочие и крестьяне тоже пили за ее здоровье, подхватывая неровными голосами вспыхнувшее на лужайке "ура"!

— Отлично, отлично! — кричал Антон Петрович появившемуся рядом Никите. — Пять с плюсом! Егорка! Организуй-ка быстренько холодной водочки!

На костре начали печь блины ставя сковородки прямо на горячие угли с костями. Обгоревший череп Билла лежащий тут же в углях жизнерадостно испускал искры из пустой глазницы как бы тоже принимая участие в гастрономическом празднике. Внутри черепа одобрительно потрескивали угольки.

— Блины надо печь быстро! — суетился со сковордкой Иваныч соорудив из рёбер что-то наподобие мангала. — А то блины подгорят, и гости нам этого не простят! А когда кудрявый Егорка появился с большим запотевшим графином, пять блинных столпов уже были основательно сооружены Никитой, еле успевавшим накладывать блины в подставляемые Синеглазкой и Танюшей большие плоские тарелки.

— Я, сударь ты мой, в блинах толк знаю! — громко объявлял дядюшка, наливая Виктору водки. — После пшеничных-то блинцов - тянет в сон, а после ржаных - ноги просятся плясать!

— Антоша, у тебя еще силы есть плясать? — спросила тетушка. — Вот Витенька что-то загрустил…

Виктор задумчиво размазывал икру ножом по четвертинке блина. И, скатав четвертинку, отправил в рот.

— Это неправильно, Витя! Блины так не едят!

— Блины едят по-разному, — с улыбкой заметил Иваныч. — У нас в семье ели вот так...

Он положил на блин кусочек вымоченной в уксусе ихтиозавровой печёнки, свернул его четырехугольным конвертом и, разрезав ножом, отравил половину в рот.

— Этак только андромедяне едят! — махнул ножом Антон Петрович, сворачивая новую трубочку с икрой. — А ты, Витя, насмотрелся не того в своих Нью Йорках да Лондонах! Вот как надо, — показал ножом в свою тарелку дядюшка.

— Давай, Витя, ещё водочки выпьем, — Антон Петрович махнул рукой и подскачивший Егорка налил Виктору и Антону Петровичу по полным чаркам.

— Меня, если честно, заботит больше эта чёртова спутанность и мистика коллапса волновой функции, —Виктор покрутил в руках чарку с водкой.

Антон Петрович вдруг как-то недобро и подозрительно посмотрел на Виктора и быстро отвёл глаза в сторону.

— Наблюдаемость времени, — продолжал Виктор, — в новой квантовой теории покажет с хрустальной ясностью всю бредовость выдумок землян. Они носятся со своей пресловутой спутаностью уже больше двухсот земных лет и при том не имея ни одного стопудового экспериментального доказательства. — Виктор посмотрел вдаль размышляя. — С другой стороны оператор времени не должен коммутировать с Гамильтонианом. А это любопытно, не правда ли? Это ведёт к такому эффекту как дефект времени…

— Давай, Витя, лучше выпьем! — они опрокинули чарки. Антон Петрович крякнул, — Эх! Хороша… Бредовость коллапса волновой функции очевидна и без оператора собственного времени. Посуди сам, Витя. Если в нестационарной системе гравитирующих тел в принципе невозможна синхронизация часов - а это так, то и утверждение что "волновая функция спутанных частиц коллапсировала в какой-то момент времени t" не имеет никакого смысла. Никакого! — Антон Петрович опять поднял вверх указательный палец. — Это ересь! Это же ясно!

— Ясно-то ясно, но это надо строго доказать. В квантовой теории куча косяков - их надо исправлять. С косяками ничего не докажешь. Вот, к примеру, если в первое соотношение неопределённостей входят наблюдаемые - координата и импульс, то во второе входит параметер t. Параметер! Так быть не должно! Очевидно же. Да в уравнении Дирака косяков как блох!

— Оружие, Витя, главное оружие. Хорошая теория - это прежде всего оружие. Если всё верно, то у нас будет фора. Надо бы чётко поставить задачу "Шайбе". А землян с андромедянами мы обманем как и прежде. Пусть в "Мавзолее" продолжают развивить земные теории, хе-хе, и дальше. У них хорошо получается. Вон Машенька у нас из “Шайбы”, — Антон Петрович кивнул в сторону Синеглазки, — а Танюша из “Мавзолея”. Подруги! — Ну давай ещё по одной…

Выпили.

К Антону Петровичу подошел мужичёк и осторожно покашлял в кулак.

— Что, Кузьмич? — повернул к нему раскрасневшееся от водки с блинами лицо Антон Петрович.

— Антон Петрович, просят, значитца, мужички дозволения в горелки поиграть.

— Вот, вот! Это - дело! Пусть попрыгают, потешат Ярилу.

— Значитца, можно?

— Попрыгайте, а мы посмотрим!

Виктор тем временем украдкой посматривал на Синеглазку с Танюшей. Они ему нравились, притом обе. Антон Петрович перехватив взгляд Виктора легонько толкнул его локтем и подмигнул:

— А что Витя, развлекись и ты, попрыгай через костерок-то, девушки вон у нас какие, может и в голову ещё что-нибудь дельное придёт. Танюша у нас очень умная девица, соображает...

На лужайке тем временем же все пришло в движение, бабы затянули песню, а молодые девки, взявшись за руки, стали водить вокруг костра хоровод. К ним присоединились также девушки и дамы из "Шайбы" и "Мавзолея".

Виктор наконец решился и подошёл к Татьяне с Синеглазкой.

— Мне хочется быть там с вами! — произнёс Виктор.

— Конечно, конечно! — подхватила они одновременно. Татьяна расплылась в улыбке глядя Виктору прямо в глаза, а Синеглазка стрельнула глазами и смутилась.

— Что ж, присоединимся к народу и повеселимся от души. — оживился Виктор. — А вдруг разбежитесь, прыгнете и растаете, как две Снегурочки!

— Не растаем, не волнуйтесь. Таеть будете вы, Виктор, — промурлыкала Синеглазка, а Татьяна звонко рассмеялась. Они взяли Виктора за руки и потащили к костру.

Когда до костра оставалось шагов пятнадцать, одна из дам пронзительно взвизгнула, отсоединилась от хоровода и, подхватив с боков подол вечернего платья и скинув туфли, побежала к кострам сверкая полу-прикрытыми ягодицами.

Песня тут же стихла — по-видимому, большинство было готово к такому повороту.

Дама же с разбегу перепрыгнула через костер, показав всем вдобавок к ягодицам свои стройные ноги и крепкие икры.

Едва она, отпустив подол, повернулась к остановившемуся хороводу, как все грянули — Гори, гори ясно, чтобы не погасло!

Баба, что шла в хороводе сразу за ведущей, точно так же подхватила подол и, завизжав, побежала к костру. Перепрыгнув, она подошла к пританцовывающей ведущей и тоже стала пританцовывать, распевая: “Гори, гори ясно!”

Третьей в хороводе оказалась Лидия Васильевна. Смущенно улыбаясь, она покачала головой, но люди, видя ее замешательство, запели громче, прихлопывая в такт. Антон Петрович что-то крикнул ей, она со вздохом подхватила свое длинное платье, обнажив тонкие голени в черных чулках, и неумело по-женски побежала к кострам, вызвав одобрительные крики толпы.

Тонкие ноги перенесли ее через костёр. Дамы с бабами подхватили Лидию Васильевну под руки, и под всеобщее ликование, смеясь и прихрамывая, она послала хороводу воздушный поцелуй. Антон Петрович не очень проворно скинул сютрук и, крикнув: "Breaking the law - breaking the law!" — побежал к костру, взмахнув руками и смешно согнувшись, перепрыгнул его, потом оступился и повалился под ноги ловящих его баб.

— Ура! — закричал Хасим.

— Гори, гори ясно! — снова разнеслось над лужайкой.

Виктор понял, что теперь прыгать ему, повернулся к Тане, а затем к Синеглазке. Их лица светились детской радостью, обе были необыкновенно хороши в этот миг.

— Прыгай, милый... прыгай! — прошептали близкие губы Танюши, отблеск огня играл в её сияющих глазах.

— Прыгай, наш ненаглядный! — тихо произнесла Синеглазка прижавшись к Виктору и крепко сжав его руку.

Повинуясь восторженным приказам, Виктор побежал к костру. Перепрыгнув, Виктор запнулся и чуть было не упал, но быстро востановив равновесие оглянулся: вот платье Танюши мелькнуло над костром, а через мгновение перепархнул и сарафанчик Синеглазки с голубеньким бантиком. Вслед за ними через огонь ловко, с посвистом, перепрыгнул Хасим, затем - его сын Акимка, потом, непрерывно визжа, прыгнули две молодые девки, и какая-то толстая баба, подняв облако искр.

В момент, когда Иваныч уже собрался было бежать и прыгать, над соседствующими с липами кустами с треском и шипением взвилась петарда, обильно сыпя искрами, поднялась над лужайкой и взорвалась, рассыпавшись на множество зеленых огней.

— Батюшки... — испуганно протянула какая-то баба.

И, как по команде, ещё две петарды взвинтились в небо и разорвались так громко и ослепительно, что завизжали не только бабы, но и дамы, а мужики ахнули. Едва последний зеленый огонек погас, как три петарды взлетели над кустами, вызвав новый приступ визга и аханья.

Виктор отстранённо смотрел на фейервеки. Его что-то тревожило, что-то было не так.

— Дефект времени… — тихо произнёс он про себя размышляя, но его мысли прервали.

— Пойдём с нами… тут недалеко, — Синеглазка обняла Виктора сзади прижавшись своей небольшой мягкой девичьей грудью к его спине, её рука скользнула вниз вызвав у него сладкую ломоту внизу живота и в паху. Таня прильнула к его губам, — Пойдём-пойдём, нас никто не хватится, — прошептала она Виктору.

Затем Таня что-то шепнула Синеглазке на ушко и показала глазами вниз. Они улыбнулись друг дружке. — Да-да, бежим-бежим скорее! — негромко воскликнула Синеглазка обращаясь то ли к подруге, то ли к Виктору, и девушки подхватив Виктора поспешили в небольшой лесок за лужайкой.