Сгорающий

СГОРАЮЩИЙ

Для моей дорогой Ма; с любовью.

«Падаю в кольцо огня

Ниже, ниже, ниже, ниже,

Языками пламя лижет,

Жжёт, и жжёт, и жжёт меня

Кольцо огня,

Кольцо огня»

Джонни Кэш

«Жечь было удовольствием».

«451° по Фаренгейту»

Рэй Брэдбери

«Харпер Грейсон, как и все, много раз глядела на горящих людей по телевизору, но впервые увидела вспыхнувшего воочию на игровой площадке за школой».

«Пожарный»

Джо Хилл

«В постельке тёплой я лежу,

Сам не знаю, кого во тьме темной я с нетерпением жду».

Чак Ричардсон

1

Блейз Бартон всё утро провёл у кухонной раковины, пытаясь сбить огонь со своих страдающих кистей, но только почём зря лил воду, потому что никакая вода, хоть самая ледяная какая только есть на свете, неспособна потушить то, чего сам Бог тушить не велел.

К часу дня Блейз бросил любые попытки утихомирить жарящие его языки огня. Бросил — мягко сказано: он просто напросто на них забил самый что ни на есть, большой болт, и развалился на диване в ожидании, когда, наконец, галлюцинации сойдут на нет. Первые два часа он периодически закрывал глаза, считал до ста и снова открывал, устремлял взгляд на пылающие руки и снова закрывал глаза, и снова начинал считать. И когда распахивал веки, ничего не менялось. Потом он решил укутать руки в полотенце — ничего. Когда он разворачивал свёртки, из-под ткани выбивались струи дыма, и рвались на свободу когти огня. Удивляло, что огонь поражает только его воображение, что существовало за его пределами, для того пламенеющие кисти рук Блейза Бартона — что для коровы пришельцы на Луне. Пустышка.

Днём, когда его кабинет наполнялся солнечными лучами и больше напоминал выкрученную на полную мощность микроволновку, чем логово преуспевающего писателя, ему в голову пришли две идеи: выпить аспирина и засунуть руки в лёд, — посмотреть, что будет. От первой идеи толку было ровным счётом никакого, а вторая лишь подтвердила опасения — кубик льда в руке пылал, но, как и с водой из-под крана, не испарялся. Блейз вернулся в свой кабинет и запер его на замок, и так зная, что его никто не побеспокоит: Шэрон Бартон укатила к своей ненаглядной мамочке на добрые семь дней. Но перестраховаться никогда не мешало. Вдобавок, запертый в свою писательскую коробку, он чувствовал себя под защитой, как улитка в своей раковине из конхиолина.

Кожу жгло не переставая, колючей и режущей болью, но, как ни странно, вполне себе терпимой. Если бы её нельзя было стерпеть, то Блейз, наплевав на страх, что его сочтут за сумасшедшего, увязшего в своих фантазиях писателя, и отправят в приют для душевнобольных. Тогда бы он вызвал «скорую». Но нет, боль он терпел, как люди терпят москитные укусы, и таково было его решение. «Сегодня или завтра, завтра самое большее, огонь пропадёт и я смогу спокойно спать, распрощаюсь с треклятой галлюцинацией и ,может быть, напишу об этом рассказ. А что, неплохая идея — рассказ о горящих руках, что-то в духе Брэдбери или Кинга. Людям такое нравится».

К девяти часам вечера огонь так и не потух, а Блейз, за неимением лучшего способа скоротать время — уснуть. Пока его руки полыхают, спать он явно не сможет, даже если как следует постарается. Поэтому он продолжил писать.

За всю ночь и клочок того утра, которое он застал и тут же упустил, потому что рубильник в голове щёлкнул и перешёл в режим «OFF», он написал три строчки, короткие, бессмысленные, нагнетающие:

Диллард бросил нож.

Мелькнула вспышка яркого света.

Все свечи в доме разом зажглись.

Следующим днём, когда Блейз проснулся в два часа, он перечитал написанное и тут же стёр, а потом открыл новый файл и залип на пустую строку: зелёная палочка мигала, зазывая его приступить к делу, но он представить не мог, с чего это он может начать. В голову ничего не шло. Руки по-прежнему горели, и языки удлинились, кажется, они потихоньку продвигаются дальше, дальше по руке, вверх по коже. Теперь огонь обволакивает не только кисть, но и четверть запястья. Блейзу Бартону кажется, что он потихоньку, но верно, сходит с ума. Вторник 14:30.

2

Первый стоящий рассказ Блейз написал в восемнадцать лет — «Машина, которая не завелась» — в лето перед поступлением в колледж. Рассказ получился коротким, с лихвой умещался на тринадцати страницах с интерлиньяжем 1.5. В нём говорилось о старом пикапе, который по нужде никогда не заводился, и о парне, которому приспичило уехать, неважно куда — лишь бы подальше, потому что остров на котором он жил, со временем стал прогнивать. Всё что на нём было, являлось до печали ему известным: каждая веточка, каждый зверёк в скромной рощице, каждый валун на берегу. Пикап так и не завёлся, а мост, через который главный герой хотел переехать, смыло волной. В конце герой прыгает в воду, в надежде переплыть не столь уж широкий пролив, но течение оказывается сильнее, и мы так и не узнаём, прибило ли его к какому-либо из берегов или нет. История была написана неряшлива, убого, ошибки не скрывались, а выбегая из-за каждого угла на главную площадь, кидались камнями, тыкали вилами и размахивали факелами. В дальнейшем агент Блейза Бартона попросил его отрыть что-нибудь из прошлого, чего его «почитатели» не видели; и вот Блейз нашёл в своём рабочем столе тетрадку: драный и исписанный черновик зарисовок, и оттуда он уже извлёк «Машину, которая не завелась». Немного отредактировав и дополнив, он выслал рукопись агенту и тот сказал: «Вау!» Рассказ публиковался в «Плейбое», «Кавалере» и «Кладбищенском карнавале», а через полгода стал гвоздём программы в сборнике рассказов Бартона.

Но сам он, как и рассказ, стал известен много позже, когда ему уже перевалило за тридцать, и он обзавёлся женой, с которой прожил одиннадцать лет, и в ближайшем будущем в их семье намечается пополнение. Блейз за свою жизнь не написал ни одного романа или что-то приближённое к этому. Писательский агент растолковал это так:

«У тебя, Блейз, фантастический дар к малой прозе, и совершенно отсутствующий талант к рыбке покрупнее. Это не плохо, просто ты такой какой есть, как говорят феминистки и защитники гейского сообщества. Не в обиду тебе. Ты талантлив — это всё, что тебе нужно знать, мой прозаичный друг. Ты золотой самородок, который производит другие золотые самородки поменьше. У кого-то ум заострён на обширное производство — у кого-то на малое. Но знаешь, что я тебе скажу? Рэй Брэдбери написал сотни рассказов, как и Блэквуд. А Лавкрафт ничего кроме рассказов не писал, — и их имена всем известны. Всем, я тебе говорю. Так что наплюй с три колодца на них всех, кто сидит в этом поганом издательстве! Пускай себе дальше нежатся в потных фантазиях о романе Блейза Бартона, — а мы им нет! Нет, нет и нет! Только рассказы и сборники рассказов, Блейз! И пусть они знают, кто тут кем ещё крутит!»

Пол Уэбстер — так зовут его писательского агента, работал с Блейзом с самого начала: он находил приют его рассказам, и это целиком и полностью его заслуга, что «Машина, которая не завелась» попала в коротенькую заметку в «Нью-Йорк Таймс» о «шокирующих литературных находках». Сколько сил и средств она стоила Полу, Блейз не знал, а тот на его филигранные вопросы предпочитал не отвечать — ежу было понятно, что уйма.

"Выстрелил" Блейз на другом рассказе — «Что тебе говорят устрицы?». Истрия глупая и смешная, приправленная атмосферой мистики и ужасной фантастики. Сюжет прост, как напёрсток, и известен миру с древних времён, как то, что почесав собаке между ног, та заулыбается во весь рот. Компания друзей приходит в рыбный ресторан и заказывает морепродукты, само собой им подают тарелку устриц; одна из устриц начинает щёлкать раковиной, рассказывая страшные секреты одного из друзей, что-то про мать и убийство сестры. Потом «хлопать» крышками начинает другая устрица и рассказывает совершенно другую историю другого приятеля. И так все устрицы начинают выбалтывать тайны, а кончилось всё тем, что друзья их всех «перелопали» и больше не заказывали морепродукты. Ресторан получает отметку в ноль звёзд и несколько новых строчек в книге жалоб. История вошла в четыре антологии и до сих пор помечается «звёздочкой» во многих читательских клубах. Сам же Блейз присвоил ей статус «обезьяньей лапки» и решил к ней больше не возвращаться. А Пол каждый раз чуть ли не верещал от радости, когда редакторы антологий предлагали включить этот рассказ в следующий их выпуск. «Ну и ну, Блейз! Это какое-то чудо из чудес!»

3

Утро среды.

Шэрон: Я у ма, она передаёт тебе привет. Как дом?

Блейз: Всё хорошо, пишу.

Шэрон: Не скучаешь?

Блейз: Скучаю. Скучаю, как верный пёс. Прямо сгораю в ожидании, когда ты вернёшься домой!

Шэрон: Жди понедельника, дорогой. Тогда и увидимся.

Блейз никак не мог определиться, жарко ли ему потому что его руки по локоть в огне, или потому что солнце за окном надбавило градусов? Вполне себе может статься такое, что оба варианта верны и работают вкупе.

Днём, где-то между четырьмя и четырьмя тридцатью, звонил Пол Уэбстер полюбопытствовать, как продвигается новый рассказ Блейза. Блейз сначала сказал, что хорошо, что уже исписал семь листов и сегодня планирует дописать его полностью. Пол похвалил его за проделанную работу и сообщил, что у издательства есть основания выпустить ещё один сборник рассказов Блейза Бартона: прошлый сборник «21 ночь кряду» заимел немалый коммерческий успех, и что ему, возможно, в скором времени придётся заняться составлением нового. Блейз вставил где нужно «ага» и «будет сделано», и отключился, так и не дождавшись, пока Пол с ним попрощается. Радует, что Блейз оканчивал диалоги таким образом достаточно часто, — иначе, в противном случае, Пол мог и что-то заподозрить. Он не стал говорить, что тот рассказ, над которым он работал, так и не получит продолжения. Пола это бы расстроило и заставило задуматься о самочувствии его золотого самородка — не на руку играл тот факт, что Блейз Бартон редко когда бросает начатое. Не припомнится и дюжина неоконченных историей начатых Блейзом — и этим можно гордиться. Блейз и гордился, когда ему было нужно поднять себе настроение и воспрять духом. Но сейчас, эта его «фишка», точнее её погрешность, сыграла с ним злую шутку. Ему не хотелось привлекать внимание, не сейчас, когда его руки горят, и не потом, когда (он до сих пор на это надеется) они потухнут. Если бы Пол что-нибудь заподозрил, он бы приехал к Блейзу домой и увидел всё собственными глазами — точнее не увидел. И тогда тоненькая соломинка здравомыслия надломилась бы, и как представляется это Блейзу, его уволокли бы в смирительной рубашке двое громил-санитаров и закинули в очень мягкую и токсично кипенно-белую комнату на неопределенный срок. Или до полного выздоровления.

Блейз снова мысленно поблагодарил Бога за то, что Шэрон уехала к своей ма на недельку. Это хоть как-то облегчает его полыхающее пребывание в доме. Нет нужды никому объясняться, почему он так долго сидит под душем и почему полотенце возле кухонной раковины не просыхает. Блейз всего лишь надеялся, что в скором времени это пройдет.

Он ничего не писал с понедельника, с того момента, как его руки занялись огнём. Его компьютер так и остался включённый на новом, чистом листе с мигающей зелёной палочкой. Он не мог собраться мыслями — каждая строка, каждое слово, буква предлагаемая мозгом, казалось ему полнейшем безумием и полнейшей чушью. «Это невозможно будет прочесть, — думал он. — Это не мой эшелон».

Ближе к вечеру его носовые рецепторы стали улавливать запах гари.

Поначалу он не замечал, как из белых носков выбиваются тоненькие струйки дыма. Но потом, когда их стало много больше и кожу на ступнях начало покалывать, поджаривать, он стянул их, и увидел то, чего страшился увидеть: подошвы его ног занялись огнём, красными языками. Это напомнило ему процесс над салемскими ведьмами, как молодых девушек обвинённых в ведовстве, сжигали на кострищах. И первое что отдавалось всепожирающему огню — это ноги.

Блейз тут же скользнул в душевую и принялся поливать ступни из смесителя; вода билась о кожу, сквозь пламя, и скатывалась ручьём в сливное отверстие. Ничего не менялось: огонь как горел — так и горит. Даже наоборот, кажется, что от водных потоков пламя разгорается всё сильнее и сильнее.

Блейз уже через это проходил. Он не нашёл нужным прикладывать к ногам лёд или заворачивать их в полотенце — он и без того знает, насколько эти методы бесполезны. Он прошлёпал к себе в кабинет и запер дверь на замок. Сел за рабочий стол, занёс полыхающие огнём руки над клавиатурой и замер в ожидании, что инстинкты подскажут ему, что делать.

Вот оно что, он пришёл к тому, с чего начинает каждый, кто хочет излить свою историю на какой бы то ни было носитель, будь это бумага или вордовский файл, — к самому началу. Первое слово, первое предложение, первый абзац. Самое, что именно есть, начало из начал.

В прошлом Блейз проделывал это множество сотен раз, но сейчас, он не мог вспомнить, как это случалось. Всё что приходит ему на ум — это мысли о «Spontaneous human combustion» — синдроме самовозгорания. Люди просто в какой-то момент времени воспламенялись сами по себе, обычно это случалось, когда поблизости никого не было, чтобы запечатлеть сам момент возгорания, но потом, на месте человека находили пепел — доказательство того, что человек ушёл из этого мира с искринкой. Блейз думал, что с ним происходит то же самое, только протекает синдром в какой-то очень замедленной форме, и поэтому он возгорает по частям.

«Я горю огнём, который жалит только меня, исключительно только меня и моё воображение. Кому расскажешь — не поверят».

Блейз по-прежнему держал руки над клавиатурой и пальчики вроде что-то нанюхали, что-то хотели сказать, напечатать.

Брэдбери завещал, что стоит писать каждый день по одной тысячи слов, и тогда, возможно, что-то начнёт получаться. Одна тысяча слов в день — хорошая практика. Но можно писать больше, скажем, две тысячи или три. Сам Блейз пишет по четыре тысячи слов в день, ни больше, ни меньше, это его лимит. Из них выходят три тысячи чистыми — это двенадцать листов, если считать, что одна страница в идеале содержит двести пятьдесят слов. Но это редкость, когда уместить получается именно столько: обычно количество слов и близко не доходит до идеального лимита, на что Блейз делает поправку, и пишет на одну-две страницы больше, чем требуется; и редко когда количество слов переваливает за двести пятьдесят. В таких случаях текс изобилует короткими предложениями и весьма примитивными словами, почти отсутствуют абзацы, или это и есть один сплошной абзац — для читателя текст становится похожим на спрессованный сэндвич. Блейз такой подход не одобряет. Как-то раз они с Полом Уэбстером разговорились на эту тему за чашечкой кофе, и Пол дал Блейзу своё стальное мнение на сей счёт: «Это непрофессионально».

За годы писательской жизни, Блейз научился не отворачиваться от первых слов, которые предлагает ему второе Я — эти слова всегда были началом любой его истории, и почти никогда не переделывались, за исключением тех нечастых случаев, когда Пол Уэбстер настойчиво требовал их переделать. Тогда и только тогда, Блейзу приходилось брать в руки «скальп» и производить немыслимые операции.

Блейз позволил его пальцам самим решить, как пойдет дело, с чего следует начать, и результат не заставил себя долго ждать. Блейз почувствовал тот самый азарт, когда его истории начинали набирать обороты. Он почувствовал, как компьютер обдал его жаром. Выступила испарина. Сердце забилось быстрее, а зелёная палочка неистово мелькала слева направо, перепрыгивая со строки на строку.

Огонь валил из труб, как из жерла вулкана, выплёвывая раскалённые искры во все стороны света, поджигая соломенные дома и обволакивая в огненный саван каждого, кому не посчастливилось оказаться точкой приземления нещадных искр.

4

Блейз всегда держал при себе блокнот, так, на всякий случай, если какое-нибудь словечко где услышит, обязательно чиркнет на листочке, на будущее, чтобы не забыть.

Полу Уэбстеру всегда нравился подход Блейза к делу: в этих водах он был серьёзен как кит и опасен как акула. Блейз писал рассказы хорошие, но, поначалу им всегда чего-то не хватало: может, сюжетных поворотов или ярких фразочек, сравнений. Со временем они становились всё лучше и лучше, обрастали чешуёй, пока не приобретали статус-кво, и в дальнейшем не стали переваливать за рамки. Блейз только недавно понял, что обрёл свой собственный стиль (Пол Уэбстер раскусил это намного раньше), отличающийся от стилей писателей, на которых он хотел походить. Ни Рэй Брэдбери, ни Стивен Кинг, ни Макдональд, и уж тем более ни Мелвилл. Его собственный стиль введения историй — стиль Блейза Бартона.

«Я столько написал в своих тетрадках, и почти столько же на своём персональном компьютере, что всеми этими рассказами, переведи их в бумажный вид, можно подтираться до конца жизни. И всё это затраченное время, труд, пот и кровь, привели меня к моей нынешней жизни. И этой жизнью я вполне доволен. Думаю, вы знаете про какую мантру я сейчас говорю — её знают все старики и учат в младших классах».

Однажды Пол, когда они сидели за чашечкой кофе в местной кофейне, попросил его назвать три пункта, используя которые, любой, даже совершенно отбитый в этом деле человек, сможет написать неплохую историю.

Блейз только открыл рот, готовый выпалить ответ, но Пол его перебил, попросив лучше записать эти три пункта на бумагу, и Блейз, само собой, их записал:

1. Короткие и рифмующиеся имена. Что-то вроде Чеда Батлера или Уэсли Уокера. В случае Уэсли это отличный пример, когда имя и фамилия начинаются с одной буквы: У — У. Приятная аббревиатура и легко запоминающийся герой. Таких можно состряпать уйму, скажем Д — Д: Диллард Дитон, Джек Даймонд, Долорес Дейли. Можно и Кристофер Кейси — желай кого хочешь. Красивое имя — залог, что читатель не забудет его в тот же момент, как выпустит книгу из рук.

Зачитав первый пункт, Пол состроил загадочную ухмылку, и спросил напрямую:

— То есть, ты хочешь сказать, что герои бестселлеров забываются, как только читатель откладывает книгу на потом, и вспоминают их только тогда, когда берутся за неё вновь? Ты это хочешь сказать?

Блейз немного поморщился от столь глупого и от природы тупого вопроса, и ответил вопросом на вопрос:

— Как зовут главного героя «Американского психопата»?

— Патрик Байтман, — отчеканил Пол.

— А в «451° по Фаренгейту»?

— Монтэг.

— А имя у него какое?

— Не помню, — и тут до Пола стало доходить.

— Гай, Гай Монтэг, — Блейз решил закрыть вопрос основательно: — Может скажешь, как звали героя, от лица которого повествуется весь «Моби Дик»?

— Измаил Мелвилл?

— Ага! Вот и попался! — Блейз победоносно нацелил указательный палец на Пола: — Его звали просто Измаил. А Мелвилл — это фамилия автора. Ты же читал роман, неужели не запомнил?

— Давно это было, — Пол тоже заулыбался своей наивности. — Это всё, Блейз?

Блейз улыбнулся и задал ещё один финальный вопрос из той же корзины:

— Как звали всех главных действующих героев «Сияния»?

Пол Уэбстер немного призадумался, и, определившись, назвал все имена без запинки:

— Джек Торренс, малыш Дэнни Торренс, жена Джека — Венди Торренс, и негр-повар — Дик Хэллоран.

— Теперь ты понял, какой это важный пункт в истории?

Пол положительно покачал головой — это означало признание.

Пол зачитал второй пункт:

2. Изобилие предложений средних размеров. Для начинающих — это головная боль; зачастую их сложно выковывать: при составлении предложения велик риск слепить его громоздким или отломить слишком большой кусок и превратить в коротышку. На этом прокалываются многие авторы, не только начинающие, но и профессионалы. Кормак Маккартни — отличный пример того, кто постиг дзен в мастерстве синтаксиса и написании отличных предложений средней прожарки.

На этом моменте Пол ухмыльнулся: что-то подобное он уже слышал из собственных уст.

Здесь спорить было не о чём.

Он перешёл к третьему пункту

3. Чистый текст. Меньше орфографических и пунктуационных ошибок.

— Это про тебя, — съязвил Пол.

— Ага, что-то вроде, — согласился Блейз.

Блейз забрал у Пола блокнот и ждал, когда тот, наконец, спросит, что у того крутилось на уме:

— Так значит, если соблюсти все эти правила, то любой, совершенно любой человек, сможет написать неплохую историю?

Блейз покачал головой — зачем только Пол его об этом спрашивает, если он и сам прекрасно знает ответ.

— Конечно, нет. Этого недостаточно для сотворения хорошей истории: там много нюансов. Но это может сделать её чуточку лучше, хоть немного читабельнее — если человек прямо совсем из рук вон пишет отвратно, или никогда не писал... не приходилось писать.

— Ага-а-а... — протянул Пол. — Но я ведь спрашивал тебя о другом. Я спрашивал: какие три пункта позволят любому, даже совершенно сырому мясу, написать неплохую историю. Или я некорректно задал вопрос?

Пол его подловил.

— Всё ты корректно задал, Пол. Но, знаешь: у людей к малой прозе должен быть талант — на минуточку — это твои слова. И к большой тоже. Да к любой прозе должен быть талант! Нельзя просто дать человеку критерии и сборник правил по написанию книг, и ждать, что тот накалякает тебя бестселлер! Тем более, если его словарный запас равен десяти, и половина из этой десятки это синонимы слову "сука"! Нельзя — и всё тут!

Пол Уэбстер и Блейз Бартон с минуту молча смотрел друг на друга, а потом, когда официантка принесла им чек, они оба взорвались неистовым смехом, заставив молодую девушку стоять столбом и вопросительно смотреть то одного, то на другого, не понимая, чего это тут такого смешного произошло.

— Ну ты даёшь Блейз! Ты просто бомба!

5

Пять часов утра. Пятница.

Блейз не сводил взгляда с бьющейся в конвульсиях крысы в его руках. Он проголодался, он ничего не ел с самого понедельника, и уже забыл, когда в последний раз с уголков губ так безудержно стекала слюна. Почему бы теперь не перекусить? Всё равно — приготовленная крыса или нет — в его желудке бушует огонь; того гляди и переварит, если, само собой, крыса не превратится в пепел задолго до того, как влажным комком доберётся до дна.

Блейз сделал первый укус — разом оттяпал у крысы полморды — недолго подержал во рту, прожевал, насладился хрустом кости на зубах и проглотил.

— А ничего так, сойдёт.

Шэрон: Ма снова жалуется на артрит. Говорит, что даже задницу подтереть не может, настолько сильно у неё болят суставы! Но я видела, как она вяжет этими древними спицами шарф или что-то такое, ловко это у неё получается, поэтому с охотой верю, что руки ей прямо-таки разрывает от боли — это по её словам. Может, она, как и все старики на планете, просто хочет пожаловаться на бо-бо, ты как думаешь, Блейз?

Шэрон: Как же в её доме скучно, Блейз, ты бы знал! Жду не дождусь, когда вернусь домой — в наш с тобой дом. Ты там сам как?

Шэрон: Почему ты не берёшь трубку? Пол Уэбстер звонил мне, спрашивал, как ты. Говорит, что ты на его звонки не отвечаешь. Блейз, что с тобой?

Шэрон: Ау-у...

Блейз: Да-да, извини, дорогая, я весь горю, как работой занят. Ты Полу скажи, чтобы не беспокоился и, что тот рассказ который мы с ним обсуждали, я не допишу — взялся за другой. Целую, люблю, сгораю. Жду понедельника, когда ты вернёшься домой.

Отрывок из рассказа Блейза Бартона:

— Знаешь, как меня зовут? — спросил человек из огня. — Знаешь?

— Нет.

Рэй плотнее прижался к стенке подвала. Он слышал, как пощёлкивает огонь на этом человеке, что само по себе было невозможно — люди, которые горят, они не разговаривают и не задают вопросы, — они вопят, вопят от невыносимой боли, потому что их поджаривает заживо. Но этот не верещал, этот говорил:

— То-то же.

Огненный человек прошёлся взад-вперёд, выискивая взглядом что-то на полу, и, когда нашёл это, поднял и поднёс к лицу Рэя Белтона:

— Это, мой друг, моё имя.

— Спичка?

— Нет, — человек из огня покачал головой. — Что она выдаёт? Ну, из себя, если ею чиркнуть?

— Пламя?

— Нет.

Белтон скукожился под взглядом этого нечто и выдал из себя правильный ответ:

— Искра?

— Верно.

Рэй этого не ожидал, а человек из огня, или Искра, раз он подсказал Рэю своё имя, его не предупредил: спичка в его руке за секунду утонула в колышущимся языке огня, и мир на короткое мгновение сверкнул одной-единственной белой вспышкой.

Рэй захлопал глазами, а потом, когда мир прояснился, уставился на Искру.

— Это — пирокинез, — пояснил он. — Я могу рулить огнём как хочу. Хочешь, я спалю твой дом дотла?

Рэй покачал головой.

— Жаль. Может, тогда ты хочешь, чтобы я сжёг чей-то другой дом?

Рэй снова покачал головой.

— Кого-то сжёг?

И снова отрицательное мотание головой.

— Тебя?

— Нет, — вырвалось у Рэя, — только не меня!

— Может, тогда у тебя есть кто-то на примете, кого бы ты не хотел больше видеть? Скажем, если бы ты прочитал в воскресной газете о его кончине, скверной кончине, — уточнил Искра, — тогда бы ты не расстроился, узнав, что умер он в ужасном пожаре.

Б.Б. «Человек из огня».

Блейз сидел нагишом за своим рабочим столом, весь пылая адским пламенем. Он больше не следил за временем и не отвечал ни на какие звонки, будь то Пол Уэбстер или любимая жёнушка Шэрон — весь этот морок существовал где-то там, за пределами его нового мира. Он уже настряпал шестьдесят с чем-то страниц, а история не кончалась. Ему было о чём писать, было о чём говорить, а пальцы неистово били по клавишам, набивая на экране компьютера всё новые и новые слова и предложения. Это было впервые, когда Блейз не терял нить повествования столь долгое время. Обычно его хватало от силы на страниц тридцать, но это... это...

«Это как окунуться в бездонный колодец и пойти ко дну».

История тянула на роман.

Блейз вернул зелёную палочку на красную строку и тут же заработал по клавишам, заполнил её предложениями, яркими и сочными, какими они кажутся на первый взгляд, в стиле Блейза Бартона. А потом он начал следующий абзац...

6

Шэрон Бартон тоже писала, но не рассказы — романы. Они на пару со своим мужем были «прозаичной» парочкой. Пол Уэбстер находил в этом нечто судьбоносное, мол, все они одного поля ягоды: муж пишет рассказы — жена любовные романы, а он, Пол, редактирует тексты обоих, и ему это несравненно нравится. Он даже поспорил с Блейзом, что его сынок (Пол почему-то был до мозга костей уверен, что у Блейза и Шэрон родится мальчик) пойдёт по стопам отца и тоже будет писать фантастические рассказы. Ну, или романы, если ударится в мать. На что Блейз всегда отвечал: «посмотрим, как дело обернётся». Может это была какая-то отсылка или просто фразочка из разряда «ну ладно, давай не будем загадывать», Пол не определился, но точно для себя решил, когда-нибудь заключить на этом деле пари.

«Королева мокрых улиц».

Шэрон за всю карьеру написала один-единственный роман — точнее тот, который, под уговорами мужа, согласилась отправить в редакцию. Пол с этим делом помог, он его продвинул и добился печати, правда, тут подсобили обстоятельства: на тот момент в моде были раскрепощённые романы, взращённые на почве подростковой любви (они и сейчас не потеряли хватки, взять хотя бы тот же «Странствующий цирк вампиров» Ричарда Лаймона — сплошь подколки и пошлые кадры). Но у Шэрон это было что-то вроде эпилога собственного взросления, взросления всех тех девчонок, что после шестнадцати идут работы официантками в захудалых кофейнях. Трудности с родителями, бич общественного негодования, роль глупышки, катаклизмы, суровая жизнь без прикрас, насилие и насилование, финансовые трудности и первая настоящая любовь. Всё это было там и видимо поэтому издательство одобрило роман, — выражал своё мнение Пол. «Эта самая известная история в мире, Блейз. Её знает каждый, кто-то даже её пережил, но твоя жена облачила её в роман, и весьма неплохой себе роман, скажу я тебе. Может статься, что это будет бестселлер». Бестселлером он не стал, но свою долю известности получил. А Шэрон получила своих нежданных-негаданных поклонниц. Блейз просто был горд успехами жены, а Пол поднял рейтинг среди других агентов-редакторов в издательстве: отрыл ещё один самородок в этой дрянной яме. С «Королевой мокрых улиц» каждый что-то получил.

Она, конечно, издавалась под фамилией Бартон — ну, на этом настаивали исключительно все: иначе роману успехов не видать.

Остальные её рукописи так и остались безывестны, неотредактироваными скопищами бумаг (Шэрон писала их ещё до того, как в её шаловливые пальчики попал МакБук), потихоньку сгнивающие и дряхлеющие со временем. Многие застали и пережили суровое время, живя в картонной коробке на чердаке мамы Шэрон, а после переезда в квартиру Блейза — в кладовой. Краска на них давно выцвела и текст стал призрачным: где-то недоставало букв, а где-то целых «пятен». Шэрон не бралась их переписывать, тут даже Блейз не мог её уговорить. Но и выкинуть их на помойку — рука не поднималась. «Пусть уж лучше сгниют от старости, чем будут разодраны в хлам свалочными крысами — они и так много чего пережили, — говорила Шэрон. — Заслуживают же они спокойной старости, или нет?»

Может она была и не самой хорошей писательницей, но относилась она к своим работам, как говорится, должным образом.

Шэрон больше не хотела издавать свои романы — с неё было достаточно и того, что теперь красуется в нижнем ярусе стеллажа — в отличие от Блейза, своих работ она стеснялась больше чем, должно быть, показаться на улице голышом. Поэтому она старалась держать их в тени, так, чтобы в глаза не бросалась.

«Мне нечего больше показывать, — говорила она. — «Королева мокрых улиц» — это всё, что я могла им дать».

Но Блейз несколько раз натыкался на сидящую перед МакБуком Шэрон, строчившую там что-то, когда он от скуки, бывало, шлялся по дому. И делал на этом весьма реалистичные прогнозы: «Год или два, и она снова будет готова удивлять мир новой "Королевой мокрых улиц"». Пол, собственно, был с ним на все сто процентов согласен.

Ещё Блейз посвящал множество своих рассказов именно ей, когда не посвящал их кому-нибудь из уже ушедших в другой свет авторов. Называл Шэрон — «моей Северной звёздочкой», и писал любовные стишки прямо там же. Газетам и журналам это было по душе — такие авторы располагает к себе читателей. Но, наверное, не всегда любовный стишок своей супруге был уместен, когда ты пишешь расчленёнку или про оторванные летающие головы младенцев. Над этим Блейз поработал, и стал посвящать Шэрон чутка меньше рассказов — только те, которые взаправду хотел ей посвятить.

Но в тайне от любопытных глаз и ушей, всех их, он посвящал Шэрон.

Шэрон, конечно, за каждый подаренный рассказ, дарила Блейзу взамен ночь любви. Пол, узнав об этом, сразу придумал хорошее описание Блейза, как писателя: «Этот человек пишет ради секса, исключительно ради секса!» Работ посвящённых Шэрон и вправду было достаточно много.

Само собой, Шэрон пыталась писать и рассказы — но короткая проза ей как-то не давалась от слова совсем. Она не могла удержаться от обширных пояснений и углублений — которые Блейз обычно пропускал или как-то фантастически обыгрывал (отводил от них взгляд, так комментировал это Пол Уэбстер). Даже используя советы Блейза — а тот давал их целую уйму — она не могла понять, что лучше сократить, что удлинить, а некоторое и вовсе не упоминать. Она также не понимала, что имел в виду Блейз, когда говорил ей: «замени это на диалог — так будет быстрее», и «здесь лучше повествуй». Это был какой-то ад, будто она снова вернулась в начальную школу и учит алфавит с нуля.

— Я не понимаю, Блейз. Почему я не могу здесь рассказать, какой у неё шикарный домик на берегу озера Шамплейн? Что от этого истории будет плохого?

— Плохого ничего не будет, любимая, но ты отвлечёшь читателя от самого вкусного — от того, что происходило с Фен в этом самом летнем домике. Лучше обойдись парой предложений — этого будет хватать с горой.

— Но там происходило много чего! Событий целая уйма, все они важны, без них история будет нескладная, как я могу их не написать?!

— А ты напиши только самые важные, и желательно кратко, чтобы не отвлекаться от настоящего.

— Блейз!

— Что?

— Ты противный!

В общем, Шэрон написала один-единственный рассказ, под диктатурой Блейза Бартона, который по итогу забраковал сам Пол Уэбстер, со словами: «Это, конечно, неплохо, Шэрон. История про отца переехавшего своего родного сынишку насмерть газонокосилкой-райдер — это даже великолепно! Но... эта история смахивает на те, которые пишет Блейз — это в его стиле, а не в твоём, дорогуша». И Шэрон больше не пыталась писать рассказы — не её это было дело.

7

Шэрон застала мужа за его рабочим местом. Он был занят писаниной — строчил что-то на компьютере, как, впрочем, и всегда. Её он не замечал в упор, будто ту половину комнаты, где находилась Шэрон, отгораживал плотный занавес. И ещё Блейз горел... буквально полыхал в алом огне.

У Шэрон перехватило дыхание, она кое-как заставила себя задать вопрос, но очень тихо, что под час слова превращались в мышиный писк:

— Что.. чёрт возьми... «пи»... тут происходит?

Блейз её не услышал, он продолжал тарабанить по клавиатуре, как сумасшедший, и продолжал гореть, гореть, гореть, гореть.

— Блейз! — попробовала она громче: — Что тут происходит?!

Блейз остановился; его руки остановились вместе с ним и замерли в моменте, занесённые над клавиатурой. Он медленно повернул горящую башку к Шэрон и, завидев её, растаял в своей горячей улыбке:

— Привет, Шэрон! Рад тебя видеть! Ты уже вернулась — какое счастье! У меня есть для тебя отличная новость, хочешь скажу, какая?

— Блейз... ты горишь, — сказала она, чувствуя, как её тело медленно отрывает от земли.

— Шэрон, тут такая новость, ты не поверишь!

— Почему ты горишь? — Шэрон упёрлась плечом о косяк, стараясь не рухнуть ничком и не пропахать носом пол. Ей стало дурно, не просто плохо, нет, а ужасно плохо.

— Шэрон! — вскричал он, — с превеликой гордостью тебе заявляю, — он возвёл свои горящие руки к потолку, — я пишу роман! Не чудо ли, правда?

— Блейз...

Он опустил руки и упёрся выжигающим взглядом в жену.

— Что такое милая? Ты не рада за меня?

Шэрон скользнула на пол и присела на свою пятую точку.

— Блейз...

— Что? Что не так, Шэрон? Ты не рада? Скажи, что рада. Ведь рада, да?

— Блейз... ты горишь...

7 июля 2024...

ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА:

Огненный фан-клуб давно уже не новость. Туда заглядывает каждый, кому в руки всучили книгу и, если эта та самая, ему выпадал шанс прочесть «451° по Фаренгейту». И любой, кто читал книгу, где в заглавии стоит имя Рэй, а фамилия Бредбери, и цитата: «Жечь было наслаждением», тот неосознанно заглядывал в Огненный фан-клуб, и получал оттуда те самые жгучие впечатления.

Я зажёгся идеей написать рассказ, который вписывался бы в тематику этого самого фан-клуба, и я, недолго думая, принялся писать его в самые жаркие дни этого лета.

Что касательно Блейза Бартона, Пола Уэбстера и Шэрон Бартон, — их не существует, это плод фантазии, всего лишь-то.

БЛАГОДАРНОСТИ:

Спасибо Ма, которой посвящается эта самая история.

Спасибо моим друзьям и бета-ридеру, которые не оставили меня в трудную минуту.

Спасибо моим завсегдатаям — они всегда находят время, чтобы заполнить его моей писаниной.

Спасибо тебе — читатель, который знакомится со мной впервые. Если тебе что-то не понравилось — всю вину вали на меня. А если что и приглянулось, то я торгую рассказами. Моя лавка прямо здесь.

Телеграмм канал автора: https://t.me/chuck_richardson_author

Телеграмм канал редактора: https://t.me

/Ex_libris_XVI

И его роман: https://author.today/work/290473