Эпиграф:
«— Первое правило библиотекаря: книга не должна кричать от ужаса, когда её открываешь. — А второе? — Убедись, что это не твоя собственная автобиография».
— Из разговора в Нью-Йоркской публичной библиотеке.
---
Первым пришло ощущение тесноты. Давящей, абсолютной. Не темноты — её не существовало, — а плотного, безвоздушного мрака, облегавшего со всех сторон. Я попытался сделать вдох и не смог. Нечем было дышать. Нечем.
Паника, холодная и всеобъемлющая, поднялась из небытия. Я закричал. Или попытался. Ни звука. Только вибрация, эхо беззвучного вопля, отражённое от стенок моего… чего? Гроба?
Где я? Что случилось?
Память вспыхнула обрывками. Поздний вечер в библиотеке. Пыльный том по доколумбовой мифологии. Я, Алекс, выносил его в подсобку. И… свет. Ослепительная, зелёная вспышка из-под обложки. Жар. Боль. А потом — это.
Значит, я мёртв. Это и есть ад? Вечность в собственном сознании, запертом в смоляной темноте?
Мысль была настолько чудовищной, что я попытался отшатнуться. И снова ничего. Ни рук, ни ног. Ни тела. Только «Я». Одинокое, голое сознание, подвешенное в нигде.
Так прошло время. Секунды? Годы? Не было ориентиров. Безумие подбиралось крадучими шагами, шепча на ухо сладкие обещания забвения.
Потом всё резко и внезапно изменилось.
Слух вернулся первым. Глухой, приглушённый гул. Вибрация, отдававшаяся во всём моём существе. Я «слышал» её не ушами, а всей своей сутью. Это был рокот мощных двигателей.
Значит, я не в аду. Я в движении. В машине? В самолёте?
Затем пришло новое чувство — осязание. Вернее, его эрзац. Я почувствовал… давление. Сверху, снизу, по бокам. Твёрдая, прохладная поверхность. Я лежал на чём-то. Меня сжимало со всех сторон. Я был внутри чего-то.
Сундук? Сейф?
Я сконцентрировался, пытаясь «ощупать» свои границы. И вдруг — прорыв. Смутное, размытое изображение проплыло в сознании. Стальной потолок, залитый холодным светом. Мускулистые руки в чёрных перчатках, которые несли… меня.
Я был объектом. Вещью.
Ужас сменился леденящим, кристально ясным пониманием. Я не в гробу. Я и был своим гробом. Я был тем, что несли эти руки.
Меня положили на металлическую поверхность. Рядом раздались голоса — гулкие, отрывистые, лишённые эмоций.
— …аномалия уровня «С». Протокол «Пандемониум». Никаких внешних сканирований. Доставим прямо в «Клетку» на Шаттле.
— Источник?
— Гоби. Храм, который появился из неоткуда. Он был пуст. Только это.
Шаттл. Клетка. Уровень «С». Вслушиваясь в обрывки фраз складывалась пугающая картина. Это говорили военные. Возможно учёные.
Слова про шаттл и протокол «Пандемониум» зацепились за воспоминания, потянув их за собой. Неужели Щ.И.Т.? Эта мысль пронзила меня, как ток. Если это Щ.И.Т., то я в ещё большей заднице, чем мог предположить.
Я лежал неподвижно, пытаясь «осмотреться». И снова — прорыв. Моё восприятие вырвалось за физические границы. Я не видел глазами — я чувствовал пространство. Стеллажи с другим оружием. Запах озона и стали. Дюжину сердец, бьющихся за бронированной переборкой. Я мог «ощутить» их жизни, их намерения. Холодная целеустремлённость. Любопытство. Опасение.
Это был не просто полёт чувств. Это было… чтение. Чтение окружающего пространства, как текста.
Спустя неизвестное количество времени пришёл тот, с кем в дальнейшем я связал своё существование.
Дверь отсека открылась. Вошёл новый человек. Его «присутствие» ощущалось иначе — как сжатая пружина, как холодная сталь. Один из солдат отдал честь.
— Директор на борту.
Фьюри. Ник Фьюри был здесь.
Он подошёл ко мне. Его один глаз уставился на меня с безразличным любопытством учёного, рассматривающего насекомое.
— И это всё? Выглядит как букинистический раритет.
Его рука в чёрной перчатке потянулась ко мне. И в этот момент корабль дёрнулся. Сирена. Крики: «У нас пробоина! Неконтролируемая разгерметизация!»
Фьюри резко дёрнулся, его рука соскользнула с обложки, встав ровно в металлический паз на ней. Лёгкий укол и капля тёмной, почти чёрной крови скатилось внутрь моей тюрьмы.
Он ругнулся, отдернул руку, но было уже поздно.
Мой мир взорвался.
Это был не звук. Это был Рёв. Рёв реальности, разрываемой на части. Его кровь была не жидкостью, а ключом. Она впиталась в меня, и вдруг я почувствовал… связь. Глубокую, как пуповина, нить, протянувшуюся от моего сознания к сознанию Фьюри.
Я почувствовал его ярость из-за ранения. Мгновенный анализ угрозы. Холодный расчёт по спасению корабля. И под этим — стальную, непоколебимую волю.
И в тот же миг я увидел. Не глазами. Я увидел миры.
Они пронеслись передо мной, как страницы гигантской энциклопедии. Заснеженные пики Скайрима, пронзённые криком дракона. Туманные улицы Виковарро, пахнущие морем и кровью. Асимметричная архитектура Империума, пропитанная фанатичной верой. Бескрайние пески Дюны, где шепчут гигантские черви. От обычных миров, до самых невероятных и невозможных.
Это были не картинки. Это были целые вселенные, привязанные к моей сути, как тома к библиотечной полке. И я понял. Я был не просто книгой.
Я был Каталогом. Библиотекой. Вратами. И в месте с этим пришло понимание.
Все эти миры… они ждали команды. Ждали, чтобы я их… прочёл, чтобы прикоснулся к ним и принёс в этот новый, хоть и знакомый, для меня мир их частичку.
Хаос на корабле продолжался, но Фьюри уже стоял неподвижно, сжав раненую руку. Его единственный глаз был прикован ко мне. Он не видел миров. Но он чувствовал. Он чувствовал, как пространство вокруг нас дрожит от невысказанной мощи. Как сама реальность истончилась, став пергаментной перегородкой, готовой порваться.
И я услышал его голос. Не ушами — он прозвучал прямо в моём сознании, по той самой кровавой нити.
— Что ты такое? — пророкотало его сознание, полное не веры, а жгучей, хищной необходимости понять и подчинить.
У меня не было рта, чтобы ответить. Но мне и не нужно было. Я был Книгой. И мой ответ отпечатался в его разуме, тихий, ясный и безжалостный, как приговор:
«Я — дверь. Ты только что вставил ключ в замок и только тебе решать, что или кто, окажется за дверью.».