Шайтан Иван 2

Андрей лежал и вспоминал прошедший день. После того, как он помылся и сотник перевязал плотной повязкой его грудь, хотел отказаться от ужина, но когда сел за стол, к его удивлению, проснулось чувство дичайшего голода. Он съел тарелку кулеша, заедая колбасой и салом, выпил две кружки взвара или компота, как называл напиток сотник. Извинился и, отяжелевший от еды, решил лечь пораньше. И вот он, князь Долгорукий, лежит на деревянном лежаке черт знает где и испытывает чувство радости и спокойствия. Подобное чувство было только в детстве, после прошедшего праздника, полученных подарков и веселья. Да, именно радости, что он смог добиться своего. Он поступил на службу в сотню, и у него есть цель стать настоящим хорунжим в пластунской сотне, таким, как сотник. Пусть будет трудно, тяжело, но он сможет все преодолеть.

Незаметно уснул.

Утром Андрей проснулся от топота, голосов команды за окном. Хотел встать, но резкая боль в левом боку остановила его порыв. Осторожно оделся и вышел из казармы. Весь плац был занят строящимися бойцами сотни, все голые по пояс, с сотником во главе. Он подал команду.

Сотня в колонну по три побежала к воротам, отсутствовали минут тридцать. После того как вернулись, стали строиться на плацу. Новобранцы бестолково толкались и кое-как построились. Все выполняли различные движения под команду. Если старослужащие делали все синхронно и четко, то новобранцы выполняли не совсем правильно и неуклюже, но старались. В конце сотник подал команду.

— Принять упор лежа! — И вместе со всеми стал отжиматься под счет, до тридцати раз.

Старые пластуны выполнили полностью, а новобранцы — кто сколько смог, а смогли не все, до тридцати дотянули меньше половины, и то с трудом. Подошел сотник.

— Доброе утро, хорунжий как самочувствие? Бок болит?

Выглядел он впечатляюще. Ни капли жира, мышцы и сухожилия, хорошо развитые грудные мышцы, плечи. Чувствовалась в нем сила. Андрей позавидовал про себя, ничего, он тоже со временем станет таким.

— Болит, и сильно, синяк наливается, — поморщился Андрей, пытаясь двигать левой рукой.

— Ну, ну, неделю нужно беречься, потом станет легче. На три недели освобождаю от физических нагрузок, но теорию обязательно, особенно оружие, ну и поможете Сане с бумагами, он у нас писарь по должности.

— Слушаюсь, командир. — Попробовал встать смирно.

Началась моя служба в сотне. Сначала посещал только теоретические занятия. Всем выдали полевую форму, снаряжение, осваивали новое оружие. Ружье отличное, а пистолет просто песня: на тридцать шагов в цель, с ладонь, без промаха. Сотник на построении сообщил, что месяц курс молодого бойца, если кто-то считает, что не может служить в сотне, дозволено вернуться в прежнее подразделение. За нарушение правил — отчисление из сотни сразу и без разговоров. И главные правила. Его слова, дословно:

— Сотня своих не бросает. Один за всех, и все за одного. В нашей сотне нет дела до того, какого ты народа, какого вероисповедания, ты один из нас, ты побратим по оружию. Вбейте это себе в мозг. Сам погибай, а товарища выручай.

И это внушается постоянно, от десятника до сотника. Честно говоря, проняло всех новичков. Простые слова, а сколько в них глубокого смысла.

Дни проходили в постоянной учебе. Через две недели вышел на зарядку, отжаться смог десять раз. Сотник часто тренировался в фехтовании с Асланом, Саней и другими желающими, свободными от несения службы. Попробовал и я. На третьем моем выпаде он выбил шашку из руки, сделал подсечку и дал обидный поджопник.

— Запомни, хорунжий, ты должен убить противника как можно быстрее, здесь нет места благородству за редким исключением, или ты, или тебя. А фехтуешь на слабую тройку по пятибалльной системе. Самое главное, у тебя дуэльная техника, а она тут не годится.

В этом весь сотник. Фехтует он просто отлично, правда, у него своя манера, не знакомая мне. Я учился у известного учителя фехтования, француза, Ля Фоля. А как он стреляет, особенно из пистолета. Пытаюсь учиться всему, что умеет командир, а умеет он так много. Видно было, что все в сотне не просто уважают сотника, его любят и гордятся им. Как же я завидую и хочу хоть немного походить на него. Если сотник для них свой и он командир, то я пока просто «вашбродь». Это чувствовал не только я, но и все новобранцы. Стать своими в этом сообществе нам только предстояло. Несмотря на боль во всех мышцах и сильную усталость, я падал в постель, засыпая моментально, с чувством удовлетворения. Отдельная тема — это рассказы о делах сотника. Я понимаю, изначально в них были реальные истории о деяниях командира, но постепенно они обрастали таким налётом слухов, что возникали сомнения в правдивости. Былина о первом бое с абреками, где он в схватке отрубил головы трём и застрелил пятерых, или он изрубил пятерых бандитов лично и преследовал банду с мечом ещё две версты. А уж скольких изрубил, то один бог ведает. И никто из казаков не сомневался в правдивости рассказов.

— Энтот могет, сам чёрт ему не товарищ, — согласно кивал слушающий.

Да и сам командир оставался загадкой для Андрея. Его удивительная способность быть своим и уважаемым в любой компании. Среди бойцов он был непререкаемым авторитетом, среди казаков в возрасте был уважаем как начальство, несмотря на молодость. Было видно, как уважительно к нему относится командир полка, а есаул не скрывает большой симпатии. Как Дорожный любовно гладил ружьё и пистолет, проданные ему в кредит, без улыбки нельзя было смотреть. Правда, он отказался от кредита, занял у полковника недостающую сумму, отдал восемьдесят рублей ассигнациями, и то, как сказал сотник, цена только для своих. Обычно сторонним оружие не продаётся.

Как объяснил Анисим:

— Каждый казак обязан встать в строй обмундированным, вооружённым и при коне, за свой счет, согласно уложению о казаках, зато им положены льготы и освобождение от налогового бремени. Поэтому сотня даёт обмундирование, амуницию и оружие каждому бойцу в «кредит», то есть он должен расплатиться с сотней за предоставленное имущество постепенно, по способности, кто как сможет.

Я расплатился сразу, о чём Егор Лукич записал в своей особой книге. Пятьдесят рублей серебром или сто тридцать ассигнациями. Сумма для простого казака очень серьёзная, при довольствии двенадцать рублей в год. Вот и думай, как сотнику удаётся содержать сто двадцать семь человек и хозяйство сотни. Самое странное для меня было в другом. В минуты, когда он был один или в моём присутствии, в его поведении проявлялось столько благородства и достоинства, не наигранного и показного, а внутреннего, такого не сыграть и не изобразить. Мне казалось, что он более аристократ, чем я. Сотник так и оставался для меня загадкой спустя месяц пребывания на базе.