Шепот из мира грёз

«Сон – это скрытая маленькая дверь, ведущая в самые потаённые и сокровенные уголки души и открывающаяся в космическую ночь»

Карл Густав Юнг

Август, 16 лет назад

Длинный коридор. Холодные и сырые стены, выкрашенные в тошнотворный бледно-зелёный цвет, краска на которых пузырилась и отслаивалась, обнажая штукатурку, усеянную царапинами детских пальцев. Ряд одинаковых дверей с криво приклеенными номерными табличками, которые вздрагивали от каждого шага. Постоянный, навязчивый скрип старых половиц под ногами сотен маленьких, потерянных детей.

Нола была одной из них. Худощавая, бледная девочка с огромными зелёными глазами. Здесь, в детском доме, прошли её бесконечные дни детства.

Каждое утро начиналось с грубого пробуждения, отвратительного завтрака из безвкусной, комковатой каши и застоявшегося компота, давно потерявшего вкус ягод и пахнущего лишь сладкой пылью. Потом – бесконечные занятия, цель которых была сделать из них послушных, удобных детей. Вечера были ещё хуже – холодная, неудобная кровать в общей спальне, наполненной чужими беспокойными снами и шёпотом в темноте.

Она помнила, как мечтала. О семье, о теплом доме, о любящих голосах, которые позовут именно её. Но годы шли, а мечты оставались мечтами. И всё же, где-то глубоко внутри, теплилась крошечная, упрямая надежда. На кого-то, кто заметит её. И он появился. Картинка в сознании вспыхивает ярче, и в конце того самого коридора появилась фигура такого же худенького мальчика. Чуть старше, с взъерошенными пшеничными волосами и такими же, как у Нолы, зелёными глазами. Уильям. Её брат. Единственный свет в этом тёмном, ужасном месте.

Он подошёл к девочке, улыбаясь своей тёплой улыбкой, и протянул ей руку, к которой маленькая Нола машинально потянулась в ответ.

Уильям был её щитом. Он отгонял задир, которые пытались обидеть её, делил с ней последнюю булку, которую крал с кухни. Выслушивал её страхи и мечты, не осуждая, не перебивая, и понимал её, как никто другой. Когда ей снились кошмары, он держал её за руку под одеялом. В мире, где всё было отнято, Уильям был её всем – семьей, другом, её личной вселенной.

— Мы вместе, Нола, – шептал он, крепко сжимая её пальцы. Его голос был тихим, но твердым. – Когда мы вырастем, то уйдём отсюда. Далеко-далеко. Мы построим свой дом, и там будут самые красивые цветы и самые вкусные булочки. Я обещаю.

Его слова были как кислород, который позволял ей дышать. Он верил в их будущее, и эта вера была заразительна.

Позже в их жизнь вошли они. Хранители. Их называли так, хотя никто из детей не понимал, что именно они хранили. Возможно, души? Это были высокие, тонкие силуэты, не совсем похожие на людей, всегда одетые во всё тёмное, их лица невозможно было рассмотреть из-за опущенных капюшонов. Они были немногословны, их появление было почти бесшумным, поначалу они только наблюдали за детьми. Ходили по комнатам, словно призраки, заглядывали в глаза, иногда задерживаясь на некоторых детях чуть дольше, чем на других, иногда легонько касались плеча, от которого по коже у детей бегали мурашки. Каждый раз дети затаивали дыхание, чувствуя смесь холодного страха и угасающей надежды. Хранители выбирали, не по красоте, ни по воспитанию, не по уму. Они искали что-то другое – тонкую искру, скрытый потенциал, который ощущали лишь эти люди. Когда выбранного ребёнка уводили, его вещи исчезали, а кровать оставалась пустой, остальные возвращались к своей серой жизни, в глазах которых читалась зависть, смешанная с облегчением.

Однажды они избрали и Нолу и Уильямом. Сначала они просто наблюдали за ними, но уже не в детском доме, а у себя на закрытой территории. А позже, спустя время, тем, кто подходил под их неведомые критерии, предлагали поиграть в удивительную игру - окунуться в волшебный мир. Кто из детей мог отказаться?

Ещё одни загадочные фигуры, те, кого дети называли Проводниками – собирали небольшие группы детей в специально оборудованном помещении в самой дальней части здания, напоминающего замок. Здесь всегда пахло воском, мёдом и пряными травами, воздух был тёплым, а свет от свечей, расставленных по каждому уголку, отбрасывал необычные, танцующие тени на стены, которые были украшены непонятными, древними символами.

Проводники не были похожи на обычных Хранителей. Их голоса были мягкими, усыпляющими, словно моросящий осенний дождик, а глаза – глубокими и бездонными, словно они видели что-то, недоступное другим, нечто за гранью видимого мира. Они учили детей «видеть сны наяву».

Поначалу это были лишь обрывки, размытые образы, словно смотришь сквозь запотевшее с другой стороны окно – вспышки цветов, обрывки музыки, едва ощутимые прикосновения к чему-то. Но с каждой ночью, с каждым уроком, видения становились ярче, чётче, обретая форму и объем. Нола и Уильям были среди тех, кто схватывал быстро.

И вскоре брат с сестрой обнаружили невероятное. Они могли не только видеть, но и контролировать свои сны. Изменять пейзажи по своему желанию, создавать миры и разрушать их, словно боги. Это было их секретом, который они бережно хранили, делясь только друг с другом, не произнося ни слова вслух. С этого момента дети попадали в эти чудесные миры каждую ночь, а по утрам должны были детально описывать всё, что видели, старшим детям – тем, кто был здесь на несколько лет дольше.

Их вид повергал в ужас. Бледные, исхудавшие лица с огромными, потухшими глазами, в которых не осталось ничего детского. Они были живыми призраками. Уильям заметил, что после таких “отчетов” кто-то из старших детей бесследно исчезал.

Нола и Уильям молчали о своей способности управлять снами, считая это своей уникальной силой. Но вскоре выяснилось, что они не одни. Один мальчик, тихий и запуганный, признался Уиллу, что тоже может творить в мире сновидений. Он шептал, что в его сны стал приходить кто-то чужой и задавал странные вопросы. Но брат уговорил его молчать. Что-то в Уильяме после этого изменилось. Он стал осторожно расспрашивать других детей об их снах. Он искал таких, как же, пытаясь понять, кого и зачем уводят.

Хранители заметили его странную любознательность. И в одну из ночей он не появился в спальне. Уильям вернулся под утро, бледный и очень тихий. И на его лице лежала та самая, знакомая Ноле до дрожи, маска опустошённости. Та самая, что была у старших детей. Нола не разговаривала с ним целые сутки, боялась задавать вопросы.

А потом он подошёл сам, обнял и прошептал на ухо:

— Нола, нам нужно бежать. Сегодня же ночью.

И они смогли. Вернее, это был план Уильяма. Он вывел не только Нолу, но и поднял на ноги других детей, которые прибыли вместе с ними, не всех, но большую часть. Они бежали по тёмным улицам, пока не уперлись в ворота другого детского приюта. Не такого, как прошлый. Обычного. Где напуганных детей накормили, обогрели и не спрашивали о странных снах. Где не было Хранителей и других членов этого странного культа. Совсем скоро Нолу и Уильяма забрала семья Ярвинен.

Время шло. Спустя десять лет, когда девочке исполнилось шестнадцать, а её брату – восемнадцать, они были почти уверены, что худшее позади. Уилл, наконец, смог найти подработку после школы, и его с сестрой жизнь в доме приемных родителей стала немного легче.

Нола, вдохновленная его целеустремленностью, начала мечтать о большем – о поступлении в колледж, о том, как они вместе, наконец, выберутся из этого забытого миром города и построят своё собственное будущее. То самое, о котором Уильям шептал маленькой девочке в зелёном коридоре. Но судьба, казалось, ещё не закончила свои жестокие игры с ними.

Та ночь была странной. Нола, находясь во сне, не летела над бескрайним полем белых цветов, как обычно. Вместо этого она падала сквозь чёрную пустоту, которая затягивала и не собиралась отпускать. Это был не обычный ночной кошмар, а нечто гораздо более ужасающее. Нола чувствовала, как что-то ломается. Не просто сон, а некая невидимая нить, что всегда связывала её с братом.

Во сне образ Уилла дрожал, искажался, будто помехи на старом телевизоре, а потом резко оборвался. Нола почувствовала холод, пронзающий её насквозь. Ощущение, будто из неё что-то вырвали с корнем, оставив после себя огромную, чёрную дыру.

Она резко открыла глаза. Утро еще не наступило, комната была погружена в предрассветную синеву. Сердце Нолы бешено колотилось, легкие горели, казалось, ей не хватало воздуха. Всё тело покрылось липким потом, хотя в комнате, благодаря открытому на всю ночь окну, стоял ледяной холод.

Не думая ни о чём, не дожидаясь будильника, дрожа всем телом, Нола поднялась с кровати. Ей нужно было увидеть Уильяма, убедиться, что он спит, что это был всего лишь дурной сон, она должна была услышать его голос.

Когда девушка переступила порог его комнаты, стояла неестественная тишина, в которой не было слышно даже дыхания. Он лежал на спине, скинув одеяло до колен. Его лицо было спокойным, как будто он все еще был там, далеко, в одном из их красочных снов.

— Уилл?.. – позвала Нола чуть громче шёпота. Ответа не последовало.

Она подошла ближе, её сердце начало биться быстрее, от ужасающего предчувствия. Взгляд упал на его левую руку.

На его запястье, прямо там, где должен быть пульс, была тонкая, почти прямая тонкая линия, которая казалась неправдоподобно чистой, слишком аккуратной для такой ужасной раны. Свежая кровь, ещё не запекшаяся, чуть-чуть окрашивала ткань простыни под ним. Ледяной холод пронзил всё её тело. Воздух вырвался из легких, а колени подкосились, но всё же она каким-то чудом удержалась на ногах. Нола протянула дрожащую руку, не осмелившись прикоснуться, поверить. Это был не сон. Это была реальность. Крик, который вырвался из неё, был полон невероятного ужаса и боли.

Прибыли врачи, за ними полиция. Их голоса были приглушёнными, но девушка вслушивалась в каждое их слово. Они говорили о самоубийстве, о возможной депрессии. Они смотрели на общую картину и делали свои поспешные выводы. Это был для них обычный случай.

Но Нола знала, что её брат не мог этого сделать. Не он, который видел чудеса в каждой мелочи, который был её вселенной и самой надёжной опорой. Он умер не здесь, не в этой комнате, и не от собственной руки. Он умер там, в их мире. Этот порез не был сделан его собственной рукой. Это была рана, нанесённая чем-то другим.

Уильям говорил, что там их никто не достанет. Но, видимо, у кого-то всё-таки получилось. Или у чего-то. Хранители? Теперь всё это обрело смысл. Уильям не покончил с собой – его убили. Убили в их общем сне, и эта смерть отпечаталась на его физическом теле. Это знание было её проклятием. Как девушка могла объяснить это родителям и сводному младшему брату, которые верили в свою версию правды? Как она могла убедить кого-либо, что Уильям был убит неизвестной сущностью в мире, который никто другой не мог видеть?

Его смерть была не просто потерей. Это было доказательством того, что их убежище было взломано, и что теперь она осталась одна, зная, что то, что забрало Уильяма, всё ещё там, где-то в темноте, и, возможно, уже идёт за ней.

Она знала, что ей нужно узнать правду о Уильяме, о том, что с ним произошло. И она ни перед чем не остановится, пока не докопается до правды. Это могло дать подсказку к будущему, от которого теперь зависела не только её жизнь, но и сам Сомниум – их мир.