Шепот ночных заклинаний

Пролог

В тот день я была на седьмом небе от счастья. В кои-то веки ко мне собрались мои родственники. Я – журналистка, и в блокнотике записала следующее: «Воздух в сосновом бору был густым и сладким, как прокисший ликёр. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь хвойную сень, ложились на ковёр из хвои и мха световыми гильотинами, рассекая пространство на клетки ослепительного золота и холодной, фиолетовой тени.

В этой гигантской камере-обскуре, где каждый звук — щелчок фотографируемого гриба, шелест листа, сдавленный вздох — обретал звенящую отчетливость, двигалась наша пестрая процессия, состоящая из разных родственников».

1.По грибы

Зашли в лес.

Шли, шли, шли. Опахалом комаров отгоняли. Грибов – как корова языком… Ягод – как та же корова тем же языком…

Толку – ноль.

Но! Дошли.

Куда? Туда!

Туда, где можно сказать: «Ура, пошли лисички».

Коллективом мы вышли большим и дружным.

Мой нервный отец Николай. Мама осталась в Москве, у нее дела. Они с мамой в разводе, и у него новая семья и двое малышей.

Хозяйственная тетя Оксана (моя родная тетя) и ее серьезный муж Эдуард. Заботливая тетя Зоя и ее отстраненный муж Евгений (мой родной дядя).

Сын и дочь от первого брака тети Оксаны: Даниил и Валерия.

Сын тети Зои и ее мужа Евгения – Игорь.

Все взрослые. И за всеми было интересно наблюдать.

2.Запись в блокноте

Здесь запись моя будет такая.

«Я, ваша повествовательница, двигалась меж стволов с ощущением, что изучаю не столько грибное сообщество, сколько повадки редких, выпущенных на волю экземпляров рода Homo…(дальше вы знаете).

Моя корзинка — лишь предлог, реквизит для этого полевого исследования. Я шла, впитывая впечатления с жадностью коллекционера, откладывая про запас каждую деталь, каждую гримасу для будущего текста, что должен был родиться из этого легкого, почти литературного разложения действительности.

Николай, мой отец, походил на взъерошенного дятла, одержимого идеей совершенства. Он не собирал грибы — а так, проводил молниеносную тактическую разведку. Его длинная, костлявая фигура резко наклонялась, клювовидный нос почти втыкался в землю, чтобы через мгновение с отчаянным, нервным взмахом руки отбросить в сторону попавшийся гриб: «Червивый! Гнилой! Ядовитый!». В его движениях читалась яростная досада человека, вечно опаздывающего на пир жизни, где все лучшие места и самые цельные грибы уже кем-то заняты. Он бросал короткие, колючие взгляды в сторону остальных, словно подозревая всех в сговоре с лесной флорой.

Тетя Оксана, существо плотное, приземистое и невероятно целеустремленное, напоминала добротного, усердного кабана, вспахивающего землю рылом в поисках трюфелей. Ее методичность была почти пугающей. Она не бегала, не суетилась, а планомерно, квадрат за квадратом, зачищала территорию, выкапывая из мха крепкие рыжики и подосиновики с торжествующей аккуратностью мясника, разделывающего тушу. Ее корзина наполнялась с пугающей, математической скоростью.

Рядом с ней, тенью отца Гамлета двигался ее супруг, Эдуард. Серьезный, прямой, с лицом бухгалтера, проверяющего векселя на предмет фальшивок, он изучал каждый найденный гриб с леденящей душу педантичностью. Он не клал его в корзину — он сначала сверял с невидимым каталогом в своей голове, вглядываясь в цвет пластинок, изгиб ножки, структуру шляпки. Казалось, он боялся совершить ошибку, которая немедленно будет занесена в гигантскую, вселенскую книгу грибных нарушений. Его молчание было тяжелее крика.

Тетя Зоя, напротив, была воплощением трепетной, всепоглощающей заботы. Она порхала между деревьями, как обеспокоенная синица, и ее корзинка была полна не столько грибов, сколько её собственных волнений. «Игорек, ты не замерз?», «Женя, может, тебе воды?», «Оксан, посмотри, это не мухомор? Кажется, он похож на сыроежку, ты уверена?».

Она не столько собирала, сколько опекала сам процесс, сглаживая острые углы реальности своей беспокойной лаской.

Дядя Женя пребывал в состоянии глубокой, почти метафизической отстраненности. Казалось, его физическая оболочка механически выполняла действия — наклониться, срезать, положить, — в то время как его сознание парило где-то в стратосфере, решая вопросы планетарного масштаба. Взгляд его был обращен внутрь себя, и грибы, лес, даже собственная супруга были для него лишь смутными, малозначительными тенями на периферии внутреннего созерцания.

Их сын, Игорь, мой кузен, высокий юноша с бледным лицом, двигался по лесу с видом гонимого декадента, для которого всё это — и грибы, и семья, и сам лес — было недостойной его гения пошлостью. Он не собирал, а томился, прислоняясь к стволам сосен и смотря на нас всех с высоты своего презрения, как на забавных, но жалких букашек. В его позе читалось: «Моё царство не от мира сего, а от мира сего — лишь эти пошлые лисички».

Даниил, отпрыск тети Оксаны от первого брака, был полной его противоположностью.

Здоровый, румяный, он напоминал молодого медвежонка, решившего, что грибная охота — это новый вид спорта. Он бегал, шумел, радостно опрокидывал старые пни, пугал своим громким смехом тишину и собирал в свою корзинку всё подряд с демонстративной, немного глуповатой удалью. Я была в курточке и лосинах. Кузен Даниил шел за мной и заглядывался. На что? На попу? Чью? Мою. Мне было не по себе, мог бы объясниться, а вот так подглядывать… Как-то не очень. Я ведь начинающая журналистка, а он начинающий фотограф.

Его сестра, Валерия, напротив, превратила процесс в фотосессию. Каждый её найденный гриб — а находила она лишь самые эстетские, самые «снящиеся» экземпляры — сначала занимал место в кадре её телефона под разными ракурсами, и лишь потом, пройдя этот кастинг красоты, мог быть удостоен места в плетеной корзине. Она не собирала урожай — она коллекционировала образы для своей жизни в социальных сетях, а лес был лишь студийным фоном.

Так мы и двигались, каждый в своем измерении, сквозь пронизанный светом лес, — коллекция удивительных существ, связанных тончайшими, почти невидимыми нитями родства, в странном и немного печальном балете под тихую музыку Клода Дебюсси в его балете «Игры» или нет, вру, под тихую музыку хрустящего под ногами мха.

Жаль только, не было с нами деда Арсентия. Он и не дед нам. К нему моя бабушка – мама моей мамы, тети Оксаны и дяди Евгения, на старости лет переехала.

А чего? Дом то огроменный. Вот чего.

Но он умер. Я вступила в наследство. Вот все гости и съехались.

3.Испорченный вечер

Добычу мы приготовили как надо: драники с отварными, мелко порезанными лисичками были супер.

А из белых и подберезовиков – мы сварили суп пюре, перемолотив в крошку, естественно.
Все были в восторге. Но лишь пару минут.

Потом все взрослые за минусом детей, ушедших в свои соцсети, незаметно свалились в разговоры «О главном». И все вдруг изменились в лицах. Стали важными, задумчивыми, нервными. И разговоры пошли про деньги, про деньжата, про деньжищи.

Вспомнили, кому что досталось по наследству, кто кому и что должен, – поспорили и поругались.

Да уж, были планы на вечер. А потом я вспомнила, что я взрослая и у меня нет на это сил. Да уж, да уж. Молодость лечится клубникой, зрелость — Омегой-3. Никогда не думала, что взрослая жизнь — это когда ты с энтузиазмом рассказываешь друзьям про новую сковородку.

4.Заклинание

Я спала на застекленной веранде, рядом с кухней, уступив свою спальню наверху.

Дело было не в матрасе, который предательски пружинил при каждом повороте, и не в лунном свете, что навязчиво струился сквозь щель в шторах. Нет. Причина бессонницы висела в наэлектризованном воздухе, в котором витали искры споров вечернего разговора, облака невысказанных обид, усталых раздражений и мелких, но едких семейных токсинов.

Моё тело, обычно послушный инструмент, стало барометром этой невидимой грозы. Признаки были физически реальны, почти осязаемы.

В ушах почему-то стоял высокочастотный звон, не звук, а его вибрация, словно кто-то забыл выключить старый телевизор в соседней комнате. Это был гул незавершённых споров, подавленных комментариев, которые висели в тишине ночного дома.

Столько не виделись, и так резко и грубо поговорили. Каждый вдох требовал усилия. Воздух казался вязким, обеднённым, будто его уже кто-то выдохнул и он был наполнен чужими тревогами. Лёгкие не могли насытиться, порождая желание убежать опять в лес и надышаться.

Кто-то выходил в туалет, кто-то пил воду на кухне, кто-то курил. Во мне зародилась беспричинная тревога. Мысли, днём упрятанные подальше, теперь выползали, как сороконожки: прищуренный взгляд тёти Оксаны, нервный взмах ладонью отца, ледяная вежливость дяди Эдуарда.

Я знала, что нельзя подпитывать это состояние, нельзя позволить липкой паутине чужой энергии опутать себя целиком. Поэтому тихо поднялась. Не включала свет — искусственный свет только дробил и без того хрупкое пространство. На ощупь нашла в косметичке маленькую бутылочку с ладаном и сандалом — не из суеверия, а как якорь обоняния, резкий, чистый запах, перебивающий энергетическую затхлость. Зажгла ароматическую палочку, и тонкая струйка дыма стала рассекать тяжесть, как нож.

Села на пол, скрестив ноги, спиной к кровати, где клубился самый густой смог бессонницы. Заземление. Представила, как из моего копчика в пол и дальше, в землю, уходит толстый золотой шнур, стягивая вниз, в темноту, всю дрожь и мурашки. Выдыхала долго и медленно, представляя, как с выдохом уходит всё недоброе, что пыталось прилипнуть.

Я не боролась, а просто отделяла своё ровное, спокойное поле от общего, возмущённого хаоса. Это была не магия, а гигиена. Чистка энергетического кокона.

Через двадцать минут дым смешался с лунным светом, а тяжесть в комнате отступила, сделавшись просто темнотой. Мурашки уползли, в ушах воцарилась тишина, а воздух наконец-то вошёл в лёгкие полной, освежающей грудью.

Я долго смотрела на лес, легла и вдруг у меня закололо в животе и стошнило. Я стояла на коленях, головой в унитазе.

Еще накатил испуг, что «скорая» в такую ночь вряд ли поспеет в деревню. И мне хана.

На четвереньках выползла из туалета. Да что со мной? Все было похоже на сглаз, на дурные завистливые мысли кого-то из гостей.

Вспомнила один заговор бабушки, она рассказывала о нем, если зло придет в дом, – решила, а вдруг? Чем черт не шутит. Голова стала ясной.

Я натянула леггинсы, накинула ветровку с капюшоном, закачалась, задрожала от холода после рвоты, и зашла в лес, так, что видны были просветы на ближайшую опушку.

Зажгла пару свечей. Достала червя, выползшего из ножки гриба, который не захотели варить, капнула на него воском от свечи, и, так «запечатав» червя, уложила его в вырытую ямку, а сверху насыпала холмик, как на могилке.

Все это время шептала заклинание:
«Кладу врага спать,
Не на пухову кровать, а соборовать.
Ты, враг (имя), не вреди,
А, как червь, в земле сиди.
Пока печать моя цела,
Не будет у меня врага.
Ключ, замок, язык. Аминь».

Потом перекрестилась и вернулась в дом. Что интересно, не было ни одного комара, будто они не признавали во мне живое существо.

5.Просветление

Утром меня разбудила тетя Оксана и сообщила, что тете Зое плохо, но «скорую» решили пока не вызывать. Что с ней, никто сказать не мог. Давление вроде в норме. Все списали на переутомление в лесу. Я видела, как она бледная лежала на диване, и ее обычная заботливость сменилась слабым, растерянным страхом. Странно, но к полудню волна недомогания отступила так же внезапно, как и накатила. Она даже смогла выпить чаю, хотя рука у нее все еще дрожала.

Мы уже начали успокаиваться, как вторая волна накрыла дядю Женю.

Если тетя отделалась испугом, то его состояние было куда серьезнее. Он всегда был человеком-невидимкой, но сейчас его отстраненность сменилась жуткой, ледяной прострацией. Он сидел на краю стула в столовой, не двигаясь, уставившись в стену, с которой уже давно облезли обои. Потом его резко начало бить мелкой, частой дрожью, будто в него воткнули вилку в розетку. Он не жаловался на боль, он просто... отключался.

Когда он попытался встать, его ноги его не послушались, и он рухнул бы на пол, если бы его не подхватил Данька. В доме поднялась паника. Вызвали «скорую». Врачи тоже были как будто ошарашены.

– Резкий скачок давления, тахикардия, тремор, спутанность сознания... — бормотал один из них, пока они укладывали дядю Женю на носилки. — Картина смазанная. Похоже на гипертонический криз, но... не совсем типично. Нужно исключить острый приступ тревожного расстройства или... — он бросил взгляд на нас, на стол, уставленный вчерашними грибами, — или интоксикацию. Возможно, нейротоксического характера.

Хозяйственная тетя Оксана сразу же начала с пафосом оправдываться, что она лично проверяла каждый гриб. Мой нервный папаша метался по комнате, пытаясь диктовать врачам свою версию, что, возможно, мы все себя отравили и просто еще не почувствовали.

Тетя Зоя стала причитать, что он так хотел попасть в родной дом, что жить здесь будет неизвестно кто, а он собирался тут сделать ремонт, что теперь дом развалится, – а она его отговаривала и вот на тебе.

Но я-то знала. Я чувствовала ту самую липкую, тяжелую энергию, которую пыталась отсечь ночью. И она скорее всего вернулась к тому, от кого исходила.

Заклинание сработало. Оно просто загнало того ядовитого Джина обратно в его бутылку. И теперь этот яд был не метафорическим, а самым что ни на есть реальным, с диагнозом в карточке и капельницей в больнице.

Эх, дядя Женя. Вечером иронизировал про этот дом, что достался от деда. Дядя Женя в детстве здесь каждое лето бывал. И вдруг такой удар…

Эпилог

Прошло то странное лето, потом – осень. К счастью, он поправился, – правда, теперь мы не встречаемся, – дядя удалился из соцсетей, избегает встреч со мной и мамой.

Ну да ладно.

Я вот тут приготовила обалденные острые баклажаны с мясом. Сперва замариновала мясо в грузинском красном вине. Добавила туда специй, соевого соуса, мёда и оливкового масла. Потом обжарила лук и морковь на кунжутном масле, добавила астраханской томатной пасты, поперчила черным перцем и чуть потушила. Вот, собственно и всё. Да, в конце еще полила мёдом…

Ко мне приехали друзья… Умяли всё под чистую. Рецепт никто не угадал. Один из друзей-итальянец, живущий в России, сказал, что когда увидел, попробовал еду, сразу женился на русской.

Потом посмотрел на меня, поел этих баклажан и сказал, что жениться «поторопился», после чего от жены отгреб хороший подзатыльник. Мои ребята с хохмой, конечно.

Мама и друзья приезжают регулярно, а вот родственники после того случая сюда ни ногой.

Тут мама подошла и говорит:

– Как-то нехорошо, то ты в этом году ни разу не побывала на могиле бабушки.

–Придется побывать. Поняла, что придется, – ответила я.