Шёпот Забвенных Имён

Свинец неба давил на крыши узких улиц, а туман, густой и влажный, скрывал город ото всех, даже от самого себя. В такой тишине, что слышно было, как остывают камни, работал Лоренц. Его мастерская, верчеe, подвал под старой аптекой, пахла пылью, сушёными травами и чем-то ещё — острым, металлическим запахом самой смерти.

На столе перед ним лежал толстый фолиант в переплёте из потёртой чёрной кожи. Это не была обычная книга. Это была «Хроника Ухода», и её страницы, испещрённые мерцающими чернилами, рассказывали историю каждого, кто покинул этот мир. Лоренц нашёл её в руинах храма, что стоял на границе миров, и с тех пор его жизнь обрела новую цель.

Он не искал философский камень или эликсир жизни. Его манила более дерзкая идея. Он обнаружил, что если аккуратно, особым составом, стереть имя умершего из Хроники, то сама реальность перестраивалась. Память о покойном испарялась из умов живых, его вещи теряли связь с хозяином, его дела забывались. Смерть аннулировалась, как несостоявшаяся сделка.

Но куда же девалась душа? Она оставалась. Пленником в этом мире. Безымянной тенью.

В углу подвала, за серебряной чертой, нарисованной на каменном полу, клубилась серая дымка. Это был Элиас, некогда кузнец. Лоренц стёр его имя неделю назад. Теперь это был лишь сгусток тоски и смутных воспоминаний, неспособный ни уйти, ни обрести форму.

— Скоро, мой друг, — пробормотал Лоренц, не глядя на тень. — Скоро я найду способ вернуть тебе всё. Полностью.

Он говорил это каждый раз. Но его истинной целью было не спасение душ. Он собирал их. Каждая тень была живым доказательством его победы над величайшей из тайн. Его бессмертие заключалось не в вечной жизни плоти, а в власти над самой смертью.

Лоренц взял кисть из вороньей кости и обмакнул её в фиалковый раствор, приготовленный из слёз ночных духов. На очередной странице Хроники пульсировало свежее имя — «Аннабель Вей». Девушка, утонувшая в реке на рассвете. Лоренц приступил к кропотливой работе, выводя замысловатые символы поверх букв, заставляя их тускнеть и расплываться.

Имя исчезло.

Лоренц почувствовал знакомый толчок — едва уловимое смещение реальности. Где-то родители Аннабель внезапно перестали плакать, с недоумением глядя на пустую кровать. Её возлюбленный тщетно пытался вспомнить имя девушки, чей образ уплывал из памяти, как дым.

А в подвале Лоренца, за серебряной чертой, появилась новая тень. Маленькая, дрожащая.

Внезапно воздух в подвале застыл. Тишина, прежде глухая, стала звенящей, напряжённой. Пламя единственной свечи погасло, не оставив даже дыма. Лоренц замер, сердце заколотилось в груди.

Из самого тёмного угла, откуда не было даже теней, послышался звук. Не голос и не шёпот в привычном понимании. Это был звук ржавого скрежета, скрипа старого дерева и лопнувших струн, сложившийся в нечто, напоминающее речь.

— Ло-р-ренц...

Он не дыша прислушался. Это было не имя из Хроники. Это было его собственное имя, но произнесённое так, будто его никогда не должно были произнести вслух.

— Кто здесь? — его голос дрогнул, выдавая страх, который он давно в себе подавлял.

Скрипящий шёпот раздался с другой стороны, прямо у его уха:

—Ты... крадёшь...

Тени за серебряной чертой заволновались, их бесформенные очертания забились в беспокойстве.

— Я ничьей не ворую! — выкрикнул Лоренц, вскакивая. — Я спасаю! Я дарю вечность!

— Нет вечности... в Забвении... — проскрежетал шёпот, и теперь он исходил со всех сторон сразу. — Ты... нарушаешь... тишину...

Стены подвала поплыли. Камни стали прозрачными, и сквозь них Лоренц увидел не улицу, а бескрайнюю, беззвёздную пустоту, серую и безжизненную. Это было самое Забвение, место, куда уходят стёртые имена. И оттуда, из этой вечной пустоты, на него смотрели. Бесчисленные, лишённые формы и памяти сущности. Они не видели его. Они чувствовали. Чувствовали эхо его поступка, рябь, идущую от его воли.

Одна из этих сущностей, больше и плотнее других, медленно приблизилась к границе миров. Она не имела ни рта, ни глаз, но Лоренц понял, что это Оно с ним говорит.

— Ты... собираешь... пыль... — прошипело Оно. — Но пыль... помнит...

Серебряная черта на полу вспыхнула ослепительно-белым светом и тут же погасла, расплавленная. Защита пала.

Тени, его «спасённые» души, с тихим, жалобным шелестом устремились к пролому в реальности, к этой серой пустоте. Они не сопротивлялись. Они возвращались домой.

— Нет! — взревел Лоренц, пытаясь схватить тень Элиаса. Его пальцы прошли сквозь холодный туман. — Я дал вам существование!

Тень кузнеца на мгновение обернулась. В клубящейся дымке на миг проступили черты лица — и в них Лоренц увидел не благодарность, а бесконечное, всепоглощающее облегчение. Затем тень растворилась в серой пустоте Забвения.

Лоренц остался один. Подвал снова был обычным подвалом. Свеча горела ровно, как будто ничего не произошло. Но Хроника на столе была пуста. Все страницы были чистыми.

И тут он понял. Он не чувствовал страха. Он не чувствовал гнева. Он пытался вспомнить имя кузнеца. Имя девушки. Имена всех, кого он «спас». В его памяти зияли пустоты. Он стёр их так тщательно, что забыл сам.

Он судорожно схватился за свою голову. «Моё имя... Лоренц... алхимик...» Это знание пока ещё было с ним. Но оно стало зыбким, как дым.

Шёпот вернулся. Тихий, ласковый, как скрип ветки по стеклу.

—Ты... хотел... стать... как мы...

Лоренц поднял голову. Он больше ничего не видел. Ни стен, ни свечи. Только нарастающую серую пелену. Он открыл рот, чтобы крикнуть, чтобы произнести своё имя, утвердить своё право на существование.

Но из его горла вырвался лишь беззвучный, жалкий выдох. Последнее, что он ощутил, — это лёгкое прикосновение, словно стирательную резинку провели по самой его сути.

На столе в пустом подвале лежал открытый фолиант. На его первой, прежде чистой странице, медленно проступали мерцающие чёрные чернила. Они складывались в единственное слово. Имя, которое больше никто и никогда не вспомнит.