Шерлок Холмс и злосчастная Дездемона

Наша скромная квартирка на Бейкер-стрит бывала сценой для эпизодов и трагических, и драматических; но появление мистера Хьюза можно было отнести скорее к сценам комическим. Случилось это в тот день, когда мой друг Холмс, потягивая кофе, и куря свою неизменную трубку, просматривал ежедневные газеты; неожиданно он хмыкнул.

- Какие-то криминальные новости, Холмс? – спросил я.

- О да, Ватсон, - отвечал он, - жестокое убийство. Муж заколол жену в припадке ревности.

- Место преступления известно? А как звали этого мужа?

- Отелло. А место преступления – на сцене в театре Уайт-холл.

-А, вы шутите, Холмс. Я уж подумал, что…

- А вот зрители не знали, что и думать. Ибо конец спектакля проходил крайне странно. Как вы знаете, Отелло душит Дездемону за пологом кровати. Так вот: душил он ее настолько бурно, что кровать тряслась ходуном! Судя по всему, несчастная Дездемона сопротивлялась, и сражалась за свою жизнь, как берсерк. Когда Отелло, одолевши наконец Дездемону, вновь появился перед зрителями, он имел такой вид, словно вышел победителем из схватки с дюжиной уличных хулиганов. Короче, театральный критик, описавший в своей заметке спектакль, весьма удручен такой излишне вольной трактовкой, - Холмс от души расхохотался; я присоединился к его веселью, но в этот момент в комнату зашла мисс Хадсон, доложив, что к нам пришел посетитель.

Посетитель оказался кругленьким лысым человечком, который был настолько ужасно взволнован, что немедленно потерял сознание, едва войдя в нашу комнату. Мы с Холмсом не удивились, так как в наших приключениях примерно половина мужчин имели обыкновение терять сознание, добравшись до нашей квартирки (ужасно нежный народ эти британцы, даром что колонизировали полмира!). Обычно падать в обморок они предпочитали возле камина (что неудивительно, ибо там теплее). И, так как это было делом обыденным, я достал фляжку с коньяком и поднес к его губам, размышляя, что мои расходы на коньяк стали просто ужасными.

Незнакомец вздрогнул и открыл глаза.

- Понимаете, мистер Холмс, - вскричал он, - у меня пропала жена…

- При каких обстоятельствах? – поинтересовался мой друг.

- При самых странных. Понимаете. Я владелец театра Уайт-холл. Ах да, меня зовут Эйнджел Хьюз. Но я не так сказал. Пропали сразу три человека… моя жена Холли в том числе. И все после вчерашнего спектакля. Наверное, мне надо обратиться в полицию, но они меня просто поднимут на смех…

- Отчего же?

- Я вам расскажу. После вчерашнего спектакля, который окончился очень странно…

- Я читал что-то в газете, не вот это ли? – Холмс протянул заметку.

- Да, это - то самое, - согласился наш посетитель, пробежав заметку глазами. - Но странно то, что никто из труппы ничего мне не говорит! Меня не было на спектакле - но когда я спрашиваю, что же там случилось – все возражают, что ничего не было, однако такими лживыми голосами… Они чего-то боятся!

- И чем же вы их так запугали? Увольнением?

- Да помилуйте, какое увольнение. Мы еле сводим концы с концами, каждый артист на счету. И тут пропадают сразу три актера! – он всхлипнул и замотал горестно головой.

- Ваша жена тоже была актрисой?

- Да, она играла Эмилию, жену Яго.

- Продолжайте…

- Так вот: исчезла главная звезда труппы, Дороти Кин, которая играла Дездемону, затем исчез Шарль, который играл Отелло, и моя жена. В попытках разобраться, что случилось, я обнаружил, что ночью кто-то выводил из сарая фургончик, в котором мы перевозим декорации, когда выезжаем с гастролями…

- Но он на месте?

- Да, но на нем ездили ночью! Шины в свежей земле, а кроме того, я провел свое расследование. Я проследил следы шин – вчера шел дождь, и на земле остались глубокие отпечатки. Следы привели меня на пустырь, заросший ивой, возле берега Темзы. Отойдя немного от того места, где следы обрывались, я обнаружил…

Лицо нашего клиента исказилось, губы задрожали.

- И что же вы обнаружили, - спросил я, протягивая ему бокал кларета. Он выпил его, стуча зубами о стекло.

- Я даже не знаю, как вам сказать, мистер Холмс! Это был труп… О!!! если бы вы его видели!

- Поверьте, я за свою карьеру сыщика видел множество трупов.

- Так-то оно так, сэр. Но это был труп огромного волка!

Он произнес эти слова замогильным голосом так, что у меня мороз пробежал по спине. Я вспомнил собаку Баскервилей… впрочем, собаку довольно трудно перепутать с волком, но все же…

- Волк в городе – довольно странно, - флегматично заметил Холмс, - но что вас так испугало?

- А то, что на этом волке был натянут сценический костюм из моего театра, и это был костюм Дездемоны…

- Действительно, это может озадачить кого угодно, - заметил Холмс.

- Кому и зачем понадобилось все это… не знаю, как назвать эти действия? Надеть на волка сценический костюм, затем заколоть его десятком или более ножевых ударов… Что это, какой-то зловещий ритуал, вроде тех, которые совершают вуду? Это направлено против меня, против моего театра или против кого? И куда исчезла моя жена, может, ее похитили? Все это произвело на меня настолько тягостное впечатление… Мне просто страшно, поверьте.

- Это очень интересный случай, промолвил Холмс, - я должен разобраться на месте.

***

Были уже сумерки, когда мы добрались до места происшествия. Небо уже было темным, почти ночным, и на нем светила почти круглая, прозрачно-белая луна, окруженная пышными облаками. Когда мы приблизились, Холмс издал возглас изумления, а затем жестом велел нам не приближаться. Поставив на землю фонарь, он склонился над волком, затем обернулся к нам с помрачневшим лицом.

- Здесь больше делать нечего, - произнес он, - кроме как вызвать полицию. Нам же предстоит отправиться втеатр, и задать актерам несколько вопросов…

На другой день, в театре, мы узнали, что разбежалась фактически половина труппы. Куда все они бежали, было никому не известно, но те актеры, что остались, таращились на нас перепуганными глазами, и отказывались отвечать.

- Я не буду ничего спрашивать вас о том, что случилось в тот вечер на спектакле, - сказал Холмс, - я хочу, чтобы вы рассказали мне, каким человеком была пропавшая звезда вашего театра Дороти?

- Ослепительной, красивой, шикарной, - отвечал нестройный хор актеров. На лицах их было написано самое кислое выражение.

- А ее гримерка, где она?

- Там, сэр. Мы ее заперли на ключ и ничего не трогали.

Войдя в гримерку, Холмс вынул лупу, обследовал сумочку пропавшей дамы, извлек какой-то пузырек с остатками микстуры, понюхал его. Затем, порывшись, достал из потайного кармашка сумки некий порошок.

- Я видел все, что хотел увидеть, - сказал он как всегда таинственно.

Повернувшись к актерам , он спросил:

- Почему вы звали вашего актера – ну, премьера, который играл Отелло – Шарль?

- Он француз, - отвечала хорошенькая молодая актриса, - он приехал в Англию в надежде, что здесь у него будет больше работы.

- Как его полное имя?

- Шарль Антуан Камбер.

- Отлично. А есть ли у вас фотографии всех троих - мисс Кин, мистера Камбера, и супруги господина директора?

- О да, они украшают холл нашего театра. Пройдемте, прошу вас.

Холл театра был украшен несколькими рядами прекрасно выполненных фотографических портретов. Холмс прошел мимо них, осматривая с любопытством.

- Вот это, сэр, супруга нашего директора…

- Ага, очень милая дама, - заметил Холмс.

Я вгляделся в лицо красивой женщины; черты его были не слишком правильными, но это придавало ей тем большую пикантность. Ее улыбка была трогательно мила. Однако в глазах ее было какое-то ищущее, тоскливое, неудовлетворенное выражение.

- А вот это мисс Кин, наша прима, - продолжала девушка, указывая на портрет ослепительной красавицы. Я всмотрелся.

Она и вправду была очень хороша, но властное выражение на ее лице показывало желание покорять и подчинять. Красивая улыбка немного напоминала оскал…

- А где же портрет Шарля? – спросил Холмс.

- Прошу сюда, сэр.

Холмс остановился перед портретом довольно красивого мужчины, чья мужская привлекательность была не столько в идеальной красоте, сколько в том выражении энергии, мужественности и внутренней силы, которыми дышали все черты его лица.

Лицо моего друга, до этого бесстрастное, вдруг приобрело выражение крайнего изумления. Словно не веря собственным глазам, он подошел поближе, прищурился. Затем, словно удостоверившись, покачал головой.

- Мне кажется, вы узнали этого человека, Холмс? – спросил я тихо.

- Да, сомнений быть не может. Кажется, я начинаю что-то понимать. Ну что ж, нам осталось только заехать в редакцию «Таймс» и дать объявление, а потом – ждать, полагаю, что тот, кто нам нужен, не может не откликнуться.

***

Шерлок Холмс обладал в изумительной степени способностью отвлекать свои мысли по желанию. Вставал он обыкновенно поздно (в тех случаях, когда вообще ложился спать). Мы приятно провели время за завтраком и очень мало говорили о деле; Холмс играл на скрипке, рассуждал со мной обо всем на свете, но в то же время я не мог не чувствовать, что он кого-то ждет.

Когда миссис Хадсон принесла свежие газеты, я, рассеянно просматривая объявления, наткнулся на такой текст:

«Требуется опытный истребитель вампиров, оборотней и прочей нечисти. Вознаграждение солидное. Обращаться по адресу Бейкер-стрит, 29».

С недоумением изучив объявление несколько раз, я уже готовился спросить моего друга, что все это значит, как зазвенел дверной звонок, и миссис Хадсон доложила, что некая особа, которая не назвала себя, желает видеть мистера Холмса.

Холмс тотчас отложил скрипку, достал свой верный револьвер, и притаился за дверью, дав мне понять жестом, что я должен сделать то же самое.

- Будьте осторожны, Ватсон, - шепнул он мне. – Мужчина, которого мы ждем – крепкий орешек.

Едва дверь распахнулась, Холмс тут же приставил к виску вошедшего дуло пистолета, и тут же издал возглас разочарования, ибо «особой» оказался не мужчина, а хрупкая нежная дама, которая от такого приема тут же упала в обморок. Я поднес к ее губам фляжку, и опять посетовал мысленно на чудовищный расход коньяка.

- Прошу извинить, мадам, но мы ждали не вас, - произнес Холмс, в голосе которого, впрочем, не было никакого раскаяния, а только огорчение, что ему попалась совсем не та добыча , на которую от рассчитывал.

- Я уже вижу, что мой дорогой Шарль был прав, что ему идти по этому адресу не стоит, - слабым голосом отвечала дама, которую мы усадили в кресло. Я к этому времени уже узнал ее: это была та самая Холли Хьюз, жена хозяина театра. – Он прислал вам письмо – вероятно, джентльмены, это вам стоит прочесть.

С этими словами она протянула Холмсу конверт; вскрыв его, Холмс пробежал его глазами и протянул мне. Я прочитал письмо, написанное неразборчивым почерком иностранца:

«Уважаемый мистер Холмс! Не стоит идти по моему следу. Сейчас, когда вы читаете эти строки, я уже пересекаю Ла-Манш, направляясь на материк. Я совершенно точно уверен, что в Лондоне не осталось никаких оборотней и вампиров (за исключением тех, кто сидит в Палате Лордов, и еще на Даунинг-стрит, но с теми мне не справиться). Так что это соображение, плюс слишком известный мне адрес, навели меня на мысль, что мне лучше у вас не появляться, а, напротив, направиться в сторону, прямо противоположную.
Что же касается того случая, которым вы обеспокоены, то Холли расскажет вам все. Она тут ни в чем не замешана – она не более, чем свидетельница. С искренним почтением – мистер Ван Хельсинг, эсквайр.»

Холмс уселся в кресло напротив леди, и молвил:

- Ваш друг, мистер Ван Хельсинг, пишет, что вы могли бы нам все рассказать… Я, в свою очередь, буду счастлив выслушать ваш рассказ.

Дама вздохнула.

- Я даже не знаю, с чего начать. Я всю жизнь пыталась зарабатывать на жизнь актерским ремеслом, но таланта у меня немного, так что я всю жизнь подвизалась на вторых ролях и жила впроголодь.

Поэтому, когда директор театра предложил мне выйти замуж, я согласилась. Брак мой трудно назвать удачным, я вышла за него просто потому, что устала скитаться из театра в театр, жить на съемных квартирах. Я надеялась, что замужем за ним я наконец отдохну от нужды и неопределенности.

Да, я не любила мужа… его трудно любить. Дело даже не в его внешности. Он жадный, он склонен к истерикам, он никогда не утруждает себя быть по отношению ко мне справедливым. Каждая женщина хочет немного любви и ласки, мистер Холмс, и тут появился Шарль. Он стал моим утешением. Но она, эта проклятая, ненавистная женщина, положила на него глаз – и попыталась увести у меня.

- Она – это Дороти Кин?

- Ну да. Она появилась в театре даже на пару недель раньше него, и все радовались, что у нас есть прима на главные роли. Но она была такой неприятной. Она была ужасно наглая. Просто волчица. Если ей нравился мужчина, она умела подойти к нему сама, заговорить, и обольстить его дерзким взглядом своих янтарных глаз. Как это ей удавалось – одному черту известно, но она умела обольщать, лишь взглянув, лишь произнеся несколько слов своим томным голосом. Вы скажете, меня это не касалось, но на самом деле – очень тревожило. Потому что Шарль очень ей нравился…

К чести Шарля, он дал ей понять, что он не свободен, и что у него уже есть пара. Тогда она решила поговорить со мной. С потрясающей наглостью она заявила, что Шарль будет принадлежать ей, а что до меня, то или я сама навсегда попрощаюсь с возлюбленным, либо она сообщит об этом мужу, и дала мне сутки на размышление…

Долго размышлять мне было некогда. Я заметила уже давно, что она принимает лекарство от какой-то таинственной болезни – обострения с ней случались раз в месяц, в полнолуние; она говорила, что это лекарство от астмы, что без него она просто начинает задыхаться – особенно при сильной нагрузке.

Конечно, я поступила дурно, но я была в ярости. Увидев, что она выходит на сцену, я прокралась в ее гримерку, вылила все снадобье из флакона в раковину и налила воды. Я знала, что полнолуние будет на другой день.

На другой день она спросила меня, что я решила. Я отвечала, что она выиграла, что разрыв с мужем будет для меня означать конец карьеры, и я порву с Шарлем. Эта негодяйка торжествующе рассмеялась, имела наглость покровительственно похлопать меня по щеке и заявить: «Ну, я всегда знала, что ты разумная девочка».

Но, клянусь, я не ожидала того, что случится. Я думала, она начнет задыхаться на сцене, что ей станет дурно, дадут занавес, и муж просто уволит ее за срыв спектакля. Я уже представляла, как он говорит ей: «Если вы больны, то могли дать знать – у нас есть актриса-дублерша, а теперь вы сорвали спектакль!» Таким образом, моя месть была бы сравнительно безобидной, но я же не представляла, что случится из-за того, что я подменю лекарство водой!

Дама сделала паузу и закрыла лицо руками. Затем, овладев собой, она продолжала:

- Она начала превращаться в волчицу именно в той сцене, где Отелло должен задушить Дездемону. Спросивши Дездемону, молилась ли она на ночь, он начал наступать на нее. Она попятилась к кровати, отгороженной от зрительного зала занавеской, и тут с ней началось это ужасное превращение! Она вся покрылась шерстью, глаза горели красным пламенем… лицо вытянулось, превратившись в волчью морду, и в ее пасти сверкнули такие ужасные клыки… Бедный Шарль, игравший Отелло, был в шоке. Как вы знаете, есть такое заблуждение, что Отелло душит Дездемону. На самом деле у Шекспира он закалывает ее ножом. Для этой цели у нас был большой, отнюдь не бутафорский нож. Вообще-то это серебряный нож моего мужа, вроде фамильной ценности. И его выдают под роспись только для этого спектакля… Обычно зритель видел это нож в руках актера. А затем, зайдя за занавесь кровати, актер втыкал нож несколько раз в лежащую там подушку с песком. Но в этот вечер Отелло начал обороняться всерьез, ибо он увидел перед собой ужасную оскаленную морду вервольфа, который тянул к нему свои жуткие когти.

- Вы сами видели все это?

- Ну да, из-за кулис все было видно. Зрители в зале, вероятно, дивились тому, что Отелло убивает несчастную Дездемону так бурно, что кровать вся ходит ходуном…

Впрочем, в шоке был не только Отелло, но и другие актеры. Однако, вот что значит актерская выучка: спектакль превыше всего! Как вы знаете, убитая Дездемона по пьесе так и лежит в постели за занавеской, ее никто не видит. Остальные актеры труппы видели, что произошло - и были в ужасе, но, как ни дрожали их колени, они вышли на сцену, произнесли назначенные ролью фразы и довели спектакль до конца…

Что делать с трупом, никто не знал. Но мы вывезли его в нашем вагончике для декораций, отвезли на пустырь,и там бросили…

Она закрыла глаза и, откинувшись на спинку кресла, лишилась чувств. Я тут же вытащил фляжку, сожалея отом, что расход коньяка превысил все мыслимые нормы.

Придя в себя после глотка коньяка, она продолжала:

- После этого я сказала Шарлю, что мы связаны навеки, и я должна сопровождать его всюду и всегда. Но он рассказал мне такое… такое…

- Что же именно?

- Что он охотник за оборотнями и вампирами, и его зовут не Шарль, а Ван Хельсинг. Что в наш театр он пришел только, чтобы выследить эту самку вервольфа. И что мне не место рядом с ним – его жизнь слишком опасна, и ему лучше быть одиночкой. Что он очень ценит мои чувства, но мне лучше вернуться к мужу… и напоследок попросил завезти вам на Бейкер Стрит это письмо, - она закрыла лицо руками и зарыдала, в то время как я мысленно порадовался, что моей фляжке уже ничего не грозит.

***

В завершение этого дела скажу, что миссис Холли Хьюз вернулась к мужу. Будучи в отчаянии от того, что он лишился примадонны, и вообще пол-труппы разбежалось, он дал жене главную роль в постановке пантомимы, с которой она справилась блестяще. Что до нас с Холмсом, то мы уже видели этот спектакль, и собираемся пойти на следующую премьеру. Мы надеемся, что никаких эксцессов за этим не воспоследует.