Шестерёнки последнего рассвета. Акт 1. Том 1.

Пролог: Город, который верил в вечность.

Если бы я знала, что это последний день нашей настоящей жизни, я бы сфотографировала его иначе. Не улыбки, а тени. Не праздник, а тишину перед криком. Я до сих пор помню тот день. День, когда всё началось.

Наш город Тамаков не был сказкой. Сказки заканчиваются. А он, казалось, будет вечным и настоящим. Его узкие улочки, вымощенные камнями с потускневшими от времени рунами эльфов, помнили шаги огров, первых поселенцев. Воздух всегда был пропитан сладковатым, дразнящим ноздри ароматом корицы из пекарни гнома Борко. Здесь смешивались не только запахи, но и судьбы. Люди торговали шёлком рядом с хитрыми кицунэ, огры-грузчики с неожиданной аккуратностью переносили хрупкие эльфийские кристаллы, а мы, дети всех народов, беззаботно играли в прятки среди древних могил на Холме Памяти.

Даже имена говорили о том, что старые границы стёрты. Возьмите Виктора — сына могучего огра и хрупкой женщины. Его мать дала ему человеческое имя, и его отец не был против. Это было… обыденно.

На уроках нам рассказывали, что несколько веков назад все народы враждовали. В это верилось с трудом. Хотя мы и знали, что где-то ещё существуют места, где к «иным» относятся с ужасающей жестокостью.

А самым ярким символом нашего единства был День Корней. Каждый год пятнадцатого марта мы, живые, благодарили предков за начало наших «прекрасных жизней». Эльфы украшали могилы ветвями цветущих цветов, огры возлагали выточенные из камня амулеты, а кицунэ… ну, кицунэ приносили вяленую рыбу. Её лёгкий, но настойчивый запах к вечеру становился невыносимым для чуткого эльфийского обоняния, разливаясь по всему городу. И это был знак — знак того, что дары приняты.

Но в тот год всё было иначе. Праздник жизни совпал с чем-то тёмным, чужеродным.

Пока город беззаботно веселился, на самом краю Холма Памяти неизвестный, покрытый мхом механизм, вдруг сдвинулся с места. Его шестерни, повернулись с тихим, леденящим душу скрипом. Скрип, похожий то ли на вопли людей, то ли на то, как ломаются кости. А рядом, в сгущающихся сумерках, застыли две безмолвные фигуры. Слишком тёмные чтобы быть просто людьми.

Признаки надвигающейся беды были — я чувствовала их кожей, но осознала это лишь потом, когда было уже слишком поздно. В тот день я носилась по улицам со своим фотоаппаратом, и его вспышка иногда срабатывала слишком ярко, ослепляя, — но я не заметила даже этого. Воздух был странным: сладкий запах корицы смешивался с гнетущей, зловещей тишиной, предвещающей бурю.

Но главное, что заметили бы все, окажись они чуть внимательнее… В воздухе не было ни единого намёка на запах вяленой рыбы.

Предки не приняли дары. А, значит, больше не защищали нас.

---