Шестнадцатая попытка

Мокрая капибара стояла посреди лаборатории и смотрела на профессора Ираиду Саушкину с совершенно невинным выражением мордочки. Казалось, она действительно не понимает, какие могут быть к ней претензии: подумаешь, выбралась из загона в импровизированном живом уголке, опрокинула ведро с грязной водой и извалялась в ней до свинского состояния.

– Афанасий, Сосиска опять выбралась из загона! – пожаловалась Ираида. – И разлила воду! Она что, хочет купаться? Что скажет уборщица? Она же отошла всего на минуту!

Профессорша подобрала ведро и выпрямилась, сдувая со лба розовую челку – печальное свидетельство попытки залечить сердечные раны после расставания с профессором Сестравицким.

– Уборщица скажет, что капибару нужно держать дома, а не на работе. Давайте ведро, я вытру. Остальные лаборанты все равно разбежались.

– А как я буду держать Сосиску дома, когда ей надо общаться?! – возмутилась профессорша. – Тут хоть какая-то компания в живом уголке, а у меня в квартире одна драцена в горшке.

Афанасий хмыкнул, отобрал у начальницы ведро, взял швабру и принялся собирать разлитую воду. О том, что пять крыс, рыбки и две флегматичных черепахи в аквариуме это сомнительная компания для капибары, он сообщать не стал – Ираида и сама это знала.

С другой стороны, она действительно очень мало времени проводила дома – особенно сейчас, после болезненного расставания. Если раньше она ночевала то у себя, то у вероломного профессора, то теперь все чаще дремала на диване в комнате отдыха, а дома появлялась только на выходных. Даже в домашнюю мастерскую не заезжала, забросила.

– Давайте отдадим Сосиску обратно Сестравицкому, – предложил Афанасий.

– Я не хочу видеть этого козла! – вспыхнула профессорша. – Пусть только явится!..

– Верните Сосиску в загон, а я пока все уберу, – перебил Афанасий, не горя желанием вновь выслушивать давно известный список претензий.

О своем неосторожном предложении он успел пожалеть. Прошлая встреча с профессором едва не закончилась полицией – к тому же он подозревал, что Сестравицкий не горит желанием забирать себе непоседливого грызуна размером с собаку.

Ираида кивнула, уводя шестьдесят килограмм напоминания о коварном любителе капибар и симпатичных студенток обратно в «живой уголок», и вернулась с какой-то банкой в руках. Афанасий как раз успел домыть пол и вернуть инвентарь недовольной уборщице.

– Пойдем со мной, поможешь, – серые глаза начальницы сияли нежно и вдохновенно.

Природа этого сияния была Афанасию прекрасно известна. Собственно, варианта было всего два. Ираида могла смотреть так на глину, когда мастерила фигурки в своей домашней мастерской, а еще…

– Это что, новая попытка создать жрущую протоплазму? Какая, пятнадцатая?

– Шестнадцатая, – Ираида ласково улыбнулась банке. Так, как даже Сестравицкому не улыбалась.

Даже когда он капибару ей приволок.

– А что это такое?

Афанасий мрачно посмотрел на банку в руках профессорши. Коричневая слоистая хрень в банке зловеще побулькивала и в целом выглядела так, будто попытка создать протоплазму уже возымела успех.

– Чайный гриб! – радостно откликнулась профессорша. – Этот организм представляет собой симбиоз дрожжевого гриба и бактерии…

Афанасий закатил глаза, слушая, как Ираида перечисляет названия этих бактерий на латыни – рассматривая банку так, как будто названия были написаны непосредственно на грибе. Звуки мертвого языка навевали малоприятные воспоминания о третьем курсе медицинского института, с которого Афанасия, собственно, и выперли прямиком в армейку. Два года срочной службы, три года контракта, ранение, комиссован, пристроен в лабораторию к Саушкиной – и снова проклятая латынь! «Вьетнамских флэшбеков» от нее у него было больше, чем после битвы за Венеру.

- … он производит вкусный напиток. Сначала он кисло-сладкий, но если настоится, становится кислым и опасным для здоровья. Я, конечно, сама не пробовала…

– И где вы взяли эту мерзость? – перебил Афанасий.

– Как где, на Лунном рынке, – радостно заявила Ираида. – Афанасий! Опять этот взгляд! Можно подумать, тебе не тридцать, а вдвое больше!

Самой Ираиде Саушкиной было тридцать шесть лет, и минимум пятнадцать из них она провела в этой самой лаборатории, изредка выбираясь в короткий отпуск, в основном на Луну – пополнять запасы всякой хреновины на самом большом черном рынке в системе. Афанасий частенько составлял ей компанию вместо домоседа-Сестравицкого, следя, чтобы она не влезла в неприятности и не приволокла из отпуска ничего опасного.

И вот теперь он хватался за голову, не понимая, как можно было проморгать проклятый чайный гриб!

– Следующим летом, Ираида Ильинична, мы полетим на море, – он мысленно досчитал до десяти и нашарил в кармане электронную сигарету, жалея, что начальница запрещает курить в лаборатории. – Будем валяться на пляже, есть хачапури, любоваться звездопадом, и никакого черного рынка. И чайных грибов!

– Ну что ты опять начинаешь?! – рассердилась Ираида. – Никакого полета мысли! Ты самый скучный лаборант из всех, кого мне давали! А главное, пристал, как банный лист!

– Ладно, ладно, чего вы сразу! – примиряющее сказал Афанасий. – Вы только скажите, как это убить? Огнемет подойдет, или нужно запастись серебром, как в кино про вампиров?

– Тебе лишь бы огнеметом, – фыркнула профессорша. – Ты, наверно, и на Венеру полетел, чтобы тебе табельный огнемет выдали.

– Конечно, - сумрачно произнес Афанасий. – Люблю, знаете, сжигать всякое.

Ираиду тут же замучила совесть:

– Ох, что ты, я не хотела! Это все Сестравицкий, я из-за него сама не своя! Пойдем, пойдем, загрузим гриб в репликатор. Я хочу узнать, получится ли решить проблему шестой, третьей и пятой партии, если взять за основу организмы-симбионты…

***

Репликатор проработал до утра субботы, и в полдень Ираида бурно радовалась маленькому коричневому комочку. Афанасий с подозрением смотрел на этот самый комочек, пытаясь найти отличия от того, что было в банке. Их было до обидного мало, но профессорша была счастлива как минимум от того, что протоплазма не спешит распадаться на составляющие, как обычно.

К полудню протоплазма еще не распалась, Ираида пребывала в состоянии перманентного восторга, а Афанасий сходил домой за выданным еще на Венере табельным огнеметом.

К утру воскресенья хрень в баночке поглотила всю предложенную органику, а Ираида радостно носилась вокруг и пыталась взять пробы. Афанасий смотрел, как протоплазма тянется за щупом, стараясь прикоснуться к защитным перчаткам профессорши, и думал, что зря согласился на эту работу – сидел бы на ветеранской пенсии и горя бы не знал.

В обед Ираида попыталась скормить протоплазме крысу из «живого уголка», и Афанасий чудом уговорил ее подождать, заявив, что крысы свои и их жалко, а в понедельник он купит чайному грибу лабораторных мышей. И еще принесет новый бронированный бокс взамен того, что уволок Сестравицкий на прошлой неделе, когда пара ученых делила нажитое за пять лет лабораторное имущество («да лучше бы забрал капибару!»), а имеющийся старый пугает свежими трещинами после того же скандала. Спасибо, что комната для исследований герметична полностью и по сути представляет собой тот самый большой бронированный бокс. Чтобы всякие результаты исследования из него не выбрались.

К вечеру Афанасию удалось заручиться поддержкой уборщицы и отправить Ираиду домой – поспать. Профессорша упиралась, и он пообещал, что не пойдет домой и будет караулить протоплазму всю ночь. И еще капибару, чтобы не нашкодила, а то она повадилась открывать вольер и носиться по лаборатории.

– Да плевать я хотела, – бурчала Ираида, когда он выпроваживал ее из лаборатории, – а Сестравицкий козлина, я хотела котеночка, а не это. Отдать даже некому, без документов никто не берет – боятся, что будет штраф.

Ираиду было жалко, капибару тоже, а вот гнусную протоплазму Афанасий жалеть не собирался. Он закрыл за профессоршей дверь, выждал для верности полчаса и вооружился огнеметом.

К счастью, его начальница редко встречалась с ветеранами войны на Венере и не могла сравнить их с Афанасием. А то она, может, и заподозрила бы неладное, заметив, что они не таскаются с ручными огнеметами, и, тем более, не берут их на работу и не используют для того, чтобы на малой мощности поджаривать пауков. А, может, и нет – решила бы, что он ярко выраженная индивидуальность.

Его мог бы вычислить Сестравицкий, только он смотрел на всех лаборантов как на пустое место. А когда заметил, что Афанасий слишком уж часто крутится возле Ираиды, всплыли истории о его любовницах.

– Проклятая Сосиска, опять сбежала, – выругался Афанасий, заметив открытую дверцу вольера.

По старой армейской привычке он сразу предположил худшее. Так и вышло – капибара крутилась возле отсека с протоплазмой.

Афанасий отодвинул ее ногой – шестьдесят килограммов живого веса возмущенно пискнули – и подумал, что надо бы отвести обратно в вольер. Только для этого нужно было оставить огнемет, потому, что он тоже весил немало, а делать этого категорически не хотелось.

В следующую секунду капибара проскользнула в приоткрывшуюся дверь, и Афанасий вспомнил прощальные слова Ираиды: «Тогда я не буду закрывать дверь, вдруг ты захочешь посмотреть».

То, что он не испытывает восторгов при виде прожорливого чайного гриба, профессорше в голову как-то не приходило.

…Афанасий не сразу понял, что с протоплазмой не так.

Увидел движение, и руки сами вскинули огнемет – и только потом он заметил, что коричневое тело чайного гриба находится над стеклом.

А не под.

Он понял, что эта протоплазма как-то просочилась сквозь трещины – в лучших традициях старых фильмов ужаса – и явно не против отведать крыску или еще чего вкуснее.

А вот капибара не поняла ни черта.

– Сосиска, чеши отсюда, – пробормотал Афанасий, нацеливая огнемет. – Сосиска!..

Капибара не послушалась. Она и раньше его не признавала, а теперь, кажется, заинтересовалась чем-то таким забавным, коричневым и лохматым.

Интерес оказался взаимным.

Афанасий так и не понял, как чайный гриб оказался на морде у капибары. Кто из них успел первым.

Он только увидел, как по мохнатому тельцу прошла короткая судорога, и животное тяжело упало на пол. Афанасий видел, как морда капибары стремительно укорачивалась, а налипший на нее чайный гриб разрастается с каждой секундой. Голова, потом шея…

«Сосиска, прости».

Афанасий не стал дожидаться финала. Он прицелился, нажал кнопку, и огненная струя смела и гриб, и еще шевелящиеся останки несчастной Сосиски.

«Не так страшен черт, как его малюют», – вспомнил старую пословицу Афанасий, глядя на рухнувший на пол обугленный безголовый скелет. К сожалению или к счастью, эпичной битвы на этот раз не случилось.

Он устало опустил огнемет. Адреналин схлынул – пришла реакция, и огнемет стал казаться ужасно тяжелым, руки тряслись, захотелось спать…

Но спать, конечно, было нельзя. И дело не в том, что в таком состоянии на него накатывали болезненные воспоминания о Венере, а в том, что он должен был прибраться в боксе и придумать, где, в конце концов, протоплазма, и куда он дел капибару.

Афанасий шагнул вперед, переключил рычаг мощности на огнемете, намереваясь превратить скелетик несчастного животного в прах… и увидел блеск металла.

– Минуточку, – пробормотал он в избытке чувств. – Ах ты, Сосиска! Алмазная черепашка, а не Сосиска!

И добавил пару словечек покрепче. Потому что "несчастная капибара" действительно очень напоминала алмазную черепашку из книги великого Кира Булычева. Животное было кибернетическим. Теперь, когда часть органики была сожрана протоплазмой, а часть сгорела, это стало очевидным.

Афанасий перевернул ногой останки, намереваясь изучить внимательнее... и услышал быстрые шаги за спиной.

Ираида вернулась.

– Афанасий?! – с ужасом спросила профессорша. – Где протоплазма?! Ты что… убил капибару?!

– Это не то, о чем вы подумали! – пробормотал Афанасий, понимая, что не имеет права рассказывать про капибару-киборга, – я… я сейчас все объясняю. Я… – он на мгновение запнулся, представив себя на месте изменщика Сестравицкого, – я… я взял огнемет, чтобы сжечь паука! Я не думал, что он побежит в эту сторону!.. и что Сосиска выберется из вольера!..

Он говорил и говорил, рассказывая, что не собирался никого поджаривать, он просто пошел проверить протоплазму, а тут оказалась капибара, он хотел вернуть ее в загон, но увидел паука, а в руках был огнемет, а он неправильно выставил мощность и…

Ираида, обычно вспыльчивая, молча забрала из его дрожащих рук огнемет. Точнее, попыталась забрать, не удержала и чуть не уронила на пол.

– Я… сожалею… я напишу заявление. Завтра же.

Ираида негромко хмыкнула и осторожно положила руку ему на плечо: легкое и успокаивающее прикосновение.

– Ну чего сразу-то заявление, – смущенно сказала она. – Я же все понимаю. Венера не отпускает, да? Ты все еще дрожишь, это, конечно, ужас. Капибару жалко, но хоть не будет напоминать мне об этом козле Сестравицком. Только давай договоримся, что ты поработаешь над своей арахнофобией у психолога. Я сама тебя запишу. Договорились?

Афанасий опустил голову. Походы к психологу он считал заведомо бесполезными, только обстановка не располагала к спорам. Перспектива вылететь из лаборатории прямо на биржу труда ему совершенно не улыбалась.

– Тебе пора перестать смотреть на каждого паука так, будто это засланец недобитых венерианских сепаратистов, – продолжала щебетать Ираида. – Я уж не говорю о том, что тысячу раз просила не заходить в лабораторию с огнеметом… кстати, а где протоплазма? Она что, опять оказалась нестабильной? Но ведь должны были остаться следы, очень странно. Ты точно не открывал бокс?

Афанасий устало покачал головой. Он понял, что нужно срочно поменять тему беседы: еще не хватало, чтобы взбалмошная профессорша решила сопоставить провал пары казалось-бы-удачных экспериментов по созданию жрущей протоплазмы со странным лаборантом и его огнеметом.

Он сунул руку в карман халата, достал электронную сигарету, переключил на бездымный режим и сделал затяжку:

– Видели бы вы, во что вырастают венерианские пауки, если не сжечь их за час.

Поборница здорового образа жизни Ираида мгновенно забыла про бокс:

– Курить эту мерзость?! В моей лаборатории?! А ну-ка давай сюда! Нет, Афанасий, я готова мириться с большинством твоих армейских привычек, но курево это слишком!.. – профессорша выхватила у него сигарету и махнула в сторону почившей капибаропротоплазмы. – Все, я пошла, посмотрю по камерам, что произошло с протоплазмой, а с тебя уборка и поминальная речь. Если вдруг Сестравицкий спросит, скажем, что бедолажка померла от тоски.

***

Вечер следующего дня Афанасий проводил в баре – лечил душевную травму после убийства протоплазмы, кибер-капибары, и, в особенности, похода к психологу, коктейлем из рома с каким-то зеленым сиропом. Параллельно он отчитывался куратору, Олегу Егорову, о своих «успехах».

– Чудом пронесло, чудом! – резюмировал он. – Я уж думал, она меня вычислит. Счастье, что я все же добрался до камер раньше нее. А знаешь как? Мне пришлось сделать вид, что мне плохо, и отправить ее на поиски аптечки!

– Тебе нужно быть осторожнее, – небрежно сказал куратор, поигрывая столовым ножом с таким видом, словно прикидывал, как ловчее всадить его не в стейк, а кому-нибудь в глаз. – Такими темпами соблазнять придется.

Со стороны это выглядело довольно жутко, но Афанасий еще со службы знал, что Олег, его бывший командир, влюблен в холодное оружие до потери пульса, метает все, от скальпеля до строительных гвоздей, и такие жесты у него выходят рефлекторно.

Особенно когда Афанасий косячит.

– Счастье, что она решила, что протоплазма потеряла стабильность и распалась из-за воздуха от треснутого стекла. За эти два года, пока я на задании, Ираида трижды создавала жрушую протоплазму из всякой хренотени, – мрачно сказал Афанасий. – И если в четвертый раз она выйдет огнеупорной…

Олег отложил нож, глотнул кофейный коктейль с пряным ароматом – он был за рулем и не пил – и спросил:

– Что такое «хренотень»?

– Тень фаллической формы. Шуточка из фантастики двадцать первого века. Пожалуйста, не уходи от вопроса.

– Мы не собираемся избавляться от перспективных ученых только из-за того, что у них странное хобби, – Олег доел стейк и воткнул нож в свежую помидорку.

– Хобби у нее делать фигурки! – с раздражением сказал Афанасий, вспоминая коллекцию мопсов и котиков, надаренных начальницей. – Жрущая протоплазма это мания. И потом, я ничего не говорил про «избавляться», просто загрузите ее работой! Чтобы у нее и чихнуть времени не было!

– Тогда тебе не следовало спускать с эскалатора профессора Сестравицкого. Он хоть как-то ее отвлекал. От этих маниакальных идей.

Афанасий скрипнул зубами, вспоминая любителя капибар и длинноногих студенток:

– Тут нужно что-то более серьезное, чем полчаса секса в неделю, – сказал он. – И не забывайте, что это Сестравицкий подсунул Ираиде капибару-киборга.

– Признайся, ты просто приревновал ее к старому хрычу, – ухмыльнулся куратор. – А насчет киборга: мы разбираемся. Пока еще ничего не ясно. Тебе следовало аккуратнее орудовать огнеметом, чтобы не повредить электронику.

Афанасий, конечно же, понимал, что любителя дарить капибар могли использовать втемную. Он мог и не знать, что забавное животное следит за Ираидой и передает информацию неизвестно куда. Или знать.

Но мысль, что он якобы ревнует Ираиду к Сестравицкому, не давала ему сосредоточиться на киборгах!

– Напоминаю, что профессору сорок два, как тебе, – фыркнул Афанасий. – Так что он просто хрыч. И потом, я не спускал его с эскалатора, он упал сам.

– И мордой об машину тоже сам приложился? Два раза?

– Поскользнулся, с кем не бывает, – сказал Афанасий, допивая ром. – Давай вернемся к профессорше. Ираида возится с протоплазмой потому, что мечтает оставить о себе память на века. Так и поручите ей что-нибудь грандиозное, пусть развлекается.

– Я передам куда надо, – пообещал Олег, взглянув на часы. – Это все? Еще пожелания будут? Пойду я, наверно. Давай, не увлекайся.

Афанасий нажал на звоночек, вызывая официанта, и добавил:

– Пожелания есть. Не просите ее воссоздать венерианских пауков. Все остальное я как-нибудь переживу.