Шесть секунд с самолета

Вы слышали когда‑нибудь такое выражение — «шесть секунд с самолёта»? Думаю, вряд ли. Вот и я впервые услышал его в Афганистане. Оно не только о том, что человек совсем недавно приехал в Афганистан, но и о его военном опыте, знаниях особенностей местной жизни и службы. Можно даже сказать, это состояние души. Оно накрывает каждого вновь прибывшего. Это очень заметно со стороны — и мне тоже довелось его испытать.
В Кабул я прилетел на транспортном Ил‑76 из Ташкента. Было часов десять утра по местному времени. Борт подкатил на стоянку, и лётчики опустили рампу. Ещё не отойдя от умопомрачительного приземления, больше похожего на падение по крутой спирали, захватив свою нехитрую поклажу, выхожу из самолёта. Первые ощущения — это сухой жаркий ветер и высоченное, бесконечное, лазурное небо. В самом деле, такого неба я ни до, ни после Афганистана не видел. Похоже, на разных широтах глубина и цвет неба разные. Возможно, и высота над уровнем моря сказывается.
Иду дальше по бетонке. Я, как положено, в повседневной военной форме, но только союзного образца, а тут все — в полевой «афганке». Запылённые, загорелые, с выгоревшими на солнце волосами и почти поголовно с прокуренными усами. Каждый — с боевым оружием. На фоне такого пейзажа моя форма выглядит неуместно. Сразу бросается в глаза, и всем ясно: человек «шесть секунд с самолёта». Да это и без формы видно с первого взгляда.
В предписании, которое мне вручили перед отправкой в Афганистан, написано: прибыть в Демократическую Республику Афганистан и номер в/ч. А майор-кадровик, дай бог ему здоровья, рассказал, как добраться до части:
— Сойдёшь с самолёта, — говорит, — и иди на стоянку. Там обязательно кто‑нибудь будет ехать в штаб армии. Поймаешь попутку, и тебя довезут!— Поймаешь?! Попутку?! Вы ловили попутку на военном аэродроме в Кабуле? А где их там ловят? Вот и я не ловил.— В штаб, — говорит, — тебе не надо, выйдешь, не доезжая, на перекрёстке, и там спросишь!— Нормально, да? А если не будет никого, или не возьмут, или ещё что — куда деваться? Кого спросить на перекрёстке? Как будто там люди снуют без конца и все знают про мою часть.
Короче, я немного был ошарашен таким напутствием. Выхожу за забор из колючей проволоки, которым огорожена стоянка самолётов. Недалеко — какие‑то машины: БТР, «УАЗик» и жёлтый автобус ПАЗ. Мне, похоже, туда. Пока соображал, все начали разъезжаться. Остался только «ПАЗик», и тот тронулся. Торможу, спрашиваю водителя:— До штаба армии не довезёшь?— Садись, — говорит.
За мной следом зашёл ещё такой же товарищ, как и я, — тоже в штаб армии просится. Сказал я водителю, куда мне надо. Известен был ему мой перекрёсток. Оказалось, что и тот человек, который зашёл после меня, тоже в мою часть! Стало веселее, а то от местного колорита, избытка впечатлений и некоторого волнения начало понемногу «сносить башню».
С интересом смотрю в окно на проплывающие мимо улицы Кабула. Всё новое, незнакомое: и люди, и дома, и цвета, и запахи. По телевизору такого не видел. Вон по тротуару идёт семейство. Во главе — мужчина в белоснежной чалме и опрятной, почти новой одежде, а за ним — четыре жены в накидках, полностью скрывающих лицо и тело. Только башмаки иногда мелькают из‑под полы. Первая — в самой тёмной, почти чёрной накидке, у второй она светлее, а четвёртая — в небесно‑голубой. Юная девчонка, значит. Чем темнее накидка, тем старше жена, как потом мне объяснили.
Ехали, кажется, минут тридцать. Наверное, можно было и быстрее, но тот хаос, который творился на улицах Кабула, не позволял. Как они там ездят! Я сильно засомневался, что в этой стране вообще существуют правила дорожного движения! У кого машина больше, тот и прав. Едет как хочет, а остальные от него врассыпную. И каждый норовит зад своей ушатанной двадцатилетней «Тойоты», машущей крыльями, подставить под наш автобус.
Наконец мы благополучно добрались до района, в котором располагался штаб армии. И знаменитый дворец Амина виден невдалеке на возвышенности. Шлагбаум. Рядом — один вооружённый солдат. Поднимает полосатую перекладину, и наш ПАЗ проезжает дальше. Метров через 200 тормозит. Оказывается, моя остановка.— Куда идти? — спрашиваю водителя.Махнул рукой в сторону торчащих вдалеке антенн радиорелейной станции:— Антенны, значит, связь — и всем связистам туда. Только далековато, — говорит, — по дороге будет. Вы по горке идите, прямо по хребту.
И мы потащили свои чемоданы с километр по горе. Дошли до тех антенн, уперлись в забор из колючки. Нашли КПП — оказывается, часть не наша! Тоже связисты, но не те. Свою‑то мы прошли! Ноги стёрли, бредя по горе. Но тут нам повезло: коллеги дали «УАЗик» и отвезли обратно почти в то самое место, где нас высадил ПАЗ, прямо к нашей части. Наверное, час мы бродили с чемоданами по горам. Спасибо водиле автобуса. «Сократили путь», называется. Вполне могли и наступить на что‑нибудь нехорошее. Мало ли чего там валяется.
Наконец оказались в родной части. Всё интересно, необычно. Посередине — ровное место плаца, а вокруг уступами поднимаются штаб, казармы, офицерские модули и другие постройки. Представились командиру. Он в двух словах обрисовал обстановку и сразу назначил моего попутчика на должность, а мне сказал ждать. Ждал я недели две, пока решится моя судьба. За это время немного пообвык, осмотрелся, познакомился с сослуживцами. В первые дни шёл самый мощный поток информации и впечатлений. Постепенно я всё больше вникал в особенности службы и быта.
Наша часть была очень необычной. Вроде батальон, а командование — как в полку. Все службы обеспечения и тыла — как в полку: автовзвод, авторемонтная мастерская, мастерская связи, хозвзвод, столовая. Жить можно.
Прошло время, вызвал меня командир и неожиданно назначил на должность начальника мастерской связи. Я больше чем на должность командира взвода не рассчитывал — как раз она была свободна. Но судьба решила иначе.
Начальником — так начальником, где наша не пропадала! Дело новое, незнакомое для меня. Отдельное подразделение, в составе — не только срочники, но и два прапорщика, да ещё прикомандированная командно‑штабная машина с водителем‑срочником и начальником‑прапорщиком. Да впридачу — три дизелиста на круглосуточном дежурстве, которые обязаны обеспечить часть резервным электропитанием при пропадании сети. То есть я ещё и за электроснабжение части отвечаю. Далеко не подарок мне достался.
Также в эксплуатации у нас были: АТС, кабели связи, телефонные аппараты, радиостанции, аккумуляторная и разная мелочь. Начал я знакомиться со своим хозяйством. Оказалось, что должность принимать не у кого: почему‑то начальника мастерской не было уже с полгода. Показывал и рассказывал мне обо всём старший прапорщик Сан Саныч.
И первое место, куда мы зашли, было помещение АТС. Малюсенькая комнатка, в которой установлено оборудование. За стойкой АТС в стену встроен шкаф — типа кросса. Открываю дверки — и на меня вываливается шар полуметрового диаметра из перепутанных проводов. На некоторых приклеены бирки, но это редкость — в основном маркировка напрочь отсутствует. Все соединения — на скрутках. Кроссового журнала нет в принципе, да и как его вести, если и плинтов нет? Со всех сторон в этот шкаф заходят кабели, пучки проводов, какие‑то кроссировки! И всё это волшебным образом «скоммутировано» в огромном клубке! Где‑то изолента, где‑то кембрики, где‑то вообще голые провода! Афганский вариант, ничего не скажешь. Надёжность работы соответствующая.
Было ещё много разных моментов, но этот — самый вопиющий. Нужно срочно наводить порядок. Около месяца мы разбирались, что, куда и откуда, вызванивали кабели, заводили на плинты. В конце концов более‑менее упорядочили этот хаос. Составили какой‑никакой кроссовый журнал. Параллельно занимаюсь дизель‑электростанциями (а их целых три), личным составом, внутренней связью в части и всякими другими мелочами вроде телефонных справочников.
Время летит! Кажется, недавно сошёл с самолёта, а уже полгода пролетело. Зима на носу! А зимой и холодно бывало — до минус десяти утром. К обеду, конечно, разогревало, но это не впечатляло теплолюбивых сослуживцев, которые в своих комнатах включали разномастные обогреватели — от заводских до лютых «козлов». Отопления в модулях не было. Летом гоняли кондиционеры, зимой — обогреватели, и всегда это создавало сумасшедшую нагрузку на электросеть.
И не дай бог пропасть электричеству! Тогда вся надежда — на нас. Дежурный дизелист был обязан в течение одной минуты летом и двух минут зимой запустить дизель‑генератор и подать напряжение в часть. Минут сорок дизеля держали нормально, потом начинали греться и кипеть — очень сильно! Приходилось идти по комнатам и выключать отопители или кондиционеры — в зависимости от сезона. В основном люди понимали и спокойно к этому относились, но были и такие, которые снова врубали приборы, стоило выйти из комнаты.
Однажды пришлось неделю обеспечивать электроснабжение части только нашими дизель‑генераторами. Произошла авария на стационарной электростанции, к которой мы были подключены. Это было ещё то испытание! Я думал, что наши дизеля развалятся, но они выдержали.
За время службы в Афганистане было всякое. Но почему‑то сейчас вспоминаются в основном весёлые, лёгкие эпизоды.
Однажды моё подразделение было на стрельбище. Бойцы выполнили положенное по программе упражнение, а потом постреляли вдоволь — патронов хватало. Ну как можно почувствовать свой автомат, привыкнуть к нему, стреляя по несколько патронов, как прописано в наставлении? Никак. Мы заряжали полные рожки и стреляли не по мишеням, а по каким‑то камням, валунам на разной дистанции, пытаясь разбить цель. После такой тренировки упражнения из наставления по огневой подготовке казались лёгкими.
Конечно, после стрельбы оружие надо было хорошенько почистить. Мы чистили его в дизельной — другого помещения у нас не было. Дизельная представляла собой небольшую избушку, приткнувшуюся одним боком к склону холма. Её стены были сложены руками наших предшественников из дикого камня — как и многие другие постройки в части.
Сбоку — курилка, в курилке — турник. Подтянулся десять раз, перекурил, потом ещё десять. Ну сплошь одни спортсмены в подразделении!
В избушке два помещения: в одном — место дежурного, в другом установлена одна из дизель‑электростанций. Ещё две находились под навесом рядом с дизельной.
Вот в комнате дежурного все садились в круг, посередине ставили полведра солярки. В солярке недостатка не было: целая цистерна от бензовоза с ней стояла за дизельной. Хоть и запрещалось чистить оружие соляркой, но с ней гораздо легче — особенно если предварительно замочить детали.
Вместе с личным составом чистил свой автомат и один из прапорщиков. Замочили все детали в ведре, потом вычистили, протёрли, смазали. Собрали оружие и пошли сдавать в оружейную комнату. Тут обнаружилось, что в автомате прапорщика не хватает затвора! У него почти что паника, мат‑перемат!
Стали искать — нигде нет. Думаю: может, специально кто решил устроить прапорщику весёлую жизнь? Поговорил с людьми — не признаются, да и не было у нас таких.
А потом один из дизелистов говорит, что, когда он солярку выливал из ведра обратно в цистерну, что‑то стукнуло об дно. А там — четыре куба солярки! Спрашиваю бойца: «Ты в солярку нырять умеешь?» — в шутку, конечно. Растерялся воин. Посмеялись.
Вышли из положения, привязав к верёвке большой магнит от динамика. Пять минут «рыбалки» — и затвор в руках у хозяина! В тот момент это был самый счастливый человек на свете! После этого случая больше соляркой не чистили.
Примерно через год, когда я уже полностью привык в Афганистане, даже как‑то заматерел, что ли, к нам прибыл лейтенант из Улан‑Удэ — из моей бывшей части. Я сразу прибежал в дежурку, как только сообщили о его прибытии. Само собой, я взял на себя хлопоты по его заселению и обустройству: ведь человек — «шесть секунд с самолёта», ошалевший и толком ничего не понимающий. Вспомнил я своё состояние в первые дни.
Вечером сели отметить и поговорить. Оказывается, меня ещё очень хорошо помнили в Улан‑Удэ и передали кучу приветов. Что и говорить, приятно.
А вот со спиртным у нас было неважно: слишком неожиданно товарищ приехал, не подготовились! Сами понимаете, в нашем магазине спиртного в помине не было, а сходить в дукан за водкой — тот ещё квест. Это же не до ларька у дома добежать.
Короче говоря, пили мы «фанту». Не ту фанту‑газировку из железных баночек или пластиковых полторашек, а недобродившую брагу. «Фантой» её называли потому, что она вся пузырилась и шипела, напоминая ту самую газировку. Ставили её на том, что бог послал. Не очень‑то он нас баловал, надо сказать. Частенько ничего подходящего не было — и в ход шла томатная паста из, кажется, трёхлитровых железных консервных банок. Был бы сахар…
Не помню, из чего напиток был в тот вечер, но обладал он таким свойством, что после пары солдатских кружек, вроде бы газировки, у человека отказывали ноги и в голову хорошо прилетало. Мой товарищ, видимо, устал с дороги и под грузом новых впечатлений выпил пару кружек. Рюмок, бокалов у нас и в помине не было.
«Фанта» сыграла с ним злую шутку — да так, что пришлось вести его в душ и минут пятнадцать отмачивать там, чтобы пришёл в себя. Потом — в постель и баиньки. Его сосед по комнате рассказывал, что он ему всю ночь спать не давал: рычал, как медведь, в перерывах между матами. Очень необычный был напиток. Поутру пострадавший ничего не помнил!
А ставили брагу хоть раз в каждой комнате. Жили мы в фанерном модуле: общий длинный коридор, по десять комнат с каждой стороны. С одного торца — туалет с душем, с другого — выход, а в середине — оружейные пирамиды с автоматами, дежурный из сержантов‑срочников при них.
Комнаты на два‑три человека. Обстановка спартанская: из мебели — кровати, стол, пара стульев, тумбочки, кажется, встроенный в стену шкаф. И где тут спрятать ёмкость с брагой? А командир с начальником политотдела иногда любили проверить, как мы живём!
Собрали однажды комиссию — всё командование — и пошли по комнатам порядок смотреть. Слышали, может, бородатый анекдот про то, как командир проверял солдатские тумбочки? Проверил порядок, а потом рассказывает перед строем: «Захожу я, значит, в одну тумбочку, гляжу — баба голая висит, я её отодрал. Захожу в другую — ещё одна. Но не могу же я всех!!!»
Что‑то наподобие такой ситуации получилось и у нас. В одну комнату заходит комиссия — в шкафу трёхлитровая банка с брагой, не успели хозяева убрать! Конфисковали банку. В другой комнате успели спрятать, но недалеко — просто накрыли тельняшкой. Конфисковали тоже. У кого‑то нашли неучтённые гранаты, боеприпасы. В некоторых комнатах ругали за бардак.
Только в одной замечаний не было. Потому что начальник тыла, чувствуя, что скоро в части исчезнет последняя банка с брагой, вырвался вперёд комиссии, заскочил в комнату, где ещё не было проверки, погладил заветную банку ладонью и, выйдя из комнаты, объявил, что он всё проверил: «Чисто!»
Жильцы этой комнаты получили похвалу от командира, а начальник тыла вечером зашёл к ним отметить это событие. Все мы люди, все мы человеки.