Шоколадный медвежонок

Жизнь Вероники с некоторых пор решительно качнулась в сторону лучшего. Всего за полгода она из замученной стажерки, ютившейся в комнате в родительской «двушке», превратилась в специалиста кредитного отдела славящегося своим консерватизмом банка. Повышение принесло не только ощутимую прибавку к зарплате, но и долгожданную независимость. После месяца изматывающих поисков ей наконец улыбнулась удача: она смогла снять собственную квартиру. Не комнату в коммуналке с вечно занятой кухней и чужими носками в ванной, а именно отдельную, пусть и небольшую, квартиру в старом питерском доме с чудесным видом на парк.

Хозяйка, тихая, худенькая женщина неопределенного возраста по имени Надежда Петровна, но попросившая называть ее Надей, встретила девушку у подъезда. Она суетливо вручила ключи и смущенно сказала:

— Вероника, вы уж простите, там на антресолях старые вещи лежат. Это от прежних хозяев, моих родственников, остались. Я все собиралась разобрать, да руки не доходили...

— Да не беспокойтесь, пожалуйста! — дружелюбно ответила Вероника. — Я не планирую антресолями пользоваться — мне вполне достаточно большого шкафа в прихожей и купе в комнате. Я просто счастлива, что буду жить в таком прекрасном месте!

Надя улыбнулась, рассеянно покивала, еще раз что-то пробормотала про исправность кранов и счетчики и, оставив второй комплект ключей, торопливо удалилась.

Вероника поднялась на свой этаж по красивой чисто вымытой лестнице, закрыла дверь, облокотилась на нее спиной и, закрыв глаза, сделала глубокий вдох. Уютный запах старого дерева, пыли и чего-то едва уловимого, сладковато-горького, напоминающего о прошлом. Ей сразу понравилась эта квартира. Старая застройка, высокие потолки с уцелевшей лепниной, камин в углу большой комнаты, пусть и заложенный кирпичом, и эти светлые, почти панорамные окна, смотрящие в густую зелень парка. «Повезло так повезло! — думала она, обводя взглядом просторную прихожую и часть гостиной, видимую из распашных дверей. — Дороговато, конечно, но не критично. Оно того стоит».

Сбросив куртку, она прошла в спальню и блаженно растянулась на большой двуспальной кровати, оставшейся от хозяйки и покрытой дорогим, но навязчиво-алым велюровым покрывалом. Усталость от переезда мгновенно накатила волной, но желание обжить новое гнездышко было сильнее. Вероника встала и с энтузиазмом принялась за уборку.

К вечеру она заметно вымоталась, зато комнаты сияли чистотой. Вымытые окна впустили последние лучи заходящего солнца, и парк за стеклом потонул в золотистой дымке. Вероника приняла долгий душ, смывая с себя городскую пыль и усталость, наскоро приготовила легкий ужин из того, что нашлось в сумке-холодильнике, и с большой чашкой ароматного чая с бергамотом устроилась в глубоком кресле перед телевизором.

То ли от приятной усталости, то ли от монотонного бормотания героев любовного сериала, девушка незаметно задремала. И увидела сон.

Поначалу он был приятным: сквозь легкую, колышущуюся дымку она шла по какому-то незнакомому лугу. Было лето. Яркое солнце освещало поле у края соснового леса. Рядом уходила вдаль железнодорожная насыпь. По обочине, срывая ромашки и васильки, шла маленькая девочка в светлом платьице. Она что-то искала, наклонялась и добавляла в свой сине-белый букет мелкие ярко-желтые цветы, похожие на лютики.

Вдруг смутное, но навязчивое чувство тревоги шевельнулось где-то глубоко в душе Вероники: ребенок совсем один, вокруг ни души, только поле, лес и рельсы. Где-то вдали уже был слышен нарастающий, мерный перестук колес — приближался поезд. А девочка, как ни в чем не бывало, поднялась по крутой гравийной насыпи и начала весело подпрыгивать на шпалах, будто играя в классики. Она не слышала нарастающего гула.

«Уходи оттуда! Сойди с путей! Уходииии!» — изо всех сил кричала Вероника во сне, но ее голос будто натыкался на невидимую плотную преграду и растворялся в воздухе. И тут она заметила тонкие белые провода, свисающие с ушей девочки. Наушники. Она ничего не слышала!

Сердце Вероники ушло в пятки. Она пыталась побежать, чтобы схватить ребенка, но ее ноги будто налились свинцовой тяжестью. Гул превратился в оглушительный рев. Девочка обернулась на звук, и на ее лице застыло недоумение и ужас. Раздался оглушительный, разрывающий мир грохот.

Вероника резко дернулась, просыпаясь. Упала и со звоном разбилась фарфоровая чашка, по светлому паркету растеклась темная лужа остывшего чая. Сердце бешено колотилось, отдаваясь в висках. Она сидела, судорожно вцепившись в подлокотники, и не могла унять дрожь в руках. Сон был настолько ярким, реалистичным, что еще несколько минут она не могла прийти в себя, чувствуя в ушах отзвук того страшного гула и дикий визг тормозов железной громады поезда.

«Нервы, — попыталась успокоиться она, зажигая свет в комнате. — Переутомилась. Новое место, стресс от переезда. Надо выпить валерьянки».

Но в ту ночь она спала плохо. Стоило закрыть глаза, как перед ней вновь возникала та самая насыпь, поле, слышался шелест травы и отдаленный гул поезда. Прошел не один день, прежде чем кошмарные видения отступили, и Вероника смогла более-менее нормально высыпаться. Она почти убедила себя, что это была разовая реакция на переутомление.

И тогда произошло еще одно странное происшествие.

Вернувшись с работы поздно вечером, она, включая свет в прихожей, увидела на полу посреди комнаты темный предмет. Это была красивая игрушка — довольно большой плюшевый медведь приятного, глубокого коричневого цвета. «Шоколадный!» — мелькнула у нее мысль. Вероника наклонилась, подняла его. Игрушка была старой, но в отличном состоянии, мягкой и на удивление тяжелой.

Она осмотрела пустые антресоли, дверца которых была плотно прикрыта. «Наверное, все-таки свалился, когда я утром убирала чемодан, — предположила она. — Или сквозняком дверцу открыло? Странно, не заметила... Ну ладно, пойдем, нечего тебе тут валяться».

Медведя решено было не отправлять обратно в темноту наверх. Он был слишком симпатичным. Вероника усадила его в свое кресло в гостиной, прислонив к спинке. Получилось, что он сидел, уставившись стеклянными черными глазами в центр комнаты.

— Ну, вот и появился у меня сосед, — улыбнулась она своей сентиментальности.— С таким красавчиком, пожалуй, повеселее будет!

Но, вопреки ожиданиям, наступившая ночь прошла тревожно. Девушке снилась густая, почти осязаемая мгла. Она лежала на чем-то твердом и холодном, ощущая сырость, проникающую сквозь одежду. Кругом было какое-то шуршание, словно кто-то пересыпает сухую землю. Откуда-то сверху, как сквозь толстый слой воды, доносились приглушенные, обрывочные голоса, чьи-то горькие, безутешные рыдания. Потом что-то мелкое и прохладное начало падать ей на лицо. Она понимала, что это земля, и пыталась пошевелиться, отряхнуться, закричать, но тело не слушалось, будто парализованное. Это было ужасное чувство — полная беспомощность.

В конце концов, она с огромным усилием вырвалась из оцепенения и села на кровати, задыхаясь. Сердце бешено стучало. Комната была залита лунным светом, падающим из окон. Дрожащей рукой она провела по лицу и вздрогнула — пальцы нащупали что-то шершавое и влажное. Она соскочила с кровати и, шатаясь, подошла к зеркалу в прихожей. В полумраке на ее щеке и лбу виднелись темные разводы.

Она щелкнула выключателем. Яркий свет подтвердил самое страшное. Это была земля. Настоящая, холодная, пахнущая сыростью и гнилью земля.

Вскрикнув от ужаса, Вероника бросилась обратно в комнату, включила всюду свет. На белоснежной простыне, чуть в стороне от того места, где лежала ее голова, чернело небольшое, но отчетливое темное пятно, усеянное мелкими комочками глины.

— Не может быть... — прошептала она, судорожно вдыхая. — Этого не может быть!

Она в панике осмотрела потолок над кроватью. Он был безупречно белым и чистым. Заглянула наверх, на антресоль — там лежали лишь аккуратные свертки со старыми вещами. Никакой земли. Разум отказывался верить.

— Чертовщина какая-то! — вырвалось у нее, и почему-то она обратилась к плюшевому медведю, который бессмысленно и спокойно смотрел на нее из кресла. — Ты что-нибудь понимаешь, Рики?

Рики. Почему именно так ей захотелось его назвать? Имя пришло в голову само собой.

Вероника молча собрала землю с простыни, вытряхнула ее в унитаз, умылась, долго стояла под струями прохладной воды в душе, пытаясь прийти в себя.Она не верила в сверхъестественное, а разумного, четкого и понятного объяснения произошедшему найти не могла, и это изводило ее.

На следующий день на работе она чувствовала себя разбитой. В обед Вероника пошла в столовую с коллегами.

— Вероника, ты что-то неважно выглядишь, — заметила старший операционист Света. — Совсем спала с лица. Не заболела? Бледная, круги под глазами...

Вероника хотела отшутиться, сказать что-то про бессонную ночь из-за сериала, но слова застряли в горле. Вместо этого, к собственному удивлению, она тихо, чтобы не слышали за соседним столиком, рассказала про свои сны и вчерашнее происшествие с невесть откуда взявшейся землёй.

Света засмеялась: «Да ты фантазерка! Наверное, кот соседский через балкон залез, намусорил!» Но Лена — девушка, устроившаяся в банк совсем недавно и державшаяся обычно особняком, — слушала внимательно, ее лицо стало серьезным.

— Это плохо, — вдруг четко сказала она, отодвигая тарелку. — У меня прабабка была знахарка, в деревне все к ней ходили. Она мне про такое рассказывала. Сон твой... он про могилу. Про то, что ты в земле лежишь. Кто-то тебя оттуда зовет, зовет с собой, понимаешь? Ты знаешь что-нибудь про хозяев той квартиры? Про тех, кто жил там до тебя?

Вероника, будучи скептиком, всегда высмеивала любые мистические бредни, но на этот раз не стала спорить. От слов Лены, произнесенных тихим, уверенным тоном, между лопатками пробежал холодок. Она вспомнила взгляд Нади, ее странную торопливость, извиняющиеся интонации и она решила, что поговорит с хозяйкой.

Надя приехала в тот же вечер, почти сразу после звонка. Едва переступив порог гостиной, она замерла на месте, будто вкопанная. Ее взгляд, растерянный и испуганный, был прикован к креслу, где сидел плюшевый медведь.

— В прихожей валялся, — поспешно пояснила Вероника, чувствуя, как нарастает тревога. — Наверное, с антресолей свалился. Вы же не против, если он тут посидит? Он такой... милый.

У Нади задрожали губы. Она медленно подошла к креслу, не сводя глаз с игрушки, и ее голос, когда она заговорила, стал прерывистым и тихим:

— Это Рики. Лялечкин медведь. Откуда... Его же тут не должно быть. Я сама...

Тут пришла очередь удивиться Веронике.

— Рики?! — воскликнула она. — Вот так совпадение! Это же я его так назвала, сама не знаю почему! А кто такая Лялечка?

Надя тяжело вздохнула, словно готовясь к трудному разговору, и опустилась на стул у стола.

— Моя племянница. Дочка моего брата. Ей было семь лет, когда она... когда они погибли.

У Вероники закружилась голова, в висках застучало. Перед глазами поплыли яркие пятна. Железная дорога. Девочка. Наушники.

— Как... как это случилось? — с трудом выдавила она, садясь напротив.

Надя опустила голову, перебирая пальцами край скатерти.

— Десять лет назад. Они с отцом ехали на дачу. Нужно было преодолеть один глухой железнодорожный переезд в поле. До сих пор не знаю, как у брата хватило ума заехать на него, когда из-за поворота уже показался поезд. Он ведь даже шлагбаум объехал, сломанный он был или нет — уже не узнаешь... Словно торопился в ад... А Лялечка в это время спала на заднем сиденье. Надеюсь, она не успела испугаться. Врач сказал, что смерть была мгновенной. Она была в наушниках, музыка ее, наверное, и убаюкала... И Рики с ней был. Удивительно: всю машину в клочья порвало, брата и дочку... в закрытых гробах хоронили, а этот медвежонок — как новенький. Ни единой царапинки.

Она замолчала, и в тишине комнаты было слышно лишь ее всхлипывание и тяжелое дыхание Вероники. Она понимала, что сейчас узнает что-то еще более ужасное, и всем существом не хотела этого. Медвежонок мертвой девочки, ее сны, земля... Все это складывалось в жуткую, невероятную картину.

— А мама Лялечки жива? — спросила она, уже догадываясь об ответе.

— Нет, — Надя выдохнула, и ее плечи сгорбились еще сильнее. — Катя... Она через год после похорон умерла. Сказали — сердечный приступ. А я-то знаю, что сердце у нее разорвалось от горя. Плохо ей было, совсем извелась. Ночами не спала. Говорила, что Лялечка к ней приходит. Рассказывала, что дочка плачет, говорит, что им с папой холодно и одиноко, зовет маму к себе... Мы уж и молебны заказывали, и по бабкам водили, свечки в церкви ставили — все бестолку... А какая молодая была! Примерно вот как вы сейчас. Лялю-то она в восемнадцать родила...

Надя резко подняла голову и посмотрела на Веронику прямым, твердым взглядом.

— Одним словом, Вероника, съезжайте-ка вы отсюда. И побыстрее. Добром это не кончится. Поверьте мне. Когда Катя умерла, я через полгода сюда переехала, думала, смогу тут жить. И не смогла. Недели не прошло, как Лялечка мне тоже сниться начала. Такие же сны, как вы говорите. Я даже к священнику ходила, советовалась. Он мне сказал, мол, квартиру смени, потому что тебе блажь в голову лезет от горя и воспоминаний. Но я-то чувствовала, что дело не в них! Я долго не решалась сдавать, боялась за людей, но деньги были нужны. И что же? Жильцы больше двух-трех месяцев тут не задерживаются. Все под разными предлогами съезжают. Кто-то работу в другом городе нашел, кто-то внезапно родственникам помогать поехал. А я знаю. Им тоже что-то чудилось. Вот и сейчас, я, как Рики этого увидела, сразу поняла — пора и вам отсюда...

Вероника молчала, не в силах вымолвить ни слова. Холодный пот струился по ее спине. Все сходилось с пугающей точностью.

— Не сочтите меня за сумасшедшую, — продолжила Надя, понизив голос до шепота, — но мне кажется, Ляля не успокоилась. Она всех, кто сюда заезжает, к себе тянет. Особенно молодых. Может, каким-то непостижимым образом ее душа в этом медвежонке осталась. А может, и медвежонок этот не простой. Она его откуда-то принесла, сказала, что подружка подарила... Странная она была, фантазерка.

Вероника попыталась найти хоть какое-то логическое объяснение, ухватиться за соломинку здравого смысла.

— Да бросьте вы! — попыталась она возразить, но голос звучал слабо и неубедительно. — Это уж вообще суеверия какие-то! Совпадения!

Надя посмотрела на нее странным, почти жалостливым взглядом.

— Суеверия? Ее мама, Катя, после похорон с ним не расставалась. Спать с собой клала, за столом рядом ставила, разговаривала с ним, как с живой дочкой. Когда ее нашли... она была в ванной. Лежала на холодном кафеле и обнимала этого медведя. И на лице у нее была такая блаженная, спокойная улыбка... Словно она наконец-то нашла то, что искала.

Вероника представила эту жуткую картину: молодая женщина, почти ее ровесница, с мертвой улыбкой на посиневших губах...

— Ну и что? — прошептала она. — Это же память о дочке. При чем тут мистика?

— А при том, — Надя произнесла эти слова шепотом, пристально глядя в глаза Веронике,— что я своими руками положила этого медвежонка Кате в гроб. Я видела, как его опускали в могилу. Я сама бросила на крышку гроба горсть земли. Его тут просто не может быть, понимаешь? Не должно быть. Никак.

Последние сомнения Вероники рухнули. Больше она не спорила.

Через час, подгоняемая иррациональным страхом, она уже складывала свои вещи в чемодан. Они летели внутрь в беспорядке — было не до аккуратности. Надя молча помогала ей, и ее лицо было скорбным и усталым.

Такси подъехало быстро. Вынося последнюю сумку, Вероника на мгновение задержалась в дверях и обернулась. Пустая комната, залитая желтым светом уличного фонаря, казалась безжизненной. В кресле сидел шоколадный Рики. Свет падал на него, и стеклянные глаза горели холодным, насмешливым блеском. Их взгляд был устремлен прямо на нее. И отчего-то в этот момент девушка поняла: никуда Лялин медвежонок из этой квартиры не денется. Он будет ждать...