Шум

Это началось во вторник, около восьми утра по всемирному времени. Небо над крупными городами как будто стало плоским — облака и птицы исчезли за матовой белой пеленой, которая бесконечным листом бумаги легла на крыши небоскребов. Спутники перестали отвечать, интернет и телевидение мгновенно исчезли. Радио продержалось дольше, но не намного. Потом возник Звук. Это был не гул, не вой и не скрежет — вибрация на грани слышимости, от которой зачесались зубы, а вода в чашках покрылась рябью.

— Витя, ты совсем не ешь, — сказала Анна, двигая к нему тарелку.

Виктор не ответил, он смотрел в окно. Там, где раньше был городской парк, теперь возвышалась циклопическая структура. Это был идеальный черный куб, висевший в метре над землей, даже с высоты семнадцатого этажа он был виден отлично. Куб не отбрасывал тень и, казалось, поглощал не только свет, но и само пространство. Деревья вокруг него были не сломаны, но как будто кем-то упрощены: ветви выпрямились под прямыми углами, а листья стали карикатурно квадратными.

— Они расширяют зону, — прошептал Виктор. — Ты заметила, что вчера эта штука была меньше?

— Ешь суп, остынет, — голос Анны был ровным, слишком ровным.

Виктор посмотрел на жену. В ее глазах не было страха. С тех пор, как началась Оптимизация, — это слово разлетелось по городу мгновенно, — люди стали меняться. Но чувствовали это пока не все.

— Пойду в мастерскую, — сказал Виктор, осторожно отодвигая от себя тарелку.

— Зачем? — спросила Анна. — Искусство иррационально, оно приносит пользу только в контексте бизнеса, но само по себе оно не имеет функционала. Если у твоей творческой деятельности нет коммерческого успеха, значит это занятие бессмысленно.

Виктор тяжко вздохнул. Жена говорила подобными фразами не впервые, но, кажется, это у нее прогрессировало. Он схватил куртку и выскочил из квартиры.

На улице было тихо до жути. Машины стояли аккуратными рядами вдоль тротуаров. Люди шли пешком, сохраняя идеальную дистанцию, синхронно и деловито, как муравьи. Никто не разговаривал.

Виктор свернул в переулок, стараясь не смотреть на небо. Белый «потолок» постепенно опускался и уже находился на уровне десятого этажа. В воздухе витал непередаваемый запах стерильного помещение, как в операционной.

Внезапно перед Виктором, прямо из асфальта, беззвучно вырос черный монолит высотой с человека. Виктор замер. Поверхность объекта была гладкой, точно отполированной, а значит вроде бы неживой, но нет, жизнь в ней все-таки была. «Надгробная плита» переломилась пополам сначала по горизонтали, затем по вертикали, и пошла делиться дальше с нарастающим ускорением, пока не превратилась в тот же прямоугольник, но словно обложенный мелкой черной плиткой без швов, с идеальными стыками. По сеточной поверхности прошла волна, и в плите вдруг выделилось подобие человеческого силуэта — грубое и приблизительное, как самая черновая заготовка, из которой мог бы получиться хоть царь-батюшка, хоть сочная домохозяйка. Однако в действительности из заготовки не получилось ничего, потому что на этом ее метаморфозы окончились.

Виктор невольно попятился. Объект не нападал и не преследовал, он просто существовал в данном месте, в данное время.

— Обнаружена единица сопротивления, — раздалось в голове у Виктора. — Уровень энтропии высокий. Требуется коррекция.

Это был не голос и уж тем более не собственные мысли Виктора, а что-то похожее на чистую идею.

— Иди к черту! — крикнул он.

Матовые квадраты на поверхности монолита пришли в движение, и форма «заготовки» вновь изменилась. Теперь это было нечто вытянутое в длину на четырех опорах — ни дать ни взять, спортивный конь. А вот присобачить ему голову, и был бы натуральный кентавр. Подумав об этом, Виктор чуть не рассмеялся.

— Твои эмоции иррациональны, — прозвучало где-то внутри, и у Виктора сжалось сердце от того, как сильно это напоминало недавний разговор с Анной. Однако удивления уже не было, лишь глухая досада. — Мы принесли вам порядок. Почему ты сопротивляешься? В чем смысл?

Виктору захотелось ответить про идеальный порядок на кладбище, но, во-первых, эта шутка была слишком затасканной, а во-вторых, он не был уверен, что квадратный пришелец способен вкурить хоть какую-нибудь метафору.

Тем не менее, пришелец не только услышал невысказанные слова, но и понял их смысл.

— Ваша так называемая цивилизация — это ошибка. Исправлять ошибки — наша задача.

Монолит запульсировал, у него внутри явно включился какой-то процесс. Виктор почувствовал, как его мысли замедлились. Страх пропал, и это было физически ощутимо, точно сгустки слизи, прилипшие к телу, отклеились и стекли на асфальт. Виктору захотелось расправить плечи и поднять подбородок, что он и сделал. Упорядочил прерывистое дыхание. Окончательно успокоился.

Бежать? Куда и зачем? Это же нелогично. Напрасная трата калорий и все такое.

Он сунул руку в карман и достал то, что приготовил как раз для такого случая. Старый поцарапанный MP3-плеер со встроенным динамиком. Трек был выбран заранее, Виктору оставалось только ткнуть пальцем в «Play».

Зазвучал Рахманинов, второй концерт для фортепиано. Звуки возникали в тишине постепенно, как будто из темной воды на свет поднималось что-то неописуемое, необъятное. Но вот прошло несколько секунд, и звук окреп, зазвенел — хаотичный, страстный, математически сложный, переполненный болью и жизнью.

Музыка ударила по ушам, разрывая стерильную тишину мертвого города. Геометрическое существо дрогнуло. Его грани пошли рябью, как поверхность гнилого болота от брошенного камня.

— Не нравится?! — радостно заорал Виктор. — Слишком сложно, да? Углы не прямые, клеточки не ровные? - он схватил с земли обломок кирпича и швырнул его в идеальную поверхность монолита.

Кирпич ударился о разлинованную черную гладь, и по ней неожиданно пробежала тещина — кривая, иззубренная, с осыпающимися пылью краями. Существо издало звук, похожий на скрежет металла. Белый потолок над городом на мгновение дрогнул, и Виктор увидел за ним кусочек настоящего синего неба.

Захватчики оказались не всемогущими. Это были не воины, а скорее какие-то бюрократы. В них не было ни отчаяния, ни даже готовности импровизировать. Они слишком боялись хаоса.

Виктор побежал к своей мастерской, ему нужно было как можно быстрее рассказать остальным. Оружие против пришельцев нашлось, впрочем, оно и не терялось, все это время оно находилось под рукой, даже ближе — оно было внутри у людей, почти у каждого человека. Это абстрактная живопись, это авангардный джаз и пост-рок, это бесструктурная поэзия — все, что не вписывается в унылую табличку, не поддается машинной логике. Это старая любимая футболка с пятном от кофе, в конце концов. Это сны, это слезы, это любовь.

Монолит не стал преследовать Виктора, но вновь издал металлический скрежет, и мир вокруг начал превращаться в темные плоскости, педантично поделенные на квадраты. Эта мертвенная геометрия догоняла Виктора и в какой-то момент начала настигать его с обеих сторон, но обогнать окончательно и сомкнуться в кольцо как будто бы не решалась. В динамике по-прежнему гремела музыка Рахманинова, и пока оркестр играл, Виктор был защищен, он это чувствовал совершено определенно.

Впереди, сквозь густеющую серую дымку он увидел неритмичное мигание старой неоновой вывески. Сопротивление было там. И оно было шумным, очень шумным. Оно было живым.