Шурик

"Шурик"

Всё началось с кадра из «Скорости», где полицейский (Киану Ривз), выкручивал болты из лифта. Нет, не искал лифтёра, не ковырял шомполом от пистолета, даже не вытащил из кармана отвёртку, а красиво достал из футляра элегантный электрический инструмент!

Камера крупно показала его руки — жилистые, уверенные, — и блестящий, жужжащий, как разъяренный шершень, шуруповёрт.

Виктор тогда впервые почувствовал странное щемление под ребрами. «Чем я хуже того парня из кино?» — думал он, вытирая пот со лба после часовой возни с отвёрткой.

Шуруповёрт он назвал "Шуриком". И полюбил. Платонически, конечно.

Магазины стали его храмами. Он замирал у витрин, где в пластиковых чемоданчиках лежали «Боши» и «Макиты», и шептал: «Вот он... Шурик». Продавцы, принимая его за вора, хмурились. Виктор краснел, прятал руки за спину и уходил, бормоча о «неподходящем моменте». Позже к нему привыкли и даже здоровались, а в подсобке крутили пальцем у виска.

Дома, меняя петли дверей шифоньера, где старые гвозди скрипели, как немые упрёки, он фантазировал:

— Шурик, друг, — говорил он воображаемому инструменту, — а давай-ка прихватим эту полку. Аккуратно, без царапин.

Подарок на пятидесятилетие был завёрнут в газету «Правда» , вышедшую в день его рождения. Он любил почитать старую прессу, находил в ней много такого, что сейчас считают неслыханным и новым. Добрые глаза Леонида Ильича улыбались со страницы.

Виктор бережно развернул обёртку и замер: зелёный кейс с надписью «ProCraft». Внутри, в пенопластовом ложе, лежал Шурик!

— Он... тяжёлый, — выдавил Виктор, сжимая рукоять, и нажал "курок". Патрон завертелся, машинка заурчала, как довольный кот.

Родня смеялась, поправляя серпантин:

— Наконец-то перестанешь гвоздями скрипеть!

Он ушёл «поплакать от радости», а на деле — вкрутил первый шуруп в стену своей комнаты. Тот вошёл идеально, без намёка на кривизну.

Шурик стал продолжением руки. Виктор прикручивал полки, которые теперь не падали, ремонтировал стулья и табуретки, чтобы не качались. Даже картины перевесил, сверяясь с лазерным уровнем.

— Ты бы и суп им мешал, — ворчала жена, наблюдая, как он «модернизирует» дверцу холодильника. Он попробовал прикрутить Шурика к валу мясорубки, и она осталась довольна. Не мясорубка - жена. Не уродоваться час с котлетами, это дорогого стоит.

Ужасный день таки настал.

Щелчок. Треск. Дымок. Шурик замер с жалобным писком. Виктор сидел на полу среди опилок, сжимая безжизненный корпус.

— Ремонт — две недели, — сказал мастер, разглядывая двигатель. — У вас же гарантия есть?

Гарантия не покрывала дыру в душе. Пустота вернулась.

Дни стали серыми. Гвозди, вытащенные из плинтусов, казались насмешкой. Виктор ловил себя на том, что разговаривает с дедовской отвёрткой:

— Ну что, старушка, снова ты?

Жена, застав его за этим, вздохнула:

— Ты его как ребёнка потерял. Успокойся, починят...

Шурик вернулся с новым мотором и биркой: «Профилактика проведена». Виктор нёс его домой, как новорождённого, обёрнутого в пузырчатую плёнку.

— Скучал? — спросил он, вкручивая первый же шуруп в косяк. Инструмент жужжал в ответ.

Шурик живёт в шкафу, на полке, откуда со скандалом изгнали постельное бельё. Иногда Виктор берёт его просто подержать.

А ещё он научился менять щётки и смазывать шестерни.

— Любовь требует жертв, — говорит он жене, которая закатывает глаза, находя шурупы в салатнице.

Но когда по телевизору показывают «Скорость», Виктор гладит рукоять и шепчет:

— Спасибо, что ты есть.

И жену гладит по голове с теми же словами. А она его, чудака-человека.

Кажется, Шурик в ее присутствии теперь жужжит тише. Наверное, чтобы не перебивать.