Сигнал

Слепому невозможно объяснить красоту цветной радуги

.

Осень 1984 года воняла мелом, мокрой шерстью пальто и кислыми яблоками, которые мы с Серёгой Ковалёвым тырили из сада за школой №12.

Мне десять, я — Лёха, пацан с вечно порванными штанами, с коллекцией марок и мечтами о том, как я само собой стану космонавтом, а потом напишу роман , как у Беляева, только круче конечно.

Школа — это четвёртый «Б», парты, исцарапанные циркулем, и Марья Тарасовна, которая смотрит на нас сквозь толстенные стёкла своих очков, как на стаю воробьёв, что вот-вот разнесут класс.

А Серёга — он был личный цирк нашего класса, наш абсурдный бог хаоса.

Длинный, как швабра, с вихрами, которые торчали, будто антенны для ловли сигналов из космоса, он придумывал такие шкоды, что даже пионервожатая Лариса, с её вечным «Ребята, стройтесь!», иногда хихикала.

Серёга мог засунуть лягушку в парту отличнице Ленке, подсыпать перец в чай физруку или устроить рыцарский поединок на перемене, где вместо мечей — указки и линейки, а вместо рыцарей— мы, орущие « честь или смерть!»

Но в ту осень всё пошло наперекосяк, как будто кто-то наверху решил, что наш маленький мир слишком беспечен.

Мы с Серёгой полезли за яблоками — не ради еды конечно, а ради того, чтобы почувствовать себя героями какого-нибудь дурацкого фильма. Он, как всегда, лез первым, хохотал, кричал: «Лёха, мы — пираты грабящие торговое судно! Йо-хо-хо!» Я орал в ответ: «Ковалёв, ты как жираф на заборе, сейчас рухнешь!»

И он рухнул. Прямо на ржавую арматуру, что торчала из кучи мусора, как зубы какого-то железного чудовища. Кровь хлынула, как в плохом спектакле, где слишком много красной краски. Арматурный прут,прямо в висок. Серёга вопил, я вопил, мир вопил.

Прибежали дворник дядя Коля, физрук и даже завуч с лицом, будто она проглотила лимон.

Серёгу увезли на «скорой», а я остался стоять, глядя на пятно крови, которое выглядело как карта неведомой страны.

Неделю я не спал, всё думал «Если б я не подписался на этот идиотский поход за яблоками, мир бы не треснул.»

Он вернулся через месяц, но это был не тот Серёга. Хромал, шрам на виске прятал под отпущенными волосами, а глаза — как у моего деда , который видел слишком много ужаса в своём длинном походе на запад, на Берлин.

Раньше он был мотором, а теперь — сломанным радиоприёмником, который ловит обрывки чужих передач.

Он молчал, смотрел в окно, будто там показывали кино, которого мы не видели.

А потом началось. На перемене, когда мы жевали бутерброды с колбасой, пахнущей картоном, он вдруг уставился на бутылку «Тархуна» и выдал.

«Однажды, все будут таскать такие... Такие коробочки, где телефон, телек и библиотека — всё в одном. Прямо без проводов.И телевизоры такие будут.... Там всё что захочешь можно будет посмотреть. Любой фильм в мире. Любую книгу.». Я заржал. «Ковалёв, ты что, Жюль Верна начитался, как это книги в телевизоре ?»

Но он не улыбнулся, а посмотрел на меня, как на идиота, и пробормотал: «Я не понимаю как я это знаю, Лёха. Оно само лезет в голову. Там, всё такое... Странное. И оно чёрное, как сажа».

На премьере «Гостьи из будущего» мы собрались у Мишки дома почти всем классом,его родители разрешили. Только у него был цветной телевизор . Мы сидели, открыв рты пялились на экран, где Алиса Селезнёва трещала про светлый коммунизм, про роботов-друзей и полёты к звёздам.

Все ахали, а Серёга вдруг начал хохотать, как сумасшедший клоун.

Не просто смеяться — задыхаться, бить кулаками по коленям, орать. «Враньё! Бред! Никаких звёзд! Будет грязь, войны, экраны, которые жрут мозги! Роботы будут стрелять, а не улыбаться! Они будут кидать людям бомбы на головы с неба. В 2022-м всё рухнет, города будут гореть, а люди — выть, как собаки!»

Его еле угомонили. Мать Мишки шипела, что он позорит их пионерский отряд, она была из партийной верхушки городка. А он, бледный как мел, сидел и шептал: «Это не будущее. Это могила». Я смотрел на него и думал. «Ковалёв, как же повредила тебе мозг та арматура. »

На уроках он стал как бомба, которая тикает. На истории Марья Тарасовна вещала.

«Русские не проиграли ни одной войны! Мы — непобедимы!»

Все кивали, нас воспитывали патриотами до мозга костей. А Серёга вдруг поднял голову и заговорил, как диктор с радио, только зловещий: «Крымская война — проиграли. Русско-японская — проиграли. Первая мировая — провал, революция добила. Польский поход. Зимняя война с Финляндией.Афганистан — мясорубка, впереди ещё тысячи гробов и в результате вывод войск. Историю можно переписать, но не стереть.А в будущем… 2022-й — война, о которой никто не думал. Танки на улицах, дети в подвалах, а мир будет пялиться в экраны и жевать какие-то белые хлопья. Вы, те что сейчас сидят за одной партой. Вам всем промоют мозги и вы будете стрелять друг в друга.»

Марья Тарасовна побледнела, потом побагровела, закричала.

«Ковалёв, что ты несёшь подлец! Где ты это взял?»

А он, не моргая.

«В 1991-м Союз развалится. Нищета, безработица, править будут бандиты.В 2008-м, деньги станут мусором. В 2020-м — эпидемия, люди в масках. А в 2022-м… война, которой не должно было быть. Не может быть. Она невозможна по своей сути....Но она, будет.И никто не остановит.»

Класс онемел. Учительница выгнала его, но я видел, как она дрожала, будто он не пацан, а призрак.

На литературе он довёл Анну Петровну до истерики. Мы читали «Как закалялась сталь», и она расписывала, как Павка Корчагин строил коммунизм и как будет хорошо когда мы его достроим.

Серёга встал и завёл ту же шарманку.

«Коммунизм — это сказка. В 1991-м всё развалится. Будет хаос, бандиты, нищета. Немцы.... Они будут присылать нам консервы,подкармливая. Люди будут драться за кусок хлеба, а заводы скупят за копейки самые настоящие буржуи. В двухтысячных — нефть, газ, дворцы всё будет у них в руках. А народ — в очередях за обычной гречкой. В 2020-м — эпидемия,весь мир встанет, люди будут заперты в клетках своих квартир. В 2022-м — война. Города в руинах, а новости будут лгать, что всё нормально».

Анна Петровна чуть не упала.

«Ковалёв, замолчи! Это кощунство!» А он как заведённый продолжал смотря в пустоту.

«В 2030-х климат сойдёт с ума. Лето — как печка, зимы — потоп. Люди будут жить в дурацких экранах, а реальность — гнить. И всё начнётся с того, что вы не поверили моим словам. Я не знаю почему это я должен был донести. Но я не могу молчать.»

Её затрясло, она выгнала его, класс молчал, как на похоронах.

Со мной он говорил, как будто исповедовался перед концом света. На скамейке у школы, под холодным ветром, он шептал.

«Лёха, я не хочу это видеть. Оно лезет в голову, как ржавые гвозди. СССР развалится, как песочный замок. В девяностых — голод, стрельба, бандиты в красных пиджаках. В двухтысячных — нефть, газ, но только для богатых. Да Лёха, будут очень богатые. Они и сейчас есть но скрываются. А потом перестанут. В 2014-м — раскол, ненависть которую начнут насаждать среди народов. А в 2022-м — взрыв. Война, Лёха. Весь мир — всё порвётся. Танки, ракеты, дым до неба. Люди будут прятаться в подвалах, а в новостях — ложь. Потом — климат. Пустыни там, где были леса. Наводнения, где были города. И в небе, такие штуки... вроде вертолётов на радиоуправлении— но не игрушки, а глаза, которые следят за каждым и которые могут убить любого. А люди будут верить не глазам, а экранам.»

Он плакал, шмыгал носом, а я сидел, как дурак, не зная, что сказать.Он хватал меня за рукав.

«Запомни слово — биткойн. Это деньги, которых нет. Цифры, но они будут дороже золота. Как услышишь — продавай всё, даже свои дурацкие марки, и покупай. Это спасёт тебя, когда мир начнёт гореть. И следи за Китаем — они будут править. Америка — треснет, но устоит. А мы… мы будем тонуть в своих мифах. Каждый в своём.»

Я спрашивал: «Серёга, что ты несёшь?»

А он.«Ещё эпидемия будет. В 2020-м. Люди в масках, города, как кладбища. И всё это часть большого плана— они будут знать всё: что ты ешь, где находишься, даже о чём думаешь. А в 2030-х… роботы. Не как в кино, не Вертеры. А такие, что решают, жить тебе или нет. Они заменят всех. Люди просто станут... не нужными.»

Он пугался своих слов, хватался за голову: «Чёрное небо… дым… ракеты… я не хочу это видеть!»

Последний раз мы говорили у его подъезда. Он был бледный, как мел, глаза — как два колодца. «Лёха, я не могу это остановить. Меня всё равно никто не слушает. Для них я дурачок с пробитой годов. Будущее — как поезд без тормозов. Его не остановить. И никто не верит, пока оно не придёт.»

Он плакал, как маленький.

Я не знал что говорить, как отвечать на этот бред. Но в одном был с ним согласен. Арматурный прут повредил ему мозг.

Пробовал шутить.

«Ковалёв, ты прям предсказатель».

Но он только махнул рукой.

«Запомни про Биткойн. И не верь экранам. Ничему не верь. Никому не верь . Врать будут все.»

На следующий день за ним приехали. Чёрная «Волга», как из фильмов про шпионов. Двое в серых пальто, лица — как кирпичи. Серёга вышел с родителями, мать рыдала, отец молчал, а он смотрел в землю, будто знал, что это всё.

Их увезли, и он исчез, как будто его стёрли ластиком. Соседи шептались: «Психушка», «Спецшкола», «КГБ».

Но я тогда не знал .

Серёга не был сумасшедшим. Он был как радиоприёмник, который поймал сигнал из ада.Я часто думаю о нём. О том, как он кричал про войну, про биткойн, про мир, который сгниёт в экранах. О том, как я услышал слово «биткойн» многие годы спустя, но не рискнул его покупать,ведь мир уже трещал, как старый дом.

Но тогда, в 1984-м, я просто смотрел на пустую скамейку и чувствовал, как мир дал первую, едва заметную трещину и начал постепенно рассыпаться.

И где-то там, в будущем, о котором он говорил, я видел его — Серёгу, запертого в комнате с мягкими стенами,который знал всё, но не смог ничего изменить.