Сила

Осень 1316 года от Рождества Христова так и не порадовала урожаем. Морозы этой зимой были такие, что по весне мощнейшие льдины снесли все мосты в Париже, чего не могли упомнить самые древние старцы и даже в церковных летописях такого не было упомянуто.

Церковники незамедлительно объявили и прошлогодний неурожай и необычайно суровую зиму карой господней за грехи человеческие, так что поначалу народ ломился, в церкви и истово молился. Да только не помогло. Пробравшая всех до глубины души зима перешла в позднюю дождливую весну долго не позволявшую начать сев.

А летом ни с того, ни с сего скончался новый король, Людовик X, оставив после себя беременную жену и пока не единого сына. Дочка-то у него была, но наследовать по закону не могла. Так что вся надежда на то, что вдовствующая королева родит мальчика. Ну а пока смерть короля стала еще одним источником разгорающегося в народе недовольства. И ситуация постепенно осложнялась.

В преддверии второй голодной зимы из городов хлынул поток беженцев и самым большим он ожидаемо оказался из Парижа. Горожане несли с собой не только голод и жалкие остатки сбережений. Самым страшным их грузом была чума. Эпидемия еще не вспыхнула в полную силу, но крысы, заполонившие переполненный нечистотами город, уже начали свое обычное дело. Местные вспышки, пока не слившиеся в общий пожар, способствовали ускорению бегства напуганных соседей заболевших и как раз эти разбегающиеся соседи нередко несли заразу обитателям ближних и дальних предместий.

В одном из таких предместий и обитал виллан Жан с семьёй. Их сеньор, владевший деревушками с полями и изрядным куском леса, отличался редкостной начитанностью. По слухам, в его личной библиотеке было более ста томов - совершенно невообразимая цифра. И, судя по всему, советы в тех книгах имелись дельные. Например, серьор запретил принимать кого-то, кроме ближайших родственников и контактировать с остальными. Для тех, кому разрешено остаться, повелел построить на дальнем краю поля несколько отдельно стоящих лачуг, куда на две недели селили семьи беженцев. Если за это время в семье никто не заболевал, то ей разрешали перебраться к родственникам. Если же такое происходило, то здоровых переселяли в другую лачугу, а новые две недели считали с последнего контакта с заболевшим. Первую же лачугу в случае смерти заболевшего сжигалив есте с телом. Пока у опушки леса было три пепелища, отмечавшие случаи спасения селян от чумы. Ситуацию немного спасало еще и то, что большой тракт был расположен за лесом и желающих просто так свернуть на неведомую узкую дорогу, где легко можно было повстречаться и с лихими людьми и с голодным зверьём, было немного. В иных же местах чума уже не раз собирала кровавую жатву.

С мудрым сеньором им вообще повезло - по совету одного старца он еще весной наказал своим вилланам сеять поменьше пшеницы, ржи и прочего зерна, сохранив семена на будущее, а сосредоточиться на репе, отдав ей лучшие земли. Совет был странным, но он, по сути, спас всех на ближайшую зиму. Хлеба не вызрели совсем и годились, в лучшем случае, на корм скоту. Если их вообще дождем на землю не положило. Репа же вполне уродилась и, если расходовать бережно, позволяла дожить до следующей весны. А чтоб шансов избежать голода было побольше - разрешил крестьянам в том самом лесу собирать за малую долю орехи.

И это позволяло спастись от голода крестьянам, но не скотине. Корова или лошадь, конечно, отъелись за лето на зеленой траве, но ни малейших шансов заготовить сено и солому на зиму не было. Влажность была такая, что то, что удавалось накосить в перерывах между обложными дождями, не сохло даже под крышей, неизбежно покрываясь плесенью. Так что недалек был тот день, когда скотину придется забить, пока сама не пала от голода.

Вот с такими грустными мыслями по лесной тропинке шел Жан, - пока еще почти зажиточный виллан, в хозяйстве которого были и лошадь и корова. За спиной у него радовал тяжестью мешок с почти полутора бушелями орехов - результат немалого везения и целого дня усердной работы. Десятую долю после просушки нужно будет отдать сеньору, но и оставшееся на много дней обеспечит семью едой. Да и светом - зрелый орех содержал много масла и был способен довольно долго поддерживать маленький огонек на кончике ядра. Неплохая замена сальным свечам в случае грядущего голода.

Охотиться в своем лесу сеньор не разрешал, но это разрешение, будь оно дано, ничего не изменило бы. Олени еще прошлой зимой не то откочевали, не то вымерли от бескормицы, а пока ещё оставшиеся кабаны стали очень агрессивны и могли сами закусить охотником. Даже кроликов было маловато - те, кто пережил зиму, дали весьма небольшой приплод и теперь оставшиеся без привычной еды волки и лисы все чаще и ближе подходили к жилью. На этой мысли раздавшийся неподалеку волчий вой заставил Жана вздрогнуть. Пока волки ни на кого из их селения не нападали, но это был лишь вопрос времени. И это самое время, похоже, пришло.

На дальнем конце тропинки показался волк и совершенно спокойно побежал к Жану. Судя по всему, это был загонщик. Ближе к опушке деревья с кустами стояли плотнее, позволяя спрятаться целой стае. Так что оставалось лишь побыстрее и повыше забраться на ближайшее дерево в надежде, что волкам надоест караулить спрятавшуюся наверху добычу и они сами уйдут искать более сговорчивый ужин.

Волк заметил угрожающий перекусу маневр жертвы и галопом рванул вперед. Напоследок он успел прыгнуть вверх, но клыки сомкнулись на деревянном сабо, стащив его с ноги. Этот тонкий намек настолько впечатлил Жана, что в следующее мгновенье он взобрался куть ли не на самую верхушку граба, остановившись лишь из-за тонкости веток, не способных его удержать. Пришлось спуститься чуть ноже, дабы можно было с удобством расположиться на ветке.

К тому моменту, когда Жан умостился на достаточно крепкой ветке, снизу его с интересом разглядывала целая стая волков. После нескольких неудачных попыток их удалось таки пересчитать. Девять штук. От одного или двух еще можно было отбиться крепкой палкой, каковая вполне могла быть сделана из толстой ветки, но с таким количеством надежды на победу не было.

Как и на то, что волкам наскучит сидеть под деревом. Те, похоже, вполне осознавали, что жертва рано или поздно заснёт и свалится прямо им в зубы. Надеяться оставалось только на чудо и Жан, будучи человеком весьма набожным, начал молиться, перебирая всех Святых, кого мог упомнить. Ведь пути Господни неисповедимы, да и никто не знает, кто из Святых вдруг решит снизойти к его молитве.

Жан истово молился до самого заката, прервавшись лишь на несколько мгновений, провожая последний луч солнца. Возможно, последний в его жизни. А потом он снова молился и молился, потеряв счет времени. И даже не сразу понял, что с ним произошло что-то необычное. Все тело окатило жаром, как будто из внезапно открытой печки, а затем мир изменился. Каждая ветка и даже травинка обрела свой внутренний свет. Волки, раньше казавшиеся почти невидимыми тенями в полночной тьме, обрели сложные светящиеся узоры, пронизывающее все их тело. Все окружающие существа, даже самые малые букашки, ползающие по земле и окрестным деревьям, обзавелись похожими рисунками. А еще на Жана внезапно свалилось Знание. Именно так, с красивой большой буквы, как бывает в дорогих книгах. Потому как это Знание позволяло, действуя на те самые узоры исцелять и убивать. Птиц, рыб, животных, людей... И делать многое-многое другое, о чем он пока и не догадывался.

Самым же главным было то, что он в то же мгновение понял, как избавиться от волков, не убивая их. Нет, убить их он мог легко - достаточно протянуться вон к той или той точке и вытянуть из них жизненную силу. Или сжать вон ту и мгновенно остановить сердце. Или... Жан вздрогнул от того вала убийственного Знания, который накатил на него. Но Жан не хотел убивать. Где-то в глубине души он понимал, что все волки нужны. Зачем? Это Знание было слишком сложным, но кратко описывалось словом "равновесие". А это значит... Волкам нужно было вложить безграничный страх перед человеком, настоящий животный ужас, который не сможет перебороть даже самый страшный голод. Теперь эти волки даже на забредшую в лес козочку не покусятся, не говоря уж о путнике. Жан на удивление привычно, будто собственной рукой, протянулся к волкам своей новоявленной Силой и вложил в их головы безмерный страх, не позволявший даже приблизиться к тому, что хотя бы немного пахло человеком.

Полюбовавшись на исчезающие в лесу узоры стаи, Жан слез с дерева и продолжил свой путь. Теперь он прекрасно идел в темноте, ба и темноты, как таковой, для него больше не существовало. Любая травинка или листок вносили свой вклад в безбрежную игру света и теней. Даже каждая песчинка на дороге немного светилась, говоря о том, что на ней тоже живут какие-то очень маленькие существа. Вскоре Жан был дома и в изнеможении рухнул спать.

Утром ни сияние окружающей жизни, ни Знание никуда не делись, повергая Жана в смятение. Если вчера усталость и радость от спасения не позволили ему особо распереживаться, то теперь пережитое в сочетании с неясным будущим ударили по нему с преумноженной силой. Так что Жан, будучи весьма набожным, быстро собрался и побежал в церковь, надеясь там найти успокоение.

Гийон, старый приходской викарий, как обычно, стоял согнувшись в три погибели у крайней, скамьи, судя по всему, собираясь продолжить свою ежеутреннюю работу - пройти вдоль икон на стенах и помолиться перед каждой. А при необходимости и порядок навести. Он, конечно, мог поручить это кому-то из служек, но не считал это правильным. Викарий не первый год страдал от сильнейших болей в спине, иногда не имея силы даже вздохнуть поглубже, но силе его Веры можно было бы позавидовать, не будь зависть смертным грехом. Стоило викарию добраться до кафедры и он даже почти распрямлял свою согнутую дугой спину и проповедовал так, что, по слухам, один из самых кровожадных разбойников Булонского леса, попав случайно на его службу, раскаялся и ушёл в монастырь.

Викарий поприветствовал Жана и осенил его крестным знамением, а потом, слеповато приглядевшись, поинтересовался, что же привело его в церковь в столь ранний и неурочный вас. Жан, предложив ему присесть, поведал историю своего чудесного спасения и попросил совета.

- Сложный вопрос ты мне задал. - сказал викарий. - ты утверждаешь, что эта странная Сила пришла к тебе во время молитвы. Э о хорошо. Но кому именно ты молился в тот момент ты не помнишь. Да и дело было ночью на неосвященной земле. Это плохо. С другой стороны, эта же Сила или ты сам не захотел убивать волков, выбрав самый незопасняй и для них и для людей способ избавления. Это хорошо. Но мы не понимаем природы этих знаний, на основании которых ты принимаешь решения. И это плохо, ибо лукавый - большой мастер втирается в доверие обманом...

Он явно собирался продолжить тщательный разбор свалившейся на его голову проблемы, но неосторожно повернулся и замер в пароксизме боли, не имея возможности пошевелиться. Жан же при виде этих мучений, отражсющихся в подернутых старческой дымкой глазах, подумал, что хорошо бы, чтоб его Сила могла не только волков гонять, но и исцелять.

Не прошло и мгновенья, как на Жана накатила уже знакомая Сила, за ней и огромный вал знаний. Нет, не штормовой. Шторм он как-то видел в Марселе, когда в очередной раз отвозил в порт груз сеньора. По сравнению с тем, что сейчас обрушилось на Жана, тот вал был рябью от лёгкого ветерка на поверхности дворовой лужи. А это было... Просто неописуемо, ибо у Жана просто было слов. Да и ни у кого в этом мире. Странные штуки из плотно скрученных пружинок, на которых было записано то, каким должно стать тело человека. Или волка. Или вообще любого существа на земле. Не менее странные штуки, которые превращали одно, не имеющее названия, в другое, столь же безымянное. И... И... И всё это подчинялось чему-то высшему. Божьему промыслу?

Жан пытался понять, как эти непознаваемые Знания позволят ему помочь викарию. И вдруг осознал - нужно просто решить, что именно требуется сделать с телом страждущего, чтобы его исцелить. Вот только... По сравнению тем, что на него свалилось, библиотека сеньора это просто пылинка на полу у него под ногами. Самая маленькая и незаметная пылинка. А для того, чтобы помочь викарию, нужно было не просто запомнить все это, но и научиться использовать! Жан уже готов был впасть в грех отчаяния, когда осознал, что все это знать и уметь применять не обязательно. Знания лишь позволяют наиболее точно исполнить его свободную волю. Жан мысленно перекрестился и... изо всех сил пожелал, чтоб викарий выздоровел. Сила заворочалась, явно приглядываясь к поставленной цели, а потом широким языком хлестнула по телу викария, охватывая его, как корова пучок сочной травы. Жан даже испугался, что викария сейчас унесет неведомо куда, но сила довольно быстро вернулась, сообщив о готовности к исцелению, на что Жан незамедлительно согласился, опасаясь, как бы она не передумала.

Исцеление оказалось далеко не мгновенным и, судя по всему, не безболезненным. Викарий то вскрикивал с искаженным от боли лицом, то вообще не мог даже вздохнуть, но было видно, как его фигура распрямляется, кожа утрачивает старческую пергаментную сухость, а в глазах безбрежное мучение уступает место удивлению и вполне молодому любопытству. Через пару минут викарий безо всякой опоры крепко стоял на ногах и с нарастающим удивлением осматривал и ощупывал свое тело.

- Тогда Он коснулся глаз их и сказал: по вере вашей да будет вам. И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал*. - процитировал викарий Святое Писание и истово перекрестился. - Ох, Жан, велика твоя Сила, но нам нужно точно узнать источник ее. И если от Бога она, то вправе ли мы скрывать ее? У меня нет ответа.

Следующую неделю викарий Гийон посвятил перелопачиванию церковной библиотеки, забрасывая Жана уточняющими вопросами, но ни на пядь не приблизился к ответу. Еще две были потрачены на библиочеку крайне удивленного сеньора, который в былые годы любил обсуждать с не менее начитанным викарием новые книги, однако по мере ухудшения зрения у последнего был вынужден перейти к чтению вслух для старого друга и наставника. Поняв, что именно ищет викарий, он поначалу засомневался в безопасности этих поиской и самой темы, наменкув, что лучше бы было забыть обо всем, но под давлением викария присоединился к просеиванию собственной.библиотеки. К сожалению, безрезультатному.

В итоге было решено написать знакомому канонику, который и в вопросе наверняка разбирался лучше и проконсультироваться мог даже у епископа. Скорого результата никто не ждал, но Жан, чувствуя, что Сила его из доброго источника, продолжал лечить селян и домашний скот. А еще выяснилось, что он может поднять побитые дождем колосья, давая и дозреть, высушить самое мокрое сено и сделать еще много необходимого для спасения от призрака надвигающегося голода.

А еще через несколько недель нервного ожидания перед церковью неожиданно остановилась запряженная четверкой карета без гербов, но с просто королевским убранством, сопровождаемая целым отрядом кавалерии.

- Могу я видеть викария Гийона? - спросил вышедшего из церкви служку один из офицеров.

- Сейчас я приведу его! Крикнул мальчишка и с поклонами рванул к дому сеньора, где викарий с удовольствием обсуждал книги и учил Жана грамоте - с такой-то силой не уметь читать и писать было просто стыдно.

Так что на вызов явились сразу все трое.

- Сеньор! Викарий! - кивнул офицер старшим по статусу, а потом перевел взгляд на неприметного крестьянина органичным диссонансом дополнявшего уже поприветствованных. - Тот самый виллан Жан, как я понимаю? - уточнил он.

- Да, Ваша Светлось! - с поклоном ответил тот.

- Ты действительно увеешь исцелять? - уточнил он с таким видом, будто от ответа зависела судьба всей Франции.

- Да, Ваша Светлость! - вновь ответил Жан, теряясь в догадках.

- Великолепно! - заявил приехавший. - Подойди к карете! - распорядился он, указав рукой, будто при таком богатстве выбора можно было ошибиться с целью. В карете сидели неизвестный Жсну священник и красивая, но очень бледная и усталая женнщина с укутанным младенцем на руках. Младенец тяжело дышал и имел нездоровый синюшный цвет. Жить ему явно оставалось недолго.

Сила всколыхнулась в Жане и окутала младенца чуть ли не быстрее, чем он успел ее попросить. Не прошло и пары минут, как полуживой ребенок порозовел и заорал так, что ушам стало больно. А Жан перевел взгляд на чем-то смутно знакомую мать... Да ведь это же Клеменция Венгерская, вдовствующая королева! А тот, кого он только что исцелил - сын скончавшегося несколько месяцев назад Людовика X, нынешний король Франции...

- Теперь ваш сын здоров, Ваше Величество! - склонился он в глубоком поклоне.

- И открылись глаза их; и Иисус строго сказал им: смотрите, чтобы никто не узнал*. - внезапно процитировал строку из Писания незнакомый священник. - Никогда и никому не рассказывай об этой встрече и том, что сделал. - промолвил священник и кивнул на прощание.

- Спасибо! - кратко кивнула королевп и скрылась в глубине кареты.

Жан смотрел вслед за исчезающей за поворотом каретой и думал о том, что тот самый строгий офицер, после старательного запугивания карами за разглашение сегодняшнтх событий, пообещал завтра привезти патент на дворянство ему и хорошие денежные награды для всех. Это же можно и дом починить и начать собирать свою библиотеку. Теперь, когда он ощутил вкус к чтению, свои книги становились осознанной необходимостью. Да и с сеньюром с викарием можно будет поделиться. Сеньор же наверняка еще книг накупит, нужно будет с ним посоветоваться, чтоб случайно одинаковых не взять. Ну а викарий точно на крышу церкви все потратит, она уже начала вопросы вызывпть.

А вот о чем он совсем не думал, так это о том, что изменил всё будушее планеты. Про это он просто ничего не знал.

---------

* - (Мф.9:29–30).