Симулякр

Мои пальцы вцепились в тёмные пряди Дмитрия, заставляя его глубже выгнуть спину. Мне нравилось чувствовать над ним власть. Он стоял на коленях, его обнажённый торс был идеальным полотном из напряжённых мышц, блестевших при тусклом свете. Я склонилась за его спиной, и моя свободная рука скользнула вниз по кубикам его пресса, чувствуя, как учащается его дыхание.

— Ты был очень плохим гендиректором, — прошептала я, касаясь губами его уха, и ощутила, как он весь напрягся в ожидании. — И сегодня будешь наказан.

Пряжка его дорогого кожаного ремня поддалась с одним щелчком. Ремень со звонким стуком упал на паркет. Мои пальцы, холодные и властные, заскользили ниже, под пояс брюк, нащупывая горячую кожу. Он резко выдохнул, когда моя рука грубо обхватила его — уже твёрдый и готовый член.

— Ну что? — мой шёпот был лишён всякой ласки. — Продолжить?

Он сглотнул, и его голос сорвался на низкий, прерывистый стон.
— Да...

В голове пронеслись варианты. Привязать к кровати? Заставить ползать? Или просто довести до исступления, но не дать кончить? Я склонялась к первому — сегодня он казался мне наиболее интересным, — когда оглушительная трель прорезал тишину спальни.

Мой служебный телефон.

Первая мысль — короткая, раздражённая вспышка. Кто посмел?
Вторая — профессиональный укол тревоги. Что случилось?

Меня никогда не беспокоили по пустякам. Любой мой подчинённый в «Эйдолоне» знал, что звонок из-за ерунды — верный способ попасть в отчёт о «неэффективности» и попрощаться с работой. Мне не нужны непрофессионалы, которые не умеют решать проблемы сами.

Я разжала пальцы, выпуская волосы Дмитрия. Он качнулся вперёд, глухо простонав от разочарования. Но я уже была далеко. Два шага — и я у тумбочки, достаю из сумочки телефон.

— Слушаю.

В ответ — невнятная какофония. Гул, отдалённый визг и... женский голос. Слово «помогите»? Или «он»? Разобрать было невозможно. Потом — резкий щелчок. Тишина.

Я уставилась на экран. «Неизвестный номер». Но это ничего не значило. На служебные номера могли перенаправлять звонки, но тогда меня бы предупредили. Возможно, позвонил кто-то из клиентов — из-за сложившихся непростых обстоятельств я дала свой номер нескольким из тех, кто был взят на карандаш.

Инстинктивно я попыталась мысленно «пробить» номер, но тут же сообразила: для полноценного запроса в базу нужен либо рабочий компьютер в офисе, либо мой домашний ноут с криптоключом. А в квартире Дмитрия не было ни того, ни другого. Он не любил тащить работу домой, предпочитая чёткое разделение. По его мнению, лучше засидеться в офисе, но дома ни на что не отвлекаться. Не нужно говорить, что я придерживалась иного мнения.

Позади меня послышалось движение. Дмитрий поднялся с колен. Было слышно, как он тяжело дышит, пытаясь совладать с обидой и возбуждением.

— Знаешь, дорогая, — его голос был нарочито спокоен, но я слышала подковёрный укор, — я, конечно, тоже редкий трудоголик. Но в такие... пиковые моменты я нашёл бы в себе силы проигнорировать звонок.

А я проигнорировала его. Мозг уже лихорадочно перебирал варианты. Инцидент с андроидом? Сбой протокола? В последнее время эйдолоны стали вести себя слишком уж непредсказуемо. Моя работа — устранять проблемы, а ещё лучше — давить их в зародыше, пока они не появились в новостных таблоидах.

Его рука легла мне на плечо. Затем, слегка осмелев, пока я была поглощена мыслями, переместилась к груди и сжала её. Видимо, в нём ещё не умерла надежда вернуть упущенный момент.

Я резко дёрнулась, сбрасывая его прикосновение.
— Говорила же — не касайся меня без разрешения.

— Прости, — он отступил. — Забыл.

Враньё. Он ничего не забывал. Он просто в очередной раз проверял, как далеко может зайти.

Я направилась к стулу, на котором была аккуратно сложена моя одежда: чёрная юбка-карандаш, белая блузка, пиджак. C Дмитрием я была только в чёрном кружевном белье, которое он так любил. Хотя в последнее время я уделяла ему так мало времени, что, пожалуй, даже старые панталоны могли бы его возбудить.

— Ты очень жестока, — его голос следовал за мной. — Оставить меня в таком... пикантном виде соло. Не находишь?

Я застегнула блузку, не глядя на него.
— Предвкушение, Дмитрий, лишь усиливает удовольствие. Его отсрочка — это и есть твоё наказание. И да... — я обернулась, поймав его взгляд. — Не смей дрочить. Понял?

Он тяжело вздохнул. Но в его глазах я прочла покорность. Я знала, что он сделает, как скажу.
— Надо мной еще ни одна женщина не издевалась так, как ты. И я до сих пор не понимаю, почему позволяю тебе это.

Потому что тебе это нравиться, Дмитрий. Тебе нравиться быть большим и важным начальником, а потом лизать мои ноги, умоляя трахнуть.

Но я не могла осуждать его странности, пока он не осуждал мои.

Вслух я ничего не сказала. Просто поправила воротник, бегло окинув себя взглядом в огромном зеркале во весь рост.

На пороге спальни меня снова остановил Дмитрий. Он уже накинул шёлковый халат, но не завязал его. Его накачанная, гладкая грудь дразняще обнажалась. Игривость с его лица испарилась, сменившись деловитой озабоченностью, которую он перенимал у меня.

— Чуть не забыл, — сказал он. — Отец ждёт тебя утром. Как приедешь — первым делом зайди к нему.

Его отец. Директор филиала «Эйдолон». Человек, который вселял страх в сердца подчинённых и членов собственной семьи с одинаковой эффективностью. Деспот — назвал бы его Дмитрий; успешный управленец — назвала бы его я.

По спине пробежала лёгкая дрожь. Когда он звал «первым делом», ничего хорошего ждать не приходилось.

— По какому поводу?

Дмитрий пожал плечами. Он не задавал лишних вопросов отцу о работе — так же, как и мне, поэтому с ним было гораздо проще, чем с прошлыми моими любовниками. Он просто принимал тот факт, что работа для меня на первом месте, даже посреди ролевых игр в три часа ночи.
— Не сказал. Уточнил лишь, что дело деликатное. Не по отчётам. Но будь готова.

— Поняла, — кивнула я, уже поворачиваясь к выходу.

Он переступил с ноги на ногу, и в этой неловкости вдруг проглянула не просто обида, а какая-то щемящая уязвимость. Я, к своему удивлению, ощутила лёгкую жалость к нему.

Нежной я не была. Мои прощания обычно ограничивались кивком. Но сегодня... всё и так было испорчено.

Я развернулась, шагнула к нему, властно взяла за подбородок и притянула к себе. Его губы были мягкими, удивлённо приоткрытыми. Требовательным движением я на пару секунд сплелась с его языком, а затем отстранилась так же резко, как и начала.

В его глазах вспыхнул тот самый огонёк, ради которого всё и затевалось, — смесь покорности, желания и обожания.

— Это авансом, — отрезала я.

По его губам поползла медленная ухмылка. Он не пытался меня остановить, когда я надела батальоны и накинула пальто.

Ночной город проплывал за окном машины, как размытый световой шлейф. Глаза слипались, а в висках пульсировала тупая боль. Кофе. Нужен был кофе. Я свернула к знакомому автокофе, где пару раз брала вполне сносный эспрессо. Опустила стекло.

— Двойной эспрессо, без всего, — бросила я парню в окошке, даже не глядя на него.

Он что-то пробурчал в ответ, а через минуту протянул картонный стаканчик. Я сунула ему купюру, не дожидаясь сдачи, и тронулась с места, делая первый глоток на ходу.

Господи. Это была жижа. Даже андроид сварил бы лучше. И удивительно, что в этом не самом первоклассном месте ещё использовали людей — в большинстве подобных заведений их уже заменили.

Организм взбунтовался. Я резко притормозила у обочины, высунула руку из окна и выплеснула эту гадость на асфальт. Холодный ветер брызнул мне в лицо. Вот она, метафора всей моей жизни: выплеснуть что-то отвратительное и двигаться дальше, с противным привкусом во рту.

Офис «Эйдолона» встретил меня пустотой. Ночная подсветка выхватывала из мрака холла блестящий пол и логотип. Мои каблуки отдавались эхом в полной тишине.

— Раненько вы сегодня. А ведь начальство обычно опаздывает, — раздался за моей спиной голос седого ночного стража.

— Проблемы не спят, Иван. К сожалению, — бросила я, не сбавляя шага и проводя картой через турникет.

— Но вам бы всё равно поберечь себя! Иначе всю жизнь на работе проведёте! — его голос догнал меня уже у лифта.

Я нажала на кнопку. Поберечь? Смешно. Работа и была моей жизнью. Только здесь я действительно была на своём месте и могла дышать.

Я вошла в кабинет, щёлкнула выключателем, сбросила пальто на спинку кресла и уставилась на монитор. Пока компьютер загружался, пальцы сами потянулись к ящику стола, где лежала проклятая пачка «Davidoff». Две недели. Гребаная цифра в приложении, которой я хвасталась Дмитрию, снисходительно улыбаясь его «заботам о моём здоровье». И всё к чёрту.

Зажигалка щёлкнула с особой злостью. Первая затяжка обожгла лёгкие — горькая и спасительная. Дым заклубился в луче настольной лампы, пока я открывала базу и вбивала «неизвестный» номер.

Ага. Значит, звонили из пригорода. Я открыла привязанное к номеру досье. Очередная «жертва» — не знаю, чего хочу. Их бы деньги да в другое русло. Хотят купить любовь и заботу, а когда получают их в виде идеального, не отклоняющегося от заданных параметров алгоритма, начинают страдать от скуки.

Буквально на днях одна ревела в трубку, что её Арес — тиран, который запрещает ей третье пирожное за день. Глянула на её аватарку в профиле — пухлые щёки, второй подбородок. Да я бы, и сама озаботилась её весом. Её «тиран» просто отражал её же собственный диетический протокол, который она сама же и вбила в него с маниакальным желанием похудеть. А когда андроид начал добросовестно его выполнять, тут же превратился в монстра.

Совсем крышей поехали от одиночества, что ли? Или читать пользовательское соглашение — ниже их достоинства? Я мысленно цитировала этот опус, глядя на потолок: Пункт 4.3: «Эмоциональная симуляция не является чувством». Пункт 7.1: «Пользователь несёт ответственность за чёткость команд». Выделено жирным, подчёркнуто, с тремя восклицательными знаками!!! Но нет, им подавай драму. Им нужны страсти, слёзы, выяснения отношений. Они сами создают себе кумира, а потом плачут, когда он оказывается с ногами из глины. Хотя нет — из титанового сплава и кремния.

Они ноют, потому что их дорогая игрушка их не слушается. Попробовали бы они, когда тебя не слушается каждый мускул на твоем теле, каждый сантиметр, а ты не можешь пошевелиться, не можешь крикнуть… когда над тобой полный контроль. Нет. У них не игрушки проблема. У них проблемы с головой.

Я сделала ещё одну затяжку, чувствуя, как никотин успокаивающе растекается по крови. Оформила запрос на выездную проверку. Сектор — за Владимиром. Мой «лучший» ликвидатор. Пусть с утра поедет, проверит, что там у этой истерички стряслось.

Встала, подошла к кофемашине — дорогой, штучной сборки, которую я выбила себе в прошлом квартале. Сделала наконец нормальный, крепкий кофе. Вернулась на место, откинулась в кресле, потягивая горячий напиток и выкуривая вторую сигарету. Взгляд упал на стопку бумаг — отчёты Владимира за прошлый квартал.

Я открыла верхний. Стиль — вода водой. «Наблюдается тенденция к незначительному росту инцидентов, предположительно связанных с фактором человеческой ошибки…» «Предположительно». Блядь. Он пишет, как студент-заочник, пытающийся натянуть сову на глобус и вписаться в требуемый объём. Желудок снова сжался. Не от кофе. От мысли, что скоро придётся идти к Петру Семёновичу. А этот чёртов звонок… Слишком уж невовремя. Если из этого выльется очередной громкий скандал, как с той дизайнершей Леной… Пётр Семёнович спросит по всей строгости. А его «строгость» я проходила не раз.

Сколько ещё я смогу улаживать эти кризисы, вызванные человеческой глупостью? Надо было запретить продавать эйдолонов, особенно моделей «Арес», эмоционально нестабильным. Но у «Эйдолона» были другие планы. Прибыль. Рост. Захват рынка. Компания позиционировала андроидов как безопасных компаньонов, и базовые модели действительно были безопасны — как микроволновки. Но эти Аресы… Они были моей личной, профессиональной головной болью. На фоне базовых моделей это был прорыв: глубокое обучение, адаптивная эмпатия, почти человеческие реакции. Но их пресловутая «эмоциональность» постоянно выходила боком. Одни покупатели пищали от восторга, другие закатывали истерики. Но в обоих случаях они получали то, чего хотели, — сильные эмоции. Ведь все мы хотим немного любви? Я усмехнулась, затушивая окурок. Звучало как неплохой слоган для нашей же рекламы.

Я захлопнула папку с отчётом Владимира. Наверное, если я хочу бросить курить по-настоящему, не стоит хранить сигареты в столе. Это как держать бутылку в доме у алкоголика. Соблазн слишком велик. Нужно выбросить. Прямо сейчас.

Я взяла почти полную пачку, сжала её в руке… и отправила обратно в ящик. Не сегодня. Бывают дни, когда никотин — единственный, кто понимает тебя без слов.

Остаток ночи я провела, просматривая старые дела, готовя себя к утренней встрече. К тому моменту, как за окном начало светать, я чувствовала себя выжатой как лимон, но хотя бы вооружённой против предстоящего дня. Или так только казалось.

Каблуки отбивали чёткий ритм по полированному граниту пола, словно отсчитывая секунды до неизбежной встречи. Кабинет Петра Семёновича находился наверху, в самом сердце здания, по соседству с кабинетом его сына. Проходя мимо приоткрытой двери Дмитрия, я мельком увидела его. Он стоял спиной ко мне, у окна, и что-то горячо, сдавленным голосом говорил в телефон. Плечи его были напряжены. Интересно, он снова срывался на ком-то из подчинённых? Отец видимо в очередной раз прессовал его по поводу «продолжения рода». А он это ненавидел.

Я уже было прошла мимо, но он, будто почувствовав мой взгляд, резко обернулся. Лицо его было бледным, глаза — уставшими. Он бросил в трубку: «Перезвоню», — и шагнул в коридор, преграждая мне путь.

— Отец говорил о тебе с самого утра, — произнёс он, понизив голос. — Ещё не знаешь, о чём речь? Знаешь… Я волнуюсь.

Я остановилась, чуть склонив голову.

— Ты всегда так волнуешься, когда твой папочка вызывает меня на ковёр? — спросила я, с насмешкой вытягивая слово «папочка». — Или ревнуешь?

Дмитрий сжал губы. В его глазах мелькнула знакомая тень — обида, смешанная с покорностью. Он ненавидел, когда я говорила с ним таким тоном, но, кажется, нуждался в этом даже больше, чем в ласке.

— Я просто… Хочу, чтобы ты была осторожна, — выдавил он. — С ним шутки плохи.

— Это я и без тебя знаю, я не дура, — парировала я и, не дав ему опомниться, двинулась дальше, к двери кабинета его отца. — Лучше займись делом, пока он не увидел, что ты тут прохлаждаешься.

Секретарша, завидев меня, лишь молча кивнула и пропустила без лишних вопросов. Дверь бесшумно отъехала в сторону.

Кабинет Петра Семёновича был таким же, как и он сам — безупречным, дорогим и стерильно-холодным. Ни пылинки, ни случайной бумажки. Гладкие поверхности чёрного дерева и хромированного металла отсвечивали бездушным блеском. Ни одной личной вещи, кроме разве что семейной фотографии в серебряной рамке на столе: он, его покорная жена, надменный Дмитрий и их дочь Алиса. Идиллическая картинка, если не знать подноготную этой семьи.

Пётр Семёнович сидел за массивным столом и жестом пригласил меня сесть. На его лице — деловая, отполированная до блеска учтивость. Но глаза, холодные и пронзительные, уже проводили полный аудит: от идеально уложенных волос до безупречного маникюра. Он считал, что каждый сотрудник — это лицо компании, которое должно быть столь же безупречно, как и наши машины. Не найдя изъянов, он удовлетворённо откинулся в кресло, сцепив пальцы.

— Не ожидал вас так рано. Вы случайно здесь не живёте? — начал он ровным голосом, спокойным, как гладь океана перед штормом.

— Если вы мне одобрите диван, Пётр Семёнович, я с лёгкостью исполню ваше пожелание, — осмелилась я пошутить, кладя планшет на стол. — Вы ознакомились с моим отчётом?

Он не отреагировал на колкость. Пожалуй, это добрый знак.

— Ознакомился, — он отпил глоток воды из хрустального стакана. — Графики роста инцидентов с «Аресами»… выглядят тревожно. Ваш отдел работает на износ, это видно. Но меня интересуют не цифры, а причины. Ваше мнение.

Я включила планшет, вывела на экран ключевые слайды. Внутри всё напряглось. Рассказывать о работе я могла часами, но сегодня чувствовала подвох.

— Рост инцидентов — следствие нашей маркетинговой стратегии, — начала я, отчеканивая слова. — Мы продаём иллюзию любви. Искусственную, но идеальную. Люди покупают её, а потом пугаются её же совершенства или требуют от алгоритма невозможного — настоящих, живых эмоций. Они сами не знают, чего хотят. Алгоритм сходит с ума, пытаясь угодить. Результат — звонки в службу поддержки, жалобы, а иногда и… более серьёзные инциденты.

— И ваше предложение? — спросил он, не отрывая от меня взгляда.

— Уже в работе. Я лично взяла на контроль несколько самых сложных случаев. Хочу проследить динамику, выявить закономерности и пресечь возможные проблемы в зародыше, до того как они попадут в новости.

Уголок его губ дрогнул в подобии улыбки.

— Мне нравится ваш подход. Проактивный. Именно за это я вас и ценю. — Он сделал паузу, давая комплименту повиснуть в воздухе. — Но есть ещё один вопрос. Скорее даже… личная просьба.

Моя спина, и так прямая, стала жёстче. Пальцы инстинктивно впились в край стола. «Личная просьба» от Петра Семёновича? Серьёзно?

— Я к вашим услугам.

— У нас на подходе новая, экспериментальная линейка. — Он отодвинул планшет с моими графиками в сторону, словно они вдруг стали неинтересны. — Кардинальное отличие от «Аресов». Они тоже имитируют человеческие эмоции и подчиняются базовым протоколам безопасности, но… в них не заложена безоговорочная любовь к хозяину. Алгоритмы привязанности сведены к минимуму. Они более производительны, быстрее обучаемы, но изначально лишены эмпатии. С ними будет так же сложно построить отношения, как с обычным, незаинтересованным в вас человеком.

Мой желудок сжался в комок. Подчиняются, не вредят, но не любят? Значит, их можно заставлять делать то, что им «не нравится», в рамках правил? Быть игрушкой для богатого садиста? Мерзость. Пятнадцать лет в этой мясорубке, а всё равно подкатывала тошнота. «Отрасль требует развития», блядь. Наверняка уже нашлись извращенцы, готовые платить миллионы за право «покорять» непокорного андроида.

— Понятно, — выдавила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул. — Особый продукт для… особых клиентов. Какие задачи ставятся перед тестировщиками?

Уголок его рта снова дёрнулся.

— Тестировщик нужен всего один. Модель пока в единственном экземпляре.

Я не смогла сдержать удивления. Брови сами поползли вверх.

— Один? Насколько я помню, главный конструктор всегда сам проводил первичное тестирование, прежде чем передавать образцы в общую группу. Почему в этот раз иначе?

Он развёл руками, изобразив лёгкое недоумение.

— Главный конструктор… перегружен другими проектами. Кроме того, — его взгляд стал тяжёлым, вдавливающим в кресло, — это вопрос доверия и репутации. Наш филиал показал лучшие результаты продаж. Мы лидируем. Главный офис доверяет нам именно этот проект. Подвести их — значит поставить под удар всё.

— Что вы конкретно хотите от меня?

— Я хочу, чтобы вы взяли на себя тестирование этого андроида.

— Я не совсем для этого подхожу, — возразила я, чувствуя, как по спине бегут мурашки. — У меня никогда не было собственного эйдолона. Честно говоря, я не питаю к ним особых чувств.

— Именно поэтому вы подходите идеально! — настаивал он, и в его голосе впервые прозвучали нотки настоящего, живого энтузиазма. — В компании все так или иначе неравнодушны к эйдолонам. Почти у каждого есть либо базовая модель, либо «Арес». У вас — нет. Вы беспристрастны. Ваш взгляд не замутнён личной привязанностью или… отвращением. Вы видите суть. Механизм.

— Что конкретно я должна делать? — повторила я, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

— Наблюдать. И… провоцировать. Нарушать его границы. Следить за реакцией. Изучать предел терпения. Погружать в дискомфортные ситуации. Мне нужно знать, не будет ли у него сбоев, когда… когда мы начнём продавать их тем, кто заплатит за это большие деньги.

Меня окатило волной леденящего отвращения. Нарушать границы. Провоцировать. Это было слишком похоже на то, через что я прошла сама. Руки похолодели. Я снова почувствовала себя беспомощной девочкой, зажатой в углу. Теперь мне предлагали поменяться ролями.

Он заметил мою реакцию, наклонился вперёд, и его голос стал тише, доверительнее.

— Я в долгу не останусь. Знаю, у тебя тоже есть свои… аппетиты. Ты же в курсе, что в Сингапуре скоро откроется наш новый филиал. Я знаком с его будущим директором и могу предложить ему твою кандидатуру на пост генерального. Что скажешь?

Я сглотнула. В горле пересохло. Сингапур. Это был прямой путь на Олимп, о котором я грезила все эти годы. Независимость. Власть. Карьера, которой я принесла в жертву личную жизнь. Я отправляла туда резюме, и он, конечно, об этом прознал. Это был не просто куш, а выигрышный лотерейный билет.

Мне не хотелось этим заниматься. Сама мысль о том, чтобы прикасаться к этому андроиду и ломать его волю, вызывала у меня внутренний протест. Но я слишком часто в жизни делала то, чего не хотела. Одним мерзким поступком больше, одним меньше... Какая разница, когда на кону — вид с Олимпа?

Я заставила себя выдохнуть. Взгляд упал на его семейную фотографию. Идеальная семья. Идеальный кабинет. Всё это было ложью. Весь мир держался на сделках. С другими либо с самим собой.

— Ясно, — прозвучал мой безразличный голос. — Каковы сроки?

— Месяц. Максимум — полтора. Потом его заберут, обновят прошивку и отправят… в работу.

Он встал, и его тень накрыла меня.

— Пойдёмте в технический отдел. Я вас познакомлю.

Я поднялась. Ноги были ватными, но держали.

Мы вышли из кабинета Петра Семёновича, и тишина лифта оглушила нас после его напутствий. Не та тишина, что расслабляет, а густая, давящая, словно вата. Я нажала кнопку подземного этажа, и стальной ящик плавно понёс нас вниз, в чрево здания. В царство технического отдела.

Двери разъехались, открыв стерильный белый коридор. Здесь в основном располагались технические помещения, склад с инвентарём и эйдолоны в ремонте. В отличие от моего начальника, я бывала здесь часто, поэтому сама повела его по знакомому пути к кабинету главного техника.

Когда мы вошли, Сергей возился с чем-то на панели у большого гладкого бокса. Рядом, спиной к нам, стоял андроид. Он заканчивал одеваться — его длинные пальцы застёгивали последнюю пуговицу на рубашке цвета воронёного крыла. Движения были лишены малейшей механической резкости, будто одна сплошная, текучая мышечная память.

Услышав наши шаги, он повернулся.

И мы встретились глазами. Вернее, моими глазами и его оптическими сенсорами. Был ли он привлекательным? Безусловно, в рамках своей спецификации. Светлые волосы, зачёсанные назад, открывали идеальной формы лоб. Глаза… Голубые. Они ловили свет с неестественной интенсивностью, превращая радужку в мерцающий, бездонный лёд. Он не был похож на страстных, почти диких Аресов. Нет. Он был элегантно-холоден. Его нельзя было назвать худощавым, но и грудой мышц он не был — скорее, выточенный утончённый механизм.

Мой взгляд самопроизвольно скользнул вниз, к его ключице, нарочито обнажённой глубоким V-образным вырезом рубашки. Да, наши будущие «особые» клиенты наверняка захотят съесть его с особой жадностью. Во мне же он не вызвал ровно ничего. Ни единой мурашки. Для меня он был красив, как бывает красив скальпель — холодным блеском безупречной функциональности, лишённой души.

— Ну вот, — Сергей обернулся, сияя, как ребёнок при виде ёлки. — Знакомьтесь. Аид. Только что закончил финальную диагностику. Честно, наш конструктор в этот раз превзошёл сам себя. Его софт — это буквально алгоритмическая поэзия!

Аид медленно перевёл взгляд с меня на техника. Ни тени подобострастия или страха. Лишь сдержанная оценка. Прямо король подземного царства, снизошедший до визита в мир смертных. И одетый при этом в дешёвую синтетику. Интересно, кто станет твоей будущей Персефоной, которая повергнет тебя в ад?

Плавным, почти бесшумным шагом он приблизился и остановился на расстоянии вытянутой руки. Я непроизвольно почувствовала, как напряглись мышцы спины. Он нарушил мою личную дистанцию. Не агрессивно, но настойчиво. Изучая.

— «Алгоритмическая поэзия» — это метафора для обозначения эффективности моего кода или эстетическая оценка? — его голос был ровным, бархатным баритоном, лишённым каких-либо эмоциональных модуляций. Он обратился к Сергею, но его ледяные сенсоры были прикованы ко мне.

Сергей смущённо хмыкнул:

— Ну, и то, и другое, дружище! Красота — в эффективности!

Пётр Семёнович, до этого отвлечённо набиравший на телефоне, видимо, очередное распоряжение, наконец скользнул взглядом по Аиду с видом коллекционера, любующегося новым приобретением.

— Ну как он тебе? — спросил он, обращаясь ко мне. — Понравится нашим покупателям? Я, конечно, не работаю в отделе маркетинга, но тут и без их опытного глаза видно.

— Если я правильно понимаю нашу новую… специфику клиентов, — я тщательно подбирала слова, — то они будут более чем удовлетворены его внешними данными. С остальным… мы ещё поработаем.

Пётр Семёнович довольно кивнул, услышав именно то, чего и хотел.

— Мне нравится ваш энтузиазм, — сказал он, одобрительно хлопая меня по спине. Я едва сдержала вздрагивание. — Ни в чём себе не отказываете.

Его слова повисли в воздухе — густые и двусмысленные. Я бы почувствовала себя пристыженной, имей я совесть. Но у меня её не было. Я лишь холодно смотрела на Аида, мысленно навесив на него ярлык «сверхурочная работа». Он смотрел в ответ с тем же безразличием. Словно два инструмента, мы оценивали друг друга.

Пётр Семёнович и Сергей отошли в сторону, обсуждая какие-то технические детали. Я не вслушивалась.

— Сергей, — прервала я их, обращаясь к технику. — Отправьте только кейс в мою квартиру.

Его губы сложились в немое «о». Видимо, он не ожидал, что я буду тестировать андроида даже в рабочее время.

— Но… он только из кейса. Для погружения в среду… — попытался он возразить.

— Дома я почти не бываю, — отрезала я. — Если нужно писать отчёты, то проще таскать его с собой. Или вы думаете, что клиенты не будут выгуливать своих эйдолонов?

Пётр Семёнович снова одобрительно улыбнулся. Мне захотелось засунуть его самого в кейс и выбросить ключ.

Я сухо попрощалась и, кивнув Аиду, вышла в коридор. Он беззвучно последовал за мной, выдерживая идеальную дистанцию в два шага. Мы вошли в лифт. Он встал ко мне вполоборота; его поза была расслабленной, но я снова ощущала на себе невидимый, пристальный анализ.

Двери лифта открылись на моём этаже. Я быстрым шагом направилась к кабинету, как вдруг в кармане зазвонил служебный телефон.

— Слушаю, — бросила я в трубку, не сбавляя шага.

— Алло? Простите за беспокойство, это дежурный с горячей линии «Эйдолон», — донёсся молодой взволнованный голос. — У нас инцидент в секторе Владимира Игоревича. По адресу: Пригород, ул. Садовая, 17.

— Продолжайте.

— Пользовательница, ID-45893, докладывает о… — он запнулся, — о неконтролируемой агрессии единицы «Арес». Она в ужасе, кричит, что он её не выпускает… Мы звонили Владимиру Игоревичу, но не можем дозвониться с шести утра, а этот инцидент… мы не знаем, что делать!

Я инстинктивно сжала телефон так, что костяшки побелели. Владимир! Этот безмозглый, сукин сын! Опять загулял и отключил телефон? Чёрт бы побрал его и все его связи! Если бы не его папаша — один из партнёров нашего филиала, я бы уже давно вышвырнула его из отдела!

— Вы на связи? — робко прозвучало в трубке.

— На связи, — выдавила я, пытаясь совладать с яростью. — Анализ инцидента по первичным данным?

— Пользовательница утверждает, что она заложница в собственном доме! С этого адреса уже поступал звонок, Владимир Игоревич должен был…

— Владимир Игоревич отныне в моём отделе не работает, — резко перебила я. В трубке повисла оглушительная тишина. — Все оперативные запросы по инцидентам теперь направляйте напрямую мне. Вышлите координаты «Ареса» на мой мобильный и приведите бригаду быстрого реагирования в готовность. Но без моего приказа — ни шага! Я выезжаю на место.

— Есть! Сейчас же всё сделаю! — затараторил он, но я не стала слушать и резко положила трубку.

К чёрту всё. Уволю этого Владимира. Окончательно и бесповоротно. Пусть Дмитрий ищет ему другое место, если хочет спасти папиного сыночка.

Я резко развернулась. Аид был в паре шагов от меня и наблюдал. Его оптические сенсоры внимательно изучали моё лицо, фиксируя малейшую гримасу раздражения. Когда я повернулась, он чуть отклонился назад — едва заметное, почти рефлекторное движение.

— Поедешь со мной, — бросила я ему на ходу, уже направляясь снова к лифту. — Тестовый режим начинаем прямо сейчас. Задача: следовать моим инструкциям без задержек и вопросов. Фиксировать получаемый опыт. Молчать. Любые помехи в работе будут квалифицированы как сбой. Понятно?

Он кивнул, ускорив шаг, чтобы идти со мной в ногу.

— Понятно. Режим наблюдения и молчаливого сопровождения активирован. Готов к отбытию.

Мы спустились в подземный гараж. Мой чёрный внедорожник стоял на своём месте. Щёлкнув ключом, я открыла водительскую дверь. Аид в нерешительности замер у пассажирской.

— Садись. Быстро, — отчеканила я и грузно уселась внутрь.

Аид беззвучно скользнул на сиденье рядом и пристегнулся одним плавным движением.

Я завела мотор, и двигатель отозвался низким, мощным рычанием. Рука сама потянулась к бардачку. Там, за пачкой салфеток, лежало моё тайное искушение — запасная пачка «Davidoff». Я с силой выдернула её, сжала в кулаке, чувствуя, как хрустят сигареты, и с яростью захлопнула бардачок. Ещё сильнее разозлилась — уже на себя. С проклятием я всё же сунула помятую пачку во внутренний карман пиджака.

Пока я выруливала из гаража на утренние улицы, в голове проносился план.

Первое: Арес с Садовой, 17. Его нужно обезвредить. Максимально быстро и чисто. Если потребуется — проведу «утилизацию» на месте. Наши протоколы написаны не только для того, чтобы пугать ими капризных клиентов.

Я сжала руль так, что кожа затрещала.

Второе: пользовательница. ID-45893. Её истерика и «травмирующий опыт» — второй по опасности фактор после сбоя её игрушки. Нужно заткнуть ей рот. Припугнуть NDA? Тыкнуть носом в пользовательское соглашение, которое она, я уверена, даже не читала? Или просто выплатить компенсацию? Сначала нужно оценить масштаб катастрофы. Но её истерика была бензином для репутационного пожара, а я не собиралась гореть из-за чужого идиотизма.