Синдром Skyfall

Выдыхаю и негромко стучу в темное древесное полотно, словно заколачиваю последний гвоздь в крышку своего гроба. За дверью ничего не слышно, как будто мой стук утопает в вязкой и густой тьме по ту сторону. Сквозь эту субстанцию не пробиться, не проплыть, ей можно только задохнуться, став частью первостихии тьмы: стать самим небытием.

Внезапно щелкает замок, и появляется узкая полоса света, в которой виднеется силуэт среднего роста мужчины. Сложно разглядеть что-либо против сияния солнца, но он выходит из квартиры и прикрывает за собой дверь. В его прозрачных синих глазах видна легкая тень недоумения, хотя в целом лицо довольно невозмутимо, что необычно для европейца, в чью privacy только что вторглись наглым образом.

От переполнившего меня ужаса в голове становится пусто, начинает тошнить от страха, и только едва слышно вибрируют натянутые струны моей души. И я молчу. Он тоже молча разглядывает меня, и кажется, что не узнает. Да и откуда – сегодня мы впервые встречаемся оффлайн.

Меня словно током пробивает ужасная, противная мысль, что мы так и будем стоять здесь целую вечность, погруженные в эту отвратительно неловкую тишину, в которой я слышу лишь свое хриплое дыхание. Дарт Вейдер отдыхает. Наконец я с трудом выдавливаю из своих голосовых связок:

– H-hello t-there, N-norman.

Да уж. Не сказала бы, что я склонна заикаться или нечто подобное, но очень уж ситуация занятная. Я бы даже сказала – пошлая.

Он, все так же не мигая и глядя мне в глаза, отвечает, четко и твердо выделяя окончания слов, как человек, для которого английский тоже не является родным:

– Who are you? – хотя по его лицу я вижу, что теперь он догадался, кто стоит перед ним.

***

Звенящее полотно монохрома складывается в фигуру металлиста. Он стоит на краю фьорда, раскинув руки, и его черный балахон очерчивает четкую линию между горизонтом, прозрачным утренним воздухом и самим музыкантом. Мелодия шаг за шагом ведет повествование клипа к тексту, и вот вокалист порывисто вздыхает, и из глубины его грудной клетки доносится трепетная и нежная мелодия. Он поет негромко, практически шепчет, но вокал настолько чист, что просто захватывает дух. Я жду развития, и внезапно его голос возвышается, начинает рокотать, и я ощущаю, что никогда в жизни не слышала настолько мощного, мрачного и богатого обертонами мужского баритона. С замиранием сердца ожидаю, что сейчас голос провалится, собьется с ритма, не сможет схватить очередную ноту, но вокалист, который поет на этом случайном видео, все еще справляется, и даже не превозмогает, чтобы удержаться в диапазоне Адель, а поет спокойно, ровно, как дышит, и припев врывается в мою жизнь внезапно, сокрушая все сомнения на пути в мое сердце:

Let the sky fall

When it crumbles

We will stand tall

Face it all together

Let the sky fall

When it crumbles

We will stand tall

Face it all together

At Skyfall

At Skyfall

Он вытягивает каждую ноту, его голос взлетает и опадает вслед за музыкой, я не могу поверить, что кто-либо может петь настолько идеально. Понимаю, что этот кавер в стиле дум-метал нравится мне гораздо больше, чем оригинал. Я пристально вглядываюсь в практически прозрачные, ясные глаза исполнителя, и даже начинаю досадовать, когда его изображение на экране сменяется гитаристом.

***

Что вы знаете о любви? Помимо того, что можно увидеть в сериалах от Netflix, или прочитать в глупых мемах с котиками, закатами и обнимающимися парочками. Если верить Платону, видов любви существует всего четыре. Эрос – или любовь самая распространенная, растиражированная, романтическая, эротическая, связанная и с понятными нам влюбленностью, влечением, страстью, и с Еленой Троянской, и с теми же Ромео и Джульеттой. Филиа – любовь-дружба, то, что объединяет нас с нашими родственными душами, к которым мы не испытываем сексуального или романтического влечения. Сторге – любовь между родителями и детьми. И агапэ – любовь-жертва, любовь божественная, говорят, Иисус Христос любил нас именно так: когда ты видишь в другом человеке божественное начало, и любишь абсолютно искренне, возвышенно, без сомнений, ожиданий и упреков, с полной самоотдачей, самозабвенно. Я бы сказала, что самые опасные виды любви, это эрос и агапэ. Эрос, который толкает нас в лоно пороков, побуждает совершить преступление во имя этого всесокрушающего чувства. Агапэ, которая может перерасти в самоотречение, когда она оборачивается одержимостью, не просто обожанием, но обожествлением своего возлюбленного кумира, полным растворением в нем и его образе.

– Саша, о чем ты опять задумалась? – спрашивает Денис, кидая в меня соломинкой от капучино.

Я моргаю: в глаза попали сладкие кофейные брызги, ожесточенно тру веки ладонью. Затем испепеляюще смотрю на своего бро, меня так и тянет сказать пару слов, за которые мама меня точно не похвалит. Подавляю гневный импульс, и отвечаю:

– О любви.

– Опять?! – восклицает Денис и картинно хватается за голову. – Ты вообще помнишь, как вчера на ночь перепила кофе, а потом признавалась мне в любви в Телеграме?

Я морщусь и отворачиваюсь.

– Давай забудем об этом досадном недоразумении. Пожалуйста.

Денис закатывает глаза и ухмыляется.

– Да я уже привык, что от тебя можно ожидать всего, что угодно, поэтому даже не удивился. Напомни-ка мне, сколько мы знакомы?

– Около 8 лет, – бурчу себе под нос я. – Да дело вообще не в этом.

– А в чем же? Ты влюбилась в кого-то еще?

– Да, – признаюсь я после секундной паузы. – Но на этот раз все по-настоящему.

– Семь дней назад ты сказала мне, что влюблена в своего научного руководителя, – начинает безжалостно перечислять мой злокозненный бро. – День спустя ты влюбилась в бариста в кофейне Кафедра. А на следующее утро объясняла мне, что твоя судьба – это «тот симпатичный айтишник с хвостом». Но вскоре ты доказала, что тот айтишник не был тем самым, потому что тем самым оказался твой друган, которого ты знаешь года с 2009-го, кажется. Позавчера ты рыдала по случайному парню, который прошел мимо нас в кинотеатре. Вчера ты клялась, что всю жизнь любила только меня и настойчиво звала на свидание. А сегодня – хм, дай-ка подумать – сегодня, наконец-то, ты встретила свое предназначение, так?

– Замолчи! – кричу я. – Ты ничего не понимаешь в настоящих чувствах!

Посетители нервно оглядываются на мою нервную вспышку, и я вижу, как парень в мешковатых штанах и красной шапке с тремя крестами крутит у виска. Постепенно все вновь теряют к нам интерес.

Денис качает головой и делает глоток из остывшей чашки. В его серых глазах плещется тревога. Он взлохмачивает песочного цвета волосы своей медленно, но неизбежно лысеющей шевелюры, и говорит:

– Я за тебя переживаю. Что с тобой происходит?

– Ты и так это знаешь.

Бро наконец-то смирился с тем, что остывший капучино из бывшего Мака пить уже невозможно, утопил в нем все сахарные саше, сгреб упаковки на поднос, встал и отнес всю эту груду в мусорный ящик, с грохотом швырнул поднос прямо в руки оторопевшему уборщику. Не глядя, вышел через стеклянные двери, и даже не оглянулся в мою сторону, когда я заторопилась следом за ним, зябко кутаясь в длинный черный пуховик и также нервно поправляя полосатые митенки.

– Да, я знаю. Мне кажется, тебе нужно просто слегка расслабиться, – как ни в чем не бывало продолжил он.

– Что ты имеешь в виду? Ты же знаешь, что я не пью.

– А кто говорил об алкоголе? – Дэн протягивает мне непрозрачный черный пакет.

Я открываю его и достаю оттуда характерную коробку, на которой написано 18+. И, знаете, в ней лежит вовсе не световой меч.

– Зачем мне это? Я – асексуал, и не нуждаюсь в подобных вещах, – злюсь я, и пихаю коробку обратно Дэну.

– Это лучше, чем те приключения, которые ты устроила в прошлый раз, когда тебя накрыло. Бери, потом будешь мне благодарна, что я уберег тебя от опрометчивых поступков. Мне же в Телеграм будешь писать о своих ужасных преступлениях, – он забирает у меня пакет с пикантной коробочкой и засовывает в мой безразмерный рюкзак. – Пошли, я тебя провожу.

– И что, даже не будешь слушать, в кого я влюбилась? – возмущаюсь я и вновь начинаю на него злиться.

– Да ты достала уже со своими страданиями, завтра будет кто-то новый, мне что, помнить всех?

И ведь не поспоришь. Извращенец чертов. Хотя сегодня я абсолютно уверена, что это мое предназначение. Я ощущаю сильный жар в верхней части тела, особенно в грудной клетке и голове, жар, переходящий в трепет и боль. Ужасно осознавать, что в эти периоды ты все понимаешь, но ничего не можешь проконтролировать.

И мы идем в сторону моего дома в Изумрудном Бору, а в сердце танцует огненный демон. И я сама – огонь, пляшущее пламя, поток лавы.