Синематограф

А твои мысли как зверь,

что затаился в кустах.

Здесь немое кино, вот так.

Здесь забывают дышать...

(гр. Пикник «Немое кино»)

***

Сначала включается сознание… Ещё темно, ещё давящая тишина ватой забивает уши, но я вспоминаю, что будет дальше, вспоминаю сразу, забыть даже на секунду не удаётся никогда.

Мягкий свет невидимых ламп начинает разгораться. Я сижу посредине небольшого зрительного зала в комфортном мягком кресле. Больше в зале никого нет, но никого никогда и не бывает, это кино показывают только для меня. Зал выдержан в нейтральных серых тонах. Прямо передо мной экран. Пока ещё он скрыт тёмно-бордовым занавесом. Скоро он раздвинется.

Тусклое освещение зала создаёт уютную атмосферу, рядом со мной стоит столик, на котором дымится чашка кофе, иногда — бокал вина, лежит сигарета и коробок спичек, хотя спичка там всегда одна. Я научилась бережно к ней относится, потому что второй не полагается. Если сломаешь или она потухнет до того как прикуришь, значит не судьба в этот раз. Я беру чашку, делаю глоток. Усмехаюсь. Имитация. Кофе не горячий, не имеет вкуса и запаха. Впрочем, как и сигарета. Но они хотя бы на миг создают иллюзию. Я закуриваю, выпускаю дым без вкуса и запаха.

Я не замечаю, как появляется Киномеханик. В конце концов я перестала отслеживать его появление, всё-равно это было невозможно, вот ещё его не было, а вот он есть. Стоит перед экраном, жмёт какие-то кнопки. Занавес раздвигается, и я вижу белое полотно. Оно не ново, кое-где даже есть прорехи, кое-где — заплатки.

Киномеханик стар, худ, горбонос. На крючковатом носу — чёрные очки, напоминающие старинные гоночные. Одет он в красный сюртук с начищенными бронзовыми пуговицами. На лысой голове — цилиндр из старой вытертой кожи, с какими-то непонятными механизмами и шестерёнками, они находятся в постоянном движении, издавая механическое жужжание. Периодически спереди цилиндра открывается окошко, там находится проектор. Порой мне кажется, что и цилиндр, и шестерёнки, и проектор, и даже сюртук — это всё просто неотделимо физически от Киномеханика.

— Ну, любезнейшая, что будем смотреть — раздаётся его скрипучий голос. Киномеханик неизменно учтив, хотя его губы всегда кривит ехидная ухмылка.

Сеанс всегда начинается с этого вопроса. Я могу выбирать, что посмотреть в первой части.

Вторая часть — это не мой выбор. Обычно это что-то из жизни моих детей, сюжеты выстроены довольно последовательно, я благодарна Киномеханику за вторую часть. Так я узнала, что дочь, моя Катенька, умница, закончила школу с золотой медалью, поступила в институт. На кого она училась я не поняла, что-то новомодное — на стыке психологии и социологии, но учитывая регулярно демонстрируемую её зачётку, красный диплом тоже не казался чем-то несбыточным. Я с волнением и тревогой следила, как у неё появился парень, затем второй… Совершенно неожиданно, на четвёртом курсе, она вышла замуж за ухажёра, которого мне до этого даже не показывали. Потом, в ретроспективном показе, показали и его, их знакомство и скоротечный и бурный роман. Но за дочь я была спокойна — она не дура и крепко стоит на ногах.

Про младшего сына, Илью, сюжетов меньше, но и с ним в целом всё в порядке. В школе учился он хуже Кати, увлекался боксом, и даже завоевал несколько медалей на областном уровне в юношеских категориях, а сейчас учится в колледже.

Некоторые сюжеты повторяются несколько раз, так первый поцелуй Кати на выпускном с одним из одноклассников, с которым они даже не виделись после поступления в институт. Это переживание так и останется с ней, поделиться ей не с кем. Или единственная золотая медаль Ильи на областных соревнованиях, едва сдерживаемые слёзы радости при награждении, и одинокая фигурка сына бредущего по коридору после, никто не пришёл поболеть за него и некому разделить с ним момент триумфа. После этого Илья забросил бокс.

Нет, Игорь, конечно, молодец, он забрал детей, вырастил и поддерживает до сих пор, но он работает. Он почти всегда работает.

Для первой части обычно я выбираю наш с Игорем медовый месяц на море, или один из совместных отпусков — в горах, в Крыму или наши поездки на отдых в Таиланд. Прихлёбывая безвкусный кофе, затягиваясь безникотиновой сигаретой, я смотрю эти бесчисленные моменты счастья. Вот мы стоим на скале над морем недалеко от Анапы, Игорь обнимает меня, мой лёгкий шарф развевается на ветру. Вот мы на террасе кафе с видом на море — безумно дорогом, мы пьем только кофе. Вот Игорь уговаривает меня прокатиться на канатной дороге, я очень трушу и отказываюсь, а он пытается скрыть разочарование.

— Езжай один, — говорю я, — а я буду лопать мороженое.

— Ты точно не обидишься?

— На что? — смеюсь я, — На то, что я трусиха?

— Обещаю, что привезу тебе самые красивые фотографии.

Игорь бежит к кассе, а я смотрю ему вслед с нежностью. У кассы он оборачивается, машет мне рукой.

Иногда, и это особая форма мазохизма, просматриваю наши любовные сцены, горячие, страстные — в начале, спокойные, нежные — ближе к концу.

Иногда я смотрю сцену расставания. Я ищу то, что тогда я сказала не так, придумываю другое развитие событий… и не нахожу его…

Всё это я видела бессчётное число раз.

— Покажите, как я ушла.

— О, какой сегодня необычный и похвальный выбор, — скрипит голос Киномеханика. Эту сцену мне иногда демонстрируют во второй части, но не всю — показывают, как в ванну вбегает Катя, сзади маячит испуганное лицо Ильи. Катя тормошит меня, пытается перевернуть… Обычно я испытываю острый стыд, от этой сцены.

Киномеханик садится на первый ряд, открывается окошко на его цилиндре и раздаётся стрекотание проектора. Свет гаснет, на белом экране появляется надпись «Игорь и Ирина. Финал». Первая часть всегда чёрно-белая, немая, в стиле начала эры кинематографа. Я сижу на кухне и смотрю в спину уходящего Игоря. Всё уже произошло, по моим щекам текут слёзы, я достаю из холодильника бутылку виски. Наливаю в чайную чашку. Меня пронизывает очередной приступ боли и отчаяния — чашку подарил Игорь. Выпиваю, пошатываясь иду в спальню, беру аптечку и бреду обратно на кухню. Там выковыриваю какие-то таблетки, горстями засовываю в рот и запиваю всё тем же виски. Меня начинает тошнить, кое-как я добираюсь до ванной. Последнее, что я вижу, это слив ванной, такой чёрный, на белой эмали. Чернота ширится, разрастается и наконец заполняет весь экран.

Конец первой части.

Включается свет. Я потрясённо молчу.

— Как вам, Ирина? — раздаётся голос Киномеханика.

Не дождавшись ответа он вздыхает.

— Ну что ж, давайте смотреть вторую часть.

Снова гаснут невидимые лампы. Вторая часть всегда цветная, часто со звуком. На экране появляются титры. «То, что она потеряла». Больничный коридор, по нему идёт Катя. Она беременна. Медсестра заботливо поддерживает её под руку. Они входят в двери на которых написано «Родзал».

Следующая сцена показывает Катю в палате, на руках у неё малыш. Катя кормит его грудью, он посапывает, причмокивает во сне. Вот малыш лежит в кроватке. Я смотрю на него, и волны нежности и любви заполняют меня. Малыш начинает хныкать, мне кажется я даже ощущаю его запах, молочный, родной. Он открывает глаза, начинает хныкать всё громче и требовательнее.

И внезапно меня пронзает до невозможности дышать... Сожаление и чувство вины. Что я тогда наделала? Зачем? Ведь я всё, абсолютно всё потеряла, не радовалась успехам дочери, не поддерживала сына на соревнованиях, никогда не поняньчу внуков... Кого я наказала? Игоря? Но это Игорь забрал детей, он был с ними рядом, всё то что должно быть нашим, моим — досталось ему. Счастье. Оно может быть разным. И может не быть тоже разным.

Я плачу. Загорается свет.

Киномеханик молчит, даёт мне прорыдаться. Постепенно я успокаиваюсь.

— Спасибо, — искренне говорю я. — Я стала бабушкой.

— Могла бы стать — скрипуче поправляет Киномеханик.

— Да, могла бы — горько усмехаюсь я.

— Ты была бы очень хорошей бабушкой.

— Даже не сомневаюсь. Надеюсь я увижу внуков и от сына.

— Нет. Сеансов больше не будет, — Киномеханик нажимает кнопку, занавес закрывается.

Свет гаснет, теперь уже навсегда