Сиромаха

— Что-то сегодня спутница моя запаздывает, — произнес я негромко, отставляя ноутбук или, как говорит моя доченька — «компуктер». Под спутницей я подразумевал конечно же ту, без которой не обходится ни один пишущий человек — Музу. Девицу порой весьма строптивую и вредную.

Очередная история из серии сказок о казаке Сиромахе зависла где-то между моими, накопившимися мыслями. Внимание рассеивалось, нагоняя неясные видения. И я все никак не мог покрепче ухватиться за кончик мотка, чтобы подтянуть к себе очередную историю.

Сказок накопилось порядком, но было ощущение, что сборник печатать еще рано. В голове зрели новые истории, которые непременно хотелось предать бумаге. Но, как выяснилось, «не писун» я сегодня, от слова совсем. Однажды я услышал это выражение от своего друга, с которым мы пишем совместно роман и мне это выражение понравилось. Не писун. Кто пишет, тот понимает, о чем речь. Если не идет, то как не тужься, а выдавить свои мысли не получится. Да и не надо.

Как обычно, в таких случаях, я встал, прошелся медленно по комнате. Машинально трогая предметы, поправляя, и сдувая невидимую пыль. Иногда мне казалось, что из таких мелочей, как правильно выбранный угол для статуэтки или висящей рамки старого фото, может сложить удачно день или, может, прийти помощь в написании новой истории. «Не писун», — снова подумал я, тяжело вздыхая, и меряя кабинет шагами, обходя свои нехитрые владения.

Сегодня я был один в доме. В тишине звуки отражались особенно четко. Особенно раздражали навязчивые смс-спамы интернет-площадок. Я морщился и уже серьезно подумывал заняться отключением уведомлений, но понимал, что снова ухожу от самого главного — клавиатуры компьютера. Жена с доченькой уехали по магазинам, оставив меня одного. А я и рад был поработать! В тишине легче пишется. Хотя, как выяснилось чуть позже, не писалось. Не помогала ни тишина в доме, ни уютное кресло, в котором я привык заниматься любимым делом. Ни-че-го.

Негромкий стук в оконное стекло оторвал меня от мыслей.

— Кто бы это мог быть? — вопрос возник сам по себе. Я подошел к окну и одернул занавеску. Невольно ахнул. Крупные хлопья снега медленно кружась, опускались с серовато-белых небес. Вспомнилась сказка о волшебнице, что жила на небесах и раз в год вытряхивала свою толстую перину.

«Вот тебе и Покров», — сказал я мысленно.

— Мяууу, — негромко и протяжно донеслось до моего уха. Только теперь я заметил, сидящего на подоконнике нашего кота Сима — «британца», с серебристым окрасом шерсти. Сим был любителем погулять по саду и затеять пару-другую потасовок с соседскими котами. Но, видимо, холод оказался сильнее желания обойти с инспекцией свою территорию и хвостатый, не дождавшись, что ему откроют входную дверь, решил попытать счастья, оповестить о себе через окно. Заметив меня, Сим еще раз постучал своей пухлой лапой в окно и сопроводил это действо жалобным «Мяууу».

— Заходи, гулена, — усмехнулся я, открывая окно.

— Мур-мяу, — коротко поблагодарил меня Сим и, прыгнув в мое кресло, тут же распластался на нем во весь свой рост.

— Мяуу, — досадно протянул кот, жалуясь на погоду, и принялся облизываться, теряя ко мне интерес.

— Лежи, все равно у меня ничего не выходит, — махнул я рукой на кота. И тут же поймал себя на мысли: «Но писать то надо. Хотя бы попробовать. Хотя бы абзац-другой. Это же лучшее средство от не писуна. Господи, кто же придумал такое слово?».

— Тебе — потомку запорожских казаков, — сказала как-то супруга — Не должно составить труда писать о своих предках.

Да, уж, не должно, но если не идет?

Хоть бы намек какой, от чего оттолкнуться, а там, глядишь и раскрутится клубок мыслей. Главное — начать.

И тут меня осенило!

Я внимательно посмотрел на старые фотографии в рамках, где были запечатлены образы моих прародителей.

Семейная реликвия, передаваемая из поколения в поколение в нашем роду! Вот, что мне надо!

Может с ней будет легче начать излагать свои мысли. Помнится прабабушка Марфа — кубанская казачка — рассказывала, что какой-то силой обладает эта самая реликвия. Правда со временем я подзабыл, какой именно силой, да и что это за реликвия, но это не важно. Может взяв ее в руки, свершится какое-то знамение и буквы сами будут складываться в строки?! Должен ведь предмет как-то работать.

Вот только бы вспомнить куда ее положила бабуля. После смерти прабабушки, реликвия, соответственно, перешла к бабуле — ее дочери. А от нее моему батьке. Хотя батька не особо интересовался историей нашего рода. Любил повторять, что нужно жить настоящим. Вот и оказалось, что бабуля была, вроде как последней хранительницей этой реликвии. Истиной. Но все предметы старины хранились дома, заботливо передаваясь из рук в руки, в виде шкатулки, в которой хранились и сломанные часы с императорским вензелем и надписью: «За отличную стрельбу», медали с крестом, потертые монетки и прочие мелочи, что мальчонкой я так любил перебирать. Тогда, мне казалось, что я сам туда наложил лишнего, выбирая из предметов старины самое ценное. Вспомнить бы только куда я мог подевать видавшую виды шкатулку. Уберечь ее от вечных ремонтов и убрать с глаз долой из-за «непотребности, несовременности и неподходящего дизайна, не вписывающегося в интерьер. „Прости, Господи, точно не мои слова. А, что не сделаешь, чтобы лишний раз не раздражать ближних?“

Кажется, я знал, где находится шкатулка. Смутно догадывался.

Так что же это за предмет? «Напрягись!» — промелькнула мысль.

Как-то давно, еще тогда под стол пешком ходил, бабуля показывала мне эту реликвию. То ли это был какая-то пластина из металла, то ли картинка, опять же, вырезанная на металле, хоть убей, не помню. Единственное, что врезалось в память, так это слова бабули. Мол без веры худую службу сослужит эта реликвия, а если с верой крепкой относиться, то поможет всегда. Вера то у меня была. По меньшей мере я так думал. Оставалось лишь найти шкатулку, где лежит сама картинка.

— Мур-мур-мияууу, — раздалось вдруг в коридоре. Я глянул на кресло, где до этого лежал кот Сим. Кресло было пустым. Умывание закончилось. А, значит, что? Правильно!

— Проголодался, проказник, — сказал я, направляясь в кухню. Но, на мое удивление, кот не был, как обычно у своей миски, а сидел у лестницы, ведущей на чердак.

— Мур-мияууу, — повторил он своим сладким голосом.

— И чего ты там забыл? — спросил я. В ответ Сим в несколько прыжков оказался у чердачной двери, всем своим видом показывая, чтобы я следовал за ним.

— Ладно, пошли ловить мышей, — пробормотал я, хотя грызунов я давно не видел. Боялись они моего дома, в котором жил еще и грозный кот.

«Странно это все. Совпадения? Ментал? Сам же хотел сюда подняться „, — подумал я, но все же последовал за домашним питомцем. Чердак у нас в доме просторный и, разумеется, его размеры использовались по полной. Здесь мы хранили всякую всячину, которая вроде как и не нужна уже, но и выбросить было жаль. Кот юркнул между моими ногами и через секунду сидел на деревянном сундуке, стоявшим некоторым особняком от остального хлама. Этот сундук притащил с Великой войны мой прадед Дмитрий — кубанский казак, муж прабабушки Марфы. В этом сундуке хранились фотоальбомы, награды прадедов, наряды прабабушек, утюг и мятый самовар, отреставрировать, который всё никак не доходили руки. В общем, клады древности, не материальные ценности нашего рода.

— А ты молодец, Сим, — потрепал я кота по спине. — Как будто знал о чем я думаю.

Хотя в чем я сомневаюсь? Ведь действительно, кот, будто прочитал мои мысли. Мало того, еще и указал на то место, где, скорее всего и лежит та самая реликвия. Не без усилия отодвинув, покрывшуюся ржавчиной, щеколду, я открыл крышку сундука. В нос ударил запах вечности. Его невозможно описать словами, но он несет в себе какую-то таинственную связь с прошлым. Кто знает о чем я, тот поймет. С легким волнением я стал перебирать вещи. Наряды кубанских казачек, георгиевские кресты прадедов, медали и ордена Союза, какие-то документы, метрики, свидетельства. Покрутил самовар в руках. Эх, сколько историй за ним было рассказано, сколько сказок придумано. Надо все-таки выделить время. И, если не на кухне, то у себя в кабинете поставить. Можно, и столик придумать. И тут мой взгляд упал на резную шкатулку. В висках застучал пульс. Неужели это то, что я ищу.

— Мяу! — как-то уж совсем торжественно и коротко, вякнул Сим, будто отдал команду и осторожно стал спускаться вниз по лестнице.

— Вот жук! — вырвалось у меня. — И откуда ты все знаешь. Не даром у вас, котов по девять жизней. Наверное в одной из своих жизней ты был знаком с этим сундуком.

Кот не слушая, деловито виляя хвостом, направился в кухню. Я взял в руки шкатулку и медленно открыл крышку. Вопреки моей памяти в ней лежала только одна вещь. Вот такая игра сознания. В шкатулке, отделанной изнутри зеленоватым бархатом, лежал крест. По виду он был очень старый. Скорее всего сделан из меди, местами она окислилась и приобрела зеленовато-синий оттенок. Крест был восьмиконечный. Я прикоснулся к нему и тут же одернул руку. Крест заиграл дивным светом. Длилось это какие-то доли секунды. Я успел лишь заметить, что свет был оранжевым и шел от надписи на кресте. Я закрыл глаза и тряхнул головой. Может показалось? Но теперь я был точно уверен, что это именно та реликвия, о которой мне рассказывала прабабушка, а потом и бабуля.

— Мяууу, — раздалось требовательное снизу, из кухни.

— Да иду я! — в сердцах выкрикнул я.

Кота пора было кормить. Прихватив с собой шкатулку, я спустился вниз. Наскоро вывалив консерву с едой Симу в чашку, я пошел в комнату и присев в кресло, снова открыл шкатулку. Медленно взял крест в руки. Теперь, при свете, я смог получше разглядеть его. Он был похож на тот, что носят батюшки в церквях. Но по виду, даже мне, не специалисту, было ясно, что кресту не одна сотня лет. Медь, из которой он был сделан, окислилась от времени, создавая причудливый зеленоватый рисунок. Крест был, как водится, двусторонний. С одной стороны было изображена Голгофа и Распятие. С другой стороны Лики Божьей Матери и Николая Чудотворца. Меня заинтересовала надпись, сделанная на поперечной перекладине. Но как я не силился, не мог понять, что именно там написано.

— Ладно, потом подробнее разберемся, — произнес я негромко. — Помогай крест мне в работе.

Я надеялся, что взяв в руки эту семейную реликвию, мои мысли о новой сказке придут в орднунг и сложатся в строки. Но, ничего не происходило. Вспомнилось высказывание бабули о том, что доброе дело крест даст по вере. Я всегда считал себя человеком верующим, но, видимо не достаточно, чтобы крест стал мне помогать.

— Тоже мне, писатель, поверил в сказки, — усмехнулся я сам над собой. — Сам не можешь написать, а на крест надеешься. Пойду-ка лучше освежусь в душ.

Небрежно я положил, почти бросил, крест на стол и поднявшись, скинул домашний халат, оставшись в одних пижамных штанах. Я уже было направился в ванную комнату, как вдруг раздался громкий звук, как будто кто-то барабанил по барабану, обтянутому толстой кожей. Я обвел глазами комнату, в поисках источника звука и взгляд мой остановился на лежащем на столе кресте. Он вибрировал, слегка перемещаясь к краю столешницы. Еще мгновение и он бы упал на новенький паркет, несомненно, оцарапав его или еще чего доброго, сделав в нем дырку. Тогда бы пришлось долго объяснять причину моей супруге. Во избежание этого, я сработал на опережение, ловко схватив крест рукой. В ту же самую секунду из креста вырвался поток света, такого же оранжево-красноватого, каким он блеснул на чердаке. Свет заполнил всю комнату настолько, что я перестал различать предметы, находившиеся в ней.

Я почувствовал, как-какая-то невидимая сила поднимает меня от пола и начинает засасывать в крест. Голова закружилась и сознание становилось смазанным. Последнее что я помню — истошный вопль кота Сима и как моя правая рука, хватается за что-то тяжелое и холодное. Остатки сознания воспринимают, что это тот самый крест и затем лишь темнота и яркие вспышки оранжевого света. Ощущение полета и я как будто растворился в воздухе. Тишина. Лишь назойливое «Мяууу» слышалось со всех сторон. Реальность будто сузилась и раскаталась в трубу. И вот по этой трубе, с небывалой скоростью несется мое тело или точнее то, что было мной.

Так по крайней мере мне казалось.

Не знаю сколько длилось это движение с ускорением, потому что полетом его назвать было невозможно. Чем быстрее я двигался, тем сильнее меня расплющивало. Каким-то образом моя голова повернулась вперед и я стал различать в самом конце этой воображаемой трубы еще один оттенок света. Теперь это был свет более похожим на естественный. Голубой, переходящий в синий. Чем быстрее я приближался к источнику этого света. Тем отчетливее становились краски. «Мияуу!» — еле слышно донеслось позади меня. Хотя какого там меня. Назвать бесформенное скопление биологических структур, некогда образовывавших тело, помещенных в трубу, где и время и пространство стерты, можно было лишь с большой натяжкой. Вдруг оранжевый свет исчез также внезапно, как и возник. Я отчетливо начал различать то, что стало появляться на конце трубы. К моей радости это были картины природы. Деревья, река, небо. Мое сознание стало проясняться. И тут резкий толчок и меня с силой выбрасывает из трубы. Я лишь успеваю увидеть, как падаю вниз, а подо мной оказывается река.

«Слава Богу», — мелькает в голове, прежде чем речная гладь расступается, и толща воды принимает мое тело.