Сиротинушка

Домой Валерий Кимович ехал не спеша, ПДД вообще не нарушая. Разрешено ехать сто десять – и с такой скоростью и ехал. А что: днем дорога была свободной, его вообще никто не обгонял и злобно не гудел за то, что он катился так по второй полосе. Не обгонял в том числе и потому, что за ним сразу по двум полосам рядом ехали две других машины, белых с голубой полосой и надписью «ДПС» на дверях. Но Валерий Кимович не нарушал не из-за ехавших сзади красивых автомобильчиков, а просто потому, что его «антиквариат» на колесах после приведения его в состояние «лучше нового» именно на семидесяти милях в час обеспечивал максимальную экономию топлива. Точнее, от шестидесяти пяти до семидесяти, а бензин-то нынче дорог! Так что скорость он набрал, включил круиз-контроль и теперь просто держался за руль, вообще убрав ноги с педалей.

Но оказалось, что сделал он так напрасно: сначала Валерий Кимович увидел, как мчащаяся по встречной полосе фура слегка дернулась и начала как-то резко уходить на обочину. А последним, что он увидел, было колесом этой фуры, подпрыгнувшим на каком-то уступе и перелетевшим через разделительный барьер. И летящим ему прямо в лоб. А последнее, что он подумал – что эту антикварную эксклюзивную машинку после такого столкновения починить будет ну очень сложно и очень, очень недешево…

В себя Валерий Кимович приходил с трудом: ему казалось, что его переехал трактор, причем гусеничный, с грунтозацепами на каждом звене гусеницы, отчего болело вообще все, включая даже то, что болеть вроде бы и не должно. Поэтому ему казалось, что вокруг него суетятся какие-то непонятные и раздражающие тени – но постепенно боль уходила и бесплотные тени начали превращаться в обычных людей.

– Ну вот, – наконец и неразброчивые звуки обрели форму понятных человеческих слов, – после того, как я поставил укол морфина, он начал приходить в себя.

– Доктор, а вы уверены, что он перестал кричать потому что ваш укол помог? – Валерий Кимович услышал другой, и тоже мужской голос. – А не по причине, что он уже отходит?

– Вне всяких сомнений, да и с чего бы ему отходить-то? Кости, слава богу, все целы, правда выглядит он будто куклой послужил в кулачном бою, но повреждения все скорее мускульные, я не вижу, что органам внутренним какой-то ущерб получен. А морфин, знаете ли, как раз боль и удаляет, вот, сами смотрите, – Валерий Кимович почувствовал, как ему кто-то приподнимает веко, – зрачки уже не расширены до невозможности, стало быть боль отступает. Хабитус у господина гимназиста, конечно, слабоват, но он еще все же юноша, природа быстро свое возьмет. И еще: от морфина возбуждение его будет крайне слабым, так что, думаю, минут через пять, как он окончательно в себя придет, ему можно будет все и сказать. Даже лучше нынче же ему рассказать: пока морфин действует, он куда как спокойнее новость переживет.

– Спасибо! Сколько я вам должен?

– Да помилуй бог, это точно слишком будет! За вызов во внеурочное время, думаю, десяти рублей будет весьма достаточно, а медикамент – он нынче недорог.

Валерий Кимович открыл глаза и увидел, как один мужчина в странной форме аккуратно укладывал какие-то разноцветные бумажки в большой кошелек, а другой, запихивая что-то в карман старомодного пиджака и заметив, что лежащий открыл глаза, продолжил:

– Вот он уже и очухался. Я вам отдельно посоветую более морфина ему не давать, ибо в Германии нынче морфинистов многие тысячи насчитывается, так как больно уж быстро он в привычку входит. Александр, – и Валерий Кимович с удивлением понял, что этот товарищ к нему обращается, – к вам довольно скоро боль вернется, но вы уж потерпите. Вы водку-то пьете уже? Так если невмоготу будет, лучше уж водочки примите, но в меру, лафитничек, не более. И выздоравливайте, а я к вам завтра до обеда еще зайду…

К вечеру Валерий Кимович, даже не испытав ни малейшего удивления (видимо, из-за воздействия морфия) узнал, что теперь его зовут Александром Алексеевичем, а работает он гимназистом, поскольку лет ему от роду всего семнадцать. И что он теперь – круглый сирота, так как попал он в аварию (оторвавшийся от поезда товарный вагон, свалившись с дороги на повороте, рухнул на коляску, в которой он с родителями куда-то ехал, после чего он единственный в аварии и выжил). И из родни (причем очень дальней) у него остался только директор гимназии, в которой Александр учился, и этот родственник теперь оформлял над ним попечительство. И это было очень важно, так как по закону «управлять имуществом и заключать договора» можно было с семнадцати лет при наличии попечителя, а без него это право человек (дворянин) обретал лишь в двадцать один год – а Александр, оказывается, был как раз дворянином и кое-каким имуществом владел. Правда, и дворянство было не особо важным, и имущество было каким-то… сомнительным, но, по словам Павла Константиновича (как раз директора гимназии) если его продать, то какие-то дополнительные деньги получить за это было возможно. Но сколько можно будет получить денег и вообще что тут сейчас почем, Валерий Кимович и понятия не имел. И, как он с глубокой печалью подумал на следующее утро, он вообще не имел ни малейшего понятия просто ни о чем: книжки про попаданцев он читал, но там какие-то «знания прежнего хозяина тела» оставались – у тут вообще ничего. Полный ноль.

Хотя это тело по-прежнему болело (по счастью, уже не так сильно), водочки гимназист Саша решил не принимать, а занялся тем, чем мог, лежа в довольно неудобной кровати: думал и вспоминал все то, что могло ему в этой новой жизни пригодиться. Но вспомнить удалось лишь то, что он про нынешнюю жизнь вообще ничего не знал – поэтому и понять, что из прошлых знаний пригодится, а что нет, он тоже не мог. Информации не хватало, а единственным источником информации был какой-то прислуживающий гимназисту мужик. Довольно молодой и на удивление тупой, как решил гимназист: он смог лишь сказать, что «а годиков мне ужо двадцать два» и – после довольно долгого раздумья – сказал, что «а на дворе у нас год тысяча восемьсот девяностый от Рождества Христова, апрель месяц: вы как раз двенадцатого под вагон и попали». Очень полезная информация… хотя да, все же полезная, а о чем-то более существенном Саша мужика расспрашивать уже не рискнул.

Чуть побольше информации дал ему пришедший днем, как и обещал, доктор, с порога поинтересовавшийся:

– Александр, мне тут Кузьма вам сказал, что вроде вы подзабыли многое, это верно?

– Очень многое.

– Дайте-ка вас посмотреть, мне глаза будут интересны… да у вас, голубчик, контузия головного мозга, причем, я бы сказал, весьма сильная. А посему… я сей случай отдельно в Собрании обговорю, и со священником побеседую, но на похороны родителей вам ехать ну никак невозможно. Вам надлежит не менее недели в постели лежать покойно, и даже в ретирадник по возможности не подниматься. А что забыли многое, так сие пройдет… – внезапно доктор прервался, о чем-то задумался ненадолго и задал довольно неожиданный вопрос:

– Avez-vous un violent mal de tête? – и Валерий Кимович обратил внимание на то, что французский у доктора был, мягко говоря. не вполне совершенен.

– Je n'ai pas mal à la tête, mais à mon corps... – ответил Саша и уточнил уже на русском: – Почти голова не болит, а на теле как будто снопы молотили.

– Значит… значит, воспоминания к вам вскорости вернутся, французский-то вы не забыли.

– Я и русский не забыл.

– Молодой человек, русский у вас с молоком матери впитан… царствие ей небесное. А вот что в возрасте уже люди постигают, то как раз и забывается прежде прочего. Verstehst du das?

– Ja, selbstverständlich. Danke.

– Вот видите, и германскую речь вы помните, причем, я бы сказал… Рад за вас весьма, я последний раз «selbstverständlich» слышал, когда медицину в Берлине изучал, а нынче-то все только «absolut» использовать норовят. Так что с памятью у вас… вернется забытое, но вы уж меня не подведите, лежите покойно и поправляйтесь на радость… да-с… себе на радость поправляйтесь. Я к вам еще в конце недели зайду, особо проверю, как дела у вас пойдут.

Валерий Кимович французский и немецкий еще в школе изучил, хотя знал их весьма посредственно: эти языки там только факультативно давались. Но дед настаивал, чтобы внук и все эти факультативы брал: он будущую карьеру внуку уже расписал. Сразу после того, как остался с внуком на руках: родители «будущего гимназиста» пропали, когда ему всего три года было. Просто «самолет исчез с радаров», причем в далекой Африке исчез… Однако знание языков тут помочь ничем не могло, ну, почти ничем – разве что в гимназии, но и это было уже хорошо. Хуже было то, что о прочих предметах, которые Саше предстоит учить (и, очевидно, по которым экзамены сдавать) было ничего неизвестно – но вечером с этим разобраться помог уже Павел Константинович:

– Александр, Петр Михайлович сказал, что у тебя контузия мозга и читать тебе недели две никак невозможно. Но слушать он не запретил, так что я пришлю к тебе Андрея Розанова, все же ты с ним весьма дружен был и он, надеюсь, помощь небольшую оказать не откажется. А без помощи ты теперь точно за шестой класс экзамены не сдашь… Да, Собрание решило попечительство над тобой мне предоставить, но, сам понимать должен, я делами твоими заниматься не в состоянии. Пока ты две недели лежать тут будешь, я, конечно, прослежу – ну а далее ты уж сам решай.

– А мне на две недели-то денег хотя бы хватит?

– Теперь хватит, я уже завтра из банка часть денег, что Алексей тебе оставил, возьму. Рублей, думаю, сто: нужно же и доктору платить. А с прочим уже после разберемся. И не уговаривай: больше денег брать не буду, а далее к твоим деньгам и прикасаться не стану, надеюсь все же, что ты через две недели довольно поправишься. Андрей к тебе после уроков придет, я ему отдельно напишу, что тебе более прочего изучать нужно будет. И повторять, что ты ранее отвратительно выучивал…

С Андреем Валерию Кимовичу, как он сам счел, сильно повезло: парень оказался веселым и довольно безалаберным, но он как-то сразу легко воспринял тот факт, что старый товарищ многое забыл (сказал, что сам в детстве головой брякнулся и неделю не помнил почти ничего), а потому постоянно Саше «напоминал» о разных событиях в прошлом. А знал он об этих событиях много: оказывается, Саша с Андреем были с раннего детства знакомы. И у него Саша узнал, что владеет небольшим поместьем, соседним с поместьем Андреевых родителей (оба были в Богородицком уезде). Вот только особых богатств у обеих семей не накопилось, а поместье Розановых вообще считалось «захудалым», и давало доходу рублей двести в год всего, так что отец Андрея служил на железной дороге в Богородицке, за довольно скромный оклад жалования – а чтобы сын в гимназии учился, ему в Туле комнату отдельную снимали, за что уплачивали двенадцать рублей в месяц. Это «с прокормом», но прокорм был все же скудноват, так что Андрей вечно голодным ходил. Не голодал, но от «вкусно поесть» никогда не отказывался…

Еще Саша узнал, что сам он живет в принадлежащем ему доме (небольшом, деревянном, но все же двухэтажном), и Валерия Кимовича удивили лишь какие-то очень небольшие комнатки в этом доме. Зато удалось уже в мае одну из семи комнат все же «сдать Андрею»: Павел Константинович эту идею очень серьезно поддержал и даже сумел как-то договориться с родителями парня. Все же он действительно переживал за то, что «дальний родственник» учится из рук вон плохо и думал, что такое близкое соседство Саше поможет достичь в учебе хоть каких-то успехов. Потому что Андрей учился практически на одни тройки, а вот Саша…

Оказывается, сейчас даже двойка не считалась особо плохой оценкой, с двойками и аттестаты выдавали – ну, если «средний балл» получался не менее трояка. А по некоторым предметам, как сам Саша выяснил (а Валерий Кимович уже начал привыкать к «новому» имени) ему просто гарантировались оценки хорошие и отличные:

– По закон божьему ты всяко пятую степень получишь, батюшка твой на церковь столько уже пожертвовал… тебя же последние года три вообще ни разу не вызывали отвечать. А вот математику с физикой… сам знаешь, с ними я тебе точно не помогу, да и латынь… но ты-то латынь точно хорошо сдашь, а еще у тебя с историей всегда неплохо было, и по словесности, на третью степень вытянешь и на второй год не останешься…

Дома Саша провалялся до середины мая, причем провалялся, последние три недели старательно притворяясь «немощным». Симптомы сотряса он в принципе знал, так что обманывать доктора особого труда не составило – а за три «свободных» недели он изо всех сил старался «подтянуть» хотя бы латынь. И радовался, что в тульской мужской гимназии греческий не преподавали. А вот «подтянуть латынь» за три недели ему сильно помогло то, что в школе, в которой Виталий Кимович учился, основным языком был испанский (на котором он вообще говорил практически на уровне «второго родного»), так что «основы языка» он выучил быстро, а оставшиеся до экзамена две недели «уточнял произношение». И уточнял весьма удачно: на экзамене он по латыни получил «пятую степень», причем единственный во всем классе. А еще пятерки он получил по математике и по физике (оба предмета сдавались одним экзаменом), по истории – но тут нужно было лишь «немного забыть» то, что он в своей школе раньше учил: к некоторому удивлению Валерия Кимовича, учебники «древней истории», по которым он учился, от нынешних отличались лишь отсутствием вставок на библейские темы и тем, что в «будущих» учебниках картинки были все же цветными. А получить четверку по русскому языку и словесности сильно помогли два «дополнительных урока», которые он взял у учителя словесности, причем не столько полученные на этих уроках знания, сколько уплаченные за них пять рублей. А пятерку по закону божьему помог получить червонец, на который Саша заказал «молитву о благополучной сдаче экзамена» в церкви неподалеку от дома, где проповедовал ведущий этот предмет поп…

Павел Константинович за успехи двоюродного племянника порадовался и даже высказался так:

– Не будь последствий печальных, я бы даже радовался тому, что ты в катастрофу ту попал: усердия у тебя стало невпример больше. Но, раз уж ты и сам понял, что учеба позволит тебе жизнь свою будущую наладить… я в Собрании на тебя полную доверенность написал, отныне ты можешь и сам о своих делах заботиться. Разве что сделки на суммы более пятисот рублей мне подтверждать нужно будет, но я никаким таковым препятствовать точно не стану. А за лето ты отдохнешь, сил, надеюсь, наберешься… следующим годом посмотрим, пойдет ли тебе подобная самостоятельность на пользу.

На лето Саша решил отправиться в поместье, благо и ехать было недалеко, и кое-что он уже о нем узнать успел. Поместье было небольшим, земли удобной чуть более двухсот десятин, неудобной триста. А великая река Шиворона (шириной сажени в три) отделяла его поместье от Розановского. Но соседское поместье было действительно захудалым, там, на трехстах десятина разной земли, стоял лишь довольно небольшой «помещичий» дом, был разбит яблоневый сад на паре десятин, а почти вся остальная земля сдавалась местным крестьянам под покосы. А вот поместье Алексея Николаевича… то есть уже Александра Алексеевича было обустроено куда как лучше: кроме помещичьего дома там располагался и небольшой конный заводик, и овчарня, где постоянно на развод держали пару сотен овец романовской породы. А управлял заводом и овчарней (и вообще всем поместьем) бывший денщик деда, мужик лет так пятидесяти по имени Прохор Никодимович.

Дохода с конного завода и овчарни было не особо много, так как много корма животным нужно было на стороне закупать, но все же кое-что семье перепадало, а основной доход Волковы (то есть теперь Александр Алексеевич) получал от облигаций. И по облигациям шестьдесят четвертого года у Александра теперь в банке набралось почти шесть тысяч рублей: столько дед потомкам оставил в виде «неприкосновенного запаса», а новые, восемьдесят девятого, должны были приносить ежегодно еще по две тысячи. И это было замечательно – но юный гимназист, получив определенную самостоятельность, предпочел большую часть облигаций разом продать (благо, спрос на них был велик и они продавались заметно дороже номинала). Но продать их он решил не для того, чтобы сразу подержать в руках кучу денег: он узнал, что Розановы давно свое поместье продать мечтают, но желающих его купить все не находилось и не находилось.

А Саша уже придумал, что он в расширенном поместье делать будет, да и Прохор считал, что прикупить землички чтобы самому прокорм хотя бы овчарне обеспечить – дело нужное, так что вся процедура много времени не заняла. То есть чтобы облигации продать, пришлось в Москву ехать (и не только самому Александру, но и Павлу Константиновичу, но с ними все удалось провернуть до конца мая еще, а с поместьем вообще за два для все документы оформить получилось. А Виталий Кимович удивился даже не тому, что «коррупция и при царе процветала», а исключительно тому, как мало нынешние чиновники брали: на то, чтобы оформить купчую на поместье в течение дня (вместо «традиционных» двух почти месяцев), потребовалось дать «мимо кассы» всего пятьдесят рублей – при том, что эта сумма разошлась минимум по трем карманам…

Саша Волков все же второе поместье прикупил не для того, чтобы было, чем овец кормить, он на самом деле решил с этой земли получить побольше денег несколько иным путем. А на великой реке Шивороне началось грандиозное строительство. По нынешним меркам – точно грандиозная, Александр на великой реке начал строить крупнейшую гидроэлектростанцию России. Именно крупнейшую, ведь первая действующая ГЭС в стране была выстроена на Валдае еще в далеком (с какой точки не посмотреть) тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году. Виталий Кимович даже как-то на ней побывал, подивился на чудо отечественной техники: станция еще в две тысячи двадцатом работала… с тремя генераторами по четыре киловатта, а на Шивороне он решил сразу ставить мощнейший генератор на полсотни киловатт. Потому что как раз в получившимся поместье место для такой станции оказалось очень подходящим: речка на почти трех километрах, ранее разделявших два поместья, «падала» чуть больше чем на пять метров.

Строить электростанцию было не особо и сложно: относительно недалеко работал небольшой цементный заводик, откуда цемент можно было без ограничений (но не более двух десятков тонн в сутки) покупать по цене в три рубля за десятипудовую бочку (причем с доставкой потребителю). Или два в два с полтиной, если «со свое тарой» приходить, а бочки-то можно было по несколько раз использовать, или вообще по рубль-восемьдесят, если со своим транспортом непосредственно на завод приезжать. Особенно, когда есть своя довольно приличная конюшня, в которой как раз «ломовых» лошадок и разводили. А что лошадка два дня на дорогу туда и обратно тратила, так это и не страшно: на постройку плотины в шесть метров длиной метров в пятнадцать цемента не особо и много требовалось.

Но все же требовалось сколько-то, а платить нужно было не только за сам цемент. Нужно было и строителям деньги платить, и… В постройке ГЭС в России было одно крупное неудобство: оборудования самой станции пока в стране никто не делал, а покупать все за границей Александр счет делом совершенно неправильным. За облигации он выручил около тридцати тысяч, а за новую землю заплатил чуть больше десяти, так что на «сэкономленные» деньги он приобрел небольшой участок земли в Богородицке и на этом участке выстроил за лето то, что сам обозвал «кирпичным сараем»: мастерскую, где должны были изготовить все нужные агрегаты. Рядом построил и трехэтажный дом (который обошелся всего в сто рублей, «незаметно» переданных городскому начальству, чтобы те дали разрешение на постройку такой «высотки»), а для мастерской несколько станков все же пришлось приобретать заграничных. Но не все: чугуноплавильню выстроили полностью отечественную, и в ней даже паровую машину поставили российского производства (восемь лошадиных сил, дровяной котел, в который и местный уголек можно было кидать) – но все это тоже стоило немало. Так что к концу августа у Алексея появилась готовая плотина, причем уже со зданием будущей электростанции, очень неплохо оборудованная механическая мастерская, жилой дом для рабочих этой мастерской и… всё. Деньги закончились…

Не совсем все же закончились, около тысячи рублей, необходимых на содержание дома в Туле и на бытовые нужны, остались. И на осенней ярмарке планировалось заработать несколько тысяч: все же овцы породистые там очень неплохо продавались, а уж «продукцию Прохора Никодимовича» на тульских ярмарках знали хорошо. Да и лошадки у него шли минимум по полста рублей, а даже десяток двухлеток гимназиста, не нуждающегося в жилье, прокормить могли довольно сытно: у Андрея отец работал вообще на сорок пять рублей жалования в месяцу и на эти деньги всю семью содержал… почти на эти деньги… раньше. Но все равно Андрей, который все лето с удовольствием помогал старому другу в его начинаниях (считая это очень интересной забавой), с легкой грустью поинтересовался:

– Саш, а что ты дальше-то делать будешь? Ты же рабочих нанял уже, а денег у тебя вроде на то, чтобы дело закончить, и вовсе нет. А ведь, я отдельно посчитал, тебе только мастеровым нужно будет выплачивать в месяц рубликов триста…

– Ты посчитал неправильно, там минимум пять сотен потребуется, но на полгода мне хватит выручки с конного завода и овчарни.

– А что будет дальше? Что потом-то делать будешь, ведь тогда у тебя уже к весне денег вообще не останется, даже на жизнь – и то не будет.

– Знаешь, Андрюш, мы уже не мальчики, а вполне себе молодые люди.

– Ага, тебя по сию пору что в церкви, что… и мамаши многих наших гимназистов вообще сиротинушкой кличут. То есть все думают, что мы еще не мужчины – но меня-то родители прокормят, а ты…

– Сиротинушкой, говоришь?

– Ну, разве что Павел Константинович тебе какую помощь окажет, все же родственник какой-никакой.

– Нет, Андрюша, я им покажу, на что сиротинушка способен. Всем покажу, а ты, если захочешь, мне поможешь.

– Но у меня-то денег и вовсе своих нет.

– А я и не прошу денег. Мы просто за полгода должны будем кое-что сделать, причем такое, чтобы со всей страны богатеи всякие за нами бегали и упрашивали у них деньги взять побыстрее.

– Да богатеи… им пистолетом грози – и то денег не дадут, а если дадут, то после полицию пришлют и отберут даже больше, чем ты у них взял.

– Значит, я неверно выразился. Мы сделаем такое, что все у нас захотят немедленно купить, даже не обращая внимание на то, что мы за свои изделия многие тысячи просить будем.

– А ты знаешь, что такого сделать-то возможно?

– Знаю, и точно знаю, что мы – ну, если ты мне помогать согласен – все сделаем еще до Рождества. Нужно сделать до Рождества, чтобы то, что сделаем, стало самым желанным рождественским подарком.

– Ну, если ты точно знаешь… а давай попробуем, я тебе помогать готов. Только ты мне сначала скажи, что мне делать нужно будет, а то вдруг я не осилю.

– Осилишь, хотя математику тебе подтянуть и придется. Но не просто так придется, а за приличный оклад. Ну что, готов?

– Да я и без оклада готов.

– Это я уже знаю, но все же с окладом оно как-то лучше получается. А для начала… тут кто-то на рынке объявление повесил, что продает бромлеевский станок токарный. И мы, пока у нас деньги не кончились, поедем и его купим. Ну а все остальное уже сами сделаем…