Система. Кровь якудзы

Слово «Якудза» родилось из древней карточной игры ханафуда, где комбинация «я-ку-за» (8-9-3) считалась самой неудачной. Это имя стало символом тех, кто живёт на грани проигрыша, но превращает слабость в силу. «Проигрыш — это лишь начало пути к чести», — гласит Кодекс Тени.

Я чувствую, как пот жжёт кожу, стекая по виску и смешиваясь с кровью из рассечённой брови. Арена гудит, как разъярённый улей, толпа орёт так, что стены дрожат. Прожекторы слепят, но я щурюсь, стараясь разглядеть его — моего противника. «Молот», громила с руками-кувалдами и ухмылкой, которая кричит: «Ты покойник, приятель». Я, Дмитрий «Титан» Волков, чемпион UFC в тяжёлом весе, стою в клетке, кулаки сжаты до хруста, грудь ходит ходуном. Этот бой — мой последний шанс. Не ради титулов, не ради славы. Ради них. Ради Елены и Маши. Они где-то в зале, я знаю, чувствую их страх за меня. Надо выиграть. Надо вернуться к ним живым.

— Давай, Титан! Уничтожь его! — ревёт кто-то из толпы. Я делаю шаг вперёд, поднимая руки в стойку. «Молот» бросается на меня, как разъярённый бык, его кулак летит в мою челюсть с такой скоростью, что воздух свистит. Я уворачиваюсь, скользя влево, и в ответ вгоняю хук в его рёбра, вкладывая весь вес тела. Удар глухой, мощный, я слышу, как он выдыхает с хрипом, но этот ублюдок даже не моргнул. Чёрт, да что он, из стали? Я бью ещё раз, левый апперкот, целясь в подбородок, но он блокирует предплечьем, как будто ждал этого, и ухмыляется шире. Его глаза — как у хищника, который знает, что добыча уже в ловушке. Я стискиваю зубы, готовясь к контратаке, но тут слышу нечто, что заставляет кровь застыть в жилах. Крики. Не подбадривающие, не азартные. Крики ужаса.

Я бросаю взгляд за пределы клетки, туда, где трибуны тонут в полумраке. Там хаос. Люди вскакивают с мест, бегут к выходам, падают, спотыкаясь друг о друга. Я вижу, как мужчина в деловом костюме вцепляется зубами в шею женщины рядом. Она орёт, пытается вырваться, но он держит её мёртвой хваткой, кровь хлещет фонтаном, заливая сиденья. Что за дерьмо?! Это что, зомби? Как в тех идиотских фильмах, которые мы с Еленой смотрели, лёжа на диване? Но это не фильм. Это реальность. Моя реальность.

— Елена! Маша! — ору я, забывая про бой, про всё. Мой взгляд мечется по трибунам, я ищу их — мою жену с её тёмными волосами, завязанными в хвост, и дочку, мою маленькую Машу, которая всегда прячется за маминой юбкой, когда боится. Я вижу их, или мне кажется, что вижу — две фигуры в дальнем углу зала. Елена держит Машу на руках, её лицо белее мела, глаза полны ужаса. Она смотрит на меня, как будто умоляет о помощи. Я должен к ним пробраться. Должен!

— Эй, придурок, куда пялишься? — рычит «Молот», и в ту же секунду его кулак врезается в мой висок, как молот в наковальню. Мир плывёт, в ушах звенит, ноги подкашиваются, но я держусь на чистом упрямстве. Я должен держаться. Но он не даёт мне шанса. Он хватает меня за плечи, рывком поднимает, как тряпичную куклу, и швыряет на спину. Я падаю на мат, воздух вышибает из лёгких с хрипом, а его колено уже давит на мою грудь, как бетонная плита. Толпа орёт, но теперь это не азарт, а хаос. Крики боли, паника, рёв. Я пытаюсь вывернуться, бью локтями в его бока, но он лишь скалится, его руки сжимают мою шею. Пальцы, как стальные клещи, впиваются в кожу, я слышу хруст. Моя шея. Чёрт, это конец. Я царапаю его запястья, пытаюсь разжать хватку, но силы уходят, как песок сквозь пальцы. Темнота накатывает волной, заглушая всё — крики, боль, даже мысли о семье. Последнее, что я вижу, — это Елена, кричащая моё имя, и Маша, протягивающая ко мне ручки. После чего какой-то бред, ко мне идет улыбающийся Анубис из египетской мифологии. А потом — ничего.

***

Когда я открываю глаза, темнота всё ещё со мной. Это не арена, не рёв толпы, не запах пота и крови, к которым я привык. Только тишина, тяжёлая, как бетонная плита, давит на грудь, словно пытается раздавить. Голова гудит, шея ноет, будто её всё ещё сжимают те проклятые ручищи из моего последнего боя. Я пытаюсь пошевелиться, но тело откликается с трудом, словно оно не моё, как будто я — марионетка, чьи нити кто-то дёргает неумело. Где я? Я лежу на чём-то жёстком, холодном. Койка? Больничная кровать? Пальцы ощупывают поверхность подо мной — простыня, тонкая и мятая, пахнущая сыростью и чем-то металлическим, как старая ржавчина. Над головой мигает тусклая лампа дневного света, как в дешёвых ужастиках, бросая жуткие тени на облупившиеся стены. Я в больнице? Или это какой-то заброшенный ад, где забыли выключить свет?

Я сажусь, игнорируя резкую боль в спине, которая пронзает, как нож, и оглядываюсь. Комната маленькая, стены покрыты трещинами, на полу валяются мятые бумаги и перевёрнутый стул. Окно заколочено досками, через щели пробивается слабый свет — не солнечный, а холодный, неоновый, синий, как отблеск вывесок в ночном городе, который я видел только в фильмах. На прикроватной тумбочке стоит пустая капельница, трубка от неё болтается, как мёртвая змея. И тишина. Ни шагов, ни голосов, ни звука медицинских приборов. Только моё дыхание, тяжёлое и хриплое, нарушает этот мёртвый покой, отдаваясь эхом в пустоте.

— Елена? Маша? — мой голос звучит глухо, как из-под воды, теряясь в стенах. Никто не отвечает. Я встаю, ноги дрожат, но держат, хотя каждый шаг отзывается болью. На мне больничная пижама, серая, потёртая, босые ступни касаются холодного линолеума, от которого по спине бегут мурашки. Я должен их найти. Если я в больнице, значит, после боя меня привезли сюда. Но где они? Почему никого нет? Почему это место выглядит так, будто здесь прошёл апокалипсис, оставив после себя лишь пустоту и запах смерти?

Я делаю шаг к двери, она приоткрыта, и за ней — коридор. Такой же пустой, такой же мёртвый. Лампы мигают, некоторые разбиты, осколки стекла хрустят под ногами, как кости, заставляя меня вздрагивать. На стенах — следы крови, длинные, как будто кто-то волочил окровавленные руки, пытаясь выбраться. Мой желудок сжимается от дурного предчувствия, которое грызёт изнутри. Это не больница. Это декорации к какому-то кошмару, вроде «Ходячих мертвецов» или "28 дней спустя". Я видел такое в фильмах, но сейчас это реально. Слишком реально. Сердце колотится, каждый звук кажется громче, чем должен быть, как будто тишина усиливает малейший шорох.

Я иду по коридору, стараясь не шуметь, хотя пульс бьёт в висках так, что, кажется, его слышно на весь этаж. Повсюду хаос: перевёрнутые каталки, разбросанные шприцы, пятна крови на полу, как тёмные кляксы, которые не смоешь. Одна из дверей в палату открыта, и я заглядываю внутрь. Там пусто, но на кровати — простыня, пропитанная чем-то тёмным. Кровь. Много крови. Я отворачиваюсь, стараясь дышать ровно, но воздух застревает в горле, горький и тяжёлый. Что здесь произошло? Где все люди? И почему я чувствую, что за мной следят, как будто невидимые глаза буравят спину?

И тут я слышу это. Низкий, хриплый звук, как будто кто-то рычит, но не по-человечески. Звук доносится из конца коридора, где лестница уходит вниз во тьму. Я замираю, вслушиваясь, кожа покрывается мурашками от холода и страха. Рычание становится громче, к нему присоединяется шорох, как будто кто-то волочит ноги по линолеуму, медленно, но неотвратимо. А потом я вижу их. Две фигуры, медленно выползающие из тени. Их движения дёрганые, неестественные, как у сломанных кукол. Головы опущены, руки болтаются, как у марионеток, чьи нити порваны. Один из них поднимает лицо, и я вижу пустые глаза, белые, без зрачков, как у мёртвого. Рот открыт, из него капает что-то чёрное, вязкое, оставляя липкие следы на полу. Зомби. Чёрт возьми, это зомби.

— Да вы издеваетесь, — шепчу я, отступая назад, но голос дрожит, выдавая страх, который я пытаюсь подавить. Они уже заметили меня. Первый из них издаёт хриплый рёв, от которого кровь стынет в жилах, и бросается вперёд, быстрее, чем я ожидал. Его руки с кривыми, обломанными ногтями тянутся ко мне, как когти хищника, готового разорвать. Я инстинктивно принимаю стойку, как в клетке, руки перед лицом, ноги на ширине плеч. Он набрасывается, пытаясь вцепиться в моё горло, но я уворачиваюсь в сторону, скользя по липкому полу, и бью локтем в его затылок с такой силой, что слышу хруст. Голова зомби дёргается, но он даже не моргнул, лишь рычит громче, разворачиваясь ко мне с неестественной скоростью. Второй уже рядом, его челюсти клацают в сантиметрах от моего плеча, воняя гнилью, от которой тошнит. Я перехватываю его запястье, выворачиваю, как в спарринге, и швыряю через бедро на пол, добавляя коленом в грудь для верности. Хруст костей раздаётся, как выстрел, но он тут же начинает вставать, как будто ничего не чувствует, его рука дёргается, пытаясь схватить мою ногу.

— Да что с вами не так?! — ору я, нанося удар ногой в голову первому. Мой фирменный лоу-кик, который в UFC отправил бы любого в нокаут, здесь лишь отбрасывает его на шаг, заставляя споткнуться о каталку. Я чувствую, как мышцы ноют, как будто тело не слушается. Движения, которые я оттачивал годами, выходят медленно, неуклюже. Словно я вешу больше, чем раньше, или это проклятое тело не моё. Что за чёрт? Я не в форме, но не настолько же! Каждый удар отзывается болью в суставах, как будто кости не мои, как будто я — чужак в этой оболочке, которая не хочет подчиняться.

Я хватаю металлическую стойку для капельницы, валяющуюся у стены, и сжимаю её, как дубину, чувствуя холод металла в ладонях. Первый зомби снова бросается на меня, его рот разинут, чёрная слюна капает на пол, оставляя липкие следы. Я размахиваюсь и бью его по черепу, вкладывая всю ярость, металл гудит от удара, и его голова раскалывается, как гнилой арбуз, брызгая чем-то тёмным на стены. Он падает, не шевелясь, но второй уже на ногах, его рука цепляет моё плечо, ногти рвут ткань пижамы, оставляя жгучие царапины. Я рычу, разворачиваюсь и вбиваю стойку прямо в его глазницу, пробивая насквозь, пока конец не упирается в стену позади. Он хрипит, дёргается, как рыба на крючке, и наконец затихает, повиснув на импровизированном копье. Я стою, тяжело дыша, пот заливает глаза, руки дрожат, как после десяти раундов в клетке. Тело болит, каждый мускул кричит от напряжения. Это не мой уровень. Я — Титан, я должен быть сильнее. Почему я такой слабый? Почему это тело предаёт меня?

Я даже не успел осознать, как они подкрались. Почему я их не услышал? Где моя реакция, рефлексы, которые оттачивались годами на ринге? Сколько времени я пролежал без сознания, чтобы так растерять себя? Эти мысли мелькают в голове, но нет времени на размышления. Гнилая рука, покрытая лохмотьями кожи, с силой ударяет по моему плечу, и боль, острая, как удар тока, пронзает тело. Я инстинктивно переношу вес на левую ногу, как делал сотни раз в спаррингах, готовясь перекинуть тварь через себя. Мышцы напрягаются, память тела срабатывает, но в момент, когда зомби оказывается над мной, ноги подкашиваются, как у новорожденного жеребёнка. Сила, на которую я привык полагаться, исчезла. Я падаю под его весом, и еле выползаю из-под него, отбиваясь ногами, как загнанный зверь. Удары получаются слабые, неуверенные, но достаточные, чтобы оттолкнуть его на пару метров.

Второй зомби уже нависает надо мной, его пустые глаза блестят в тусклом свете коридора, а изо рта вырывается хрип, от которого кровь стынет в жилах. Я переворачиваюсь, лёжа на холодном, покрытом пылью полу, и с размаху врезаюсь спиной в стену. Боль взрывается в позвоночнике, как будто кто-то вбил туда гвоздь, но времени корчиться нет. Стена становится моей опорой — я цепляюсь за неё, чувствуя, как шершавый бетон царапает ладони, и с трудом поднимаюсь на ноги. Каждый вдох даётся с усилием, лёгкие горят. Первый уже ковыляет ко мне, вытягивая свои костлявые руки, а второй, всё ещё на полу, начинает подниматься, издавая низкий, утробный рык.

Мой взгляд лихорадочно мечется по коридору в поисках хоть чего-то, что можно использовать как оружие. И вот, как в дешёвом фильме про зомби, на стене висит старый огнетушитель, покрытый ржавчиной и пылью. Классика жанра. Я срываю его с крепления, чувствуя, как холодный металл обжигает ладони, и сжимаю его, как последнюю надежду. Первый зомби уже в паре метров, его челюсть клацает, словно он предвкушает вкус моей плоти. Я размахиваюсь изо всех сил, вкладывая в удар всю ярость и страх, что бурлят во мне. Огнетушитель с глухим звоном врезается в его морду, разбивая гнилую кожу и обнажая кость. Тварь отшатывается назад, спотыкаясь, и отлетает на добрых десять шагов, врезаясь в противоположную стену. Это даёт мне краткую передышку, но я знаю, что она не продлится долго.

Второй зомби уже почти поднялся, его движения дёрганые, но упрямые. Я не даю ему шанса — подбегаю, пока он ещё на коленях, и с размаху бью огнетушителем по его голове. Удар выходит тяжёлым, хруст костей эхом разносится по коридору, и тварь валится на пол, как сломанная кукла. Но я не останавливаюсь. Ярость берёт верх, и я снова и снова вбиваю огнетушитель в его череп, превращая его в месиво из костей и гниющей плоти. Каждый удар — это выплеск страха, каждый хруст — напоминание о том, что я всё ещё жив. Наконец, я останавливаюсь, тяжело дыша, чувствуя, как пот стекает по виску, а руки дрожат от напряжения.

Но первый зомби уже оправился. Он снова на ногах и движется ко мне, теперь всего в паре метров. Я пытаюсь отмахнуться огнетушителем, но в момент удара пальцы соскальзывают, и тяжёлый металлический баллон вырывается из рук, с оглушительным звоном улетает в дальнюю часть коридора. Звук разносится по пустым стенам, как сигнал тревоги, и я понимаю, что в радиусе нескольких этажей сюда сбегутся все твари, которые только могут услышать. Моё сердце колотится, как молот, адреналин заглушает боль, но я знаю, что времени мало. Зомби бросается на меня, и я пытаюсь ударить его ногой в голову, как делал это бесчисленное количество раз на ринге. Но удар выходит слабым, нога едва дотягивается до его груди, оставляя лишь вмятину в гниющей плоти. Куда делась моя растяжка, моя скорость? Тело не слушается, как будто оно не моё, как будто я заперт в чужой оболочке.

Я начинаю отталкивать его ногой, стараясь держать безопасную дистанцию. Каждый пинок даётся с трудом, мышцы ног горят, как после стокилометрового марафона, но я не сдаюсь. Удар за ударом, я оттесняю тварь назад, пока не замечаю за его спиной разбитое окно. Стёкла давно выбиты, и острые осколки торчат из рамы, как зубы какого-то чудовища. Это мой шанс. Собрав остатки сил, я наношу последний мощный пинок прямо в грудь зомби. Он теряет равновесие, спотыкается и с хриплым стоном вылетает в окно, исчезая в темноте снаружи. Звук его падения доносится через несколько секунд — глухой удар о землю где-то внизу. Я стою, тяжело дыша, чувствуя, как колени подгибаются, а усталость накатывает волной, грозя утянуть меня в бессознательное состояние.

Но нет времени на отдых. Я прислоняюсь к стене, чувствуя, как холодный бетон остужает разгорячённую кожу, и пытаюсь понять, что со мной не так. Усталость в ногах — это ещё полбеды. Что-то глубже, что-то неправильное. Рост, кажется, не мой, движения скованные, как у чужака в моём теле. Я вспоминаю свой голос, который вырвался после пробуждения — хриплый, незнакомый, как будто принадлежит кому-то другому. Пальцы дрожат, когда я провожу ими по лицу, пытаясь нащупать знакомые черты, но даже это ощущение кажется чужим. Что со мной произошло? Сколько я был без сознания, чтобы так измениться? Или дело в чём-то другом, в чём-то, что я пока не могу осознать?

Но нет времени думать. Из тени коридора доносится новый звук — низкий, утробный рёв, и я вижу, как ещё три фигуры появляются из-за угла. Их больше, их движения быстрее, чем у тех которых я встречал до этого. Один из них, высокий, с разорванной плотью на лице, издаёт звук, похожий на визг, и бросается ко мне, его когти царапают воздух. Я отступаю, сжимая стойку, но понимаю, что не справлюсь. Тело словно не моё, силы уходят с каждым движением, как будто кто-то выкачивает из меня энергию. Я бью первого из новых зомби, но он лишь отшатывается, а двое других уже рядом, их руки тянутся к моему горлу. Я уворачиваюсь, но медленно, слишком медленно. Один из них цепляет моё плечо, другой сбивает меня с ног, и я падаю на спину. Их тени нависают надо мной, гнилостный запах душит, их пустые глаза смотрят прямо в душу. Я пытаюсь отползти, но тело не слушает, мышцы горят, как будто их разрывают изнутри. Это конец. Я не справлюсь. Я, Дмитрий «Титан» Волков, чемпион, умру здесь, в этом заброшенном аду, под когтями каких-то тварей.

— Чёрт… Елена… Маша… простите, — шепчу я, закрывая глаза, готовясь к последнему удару. Но вместо боли я слышу резкий свист, как будто воздух разрезали клинком, и звук влажного хруста. Я открываю глаза и вижу, как голова одного из зомби слетает с плеч, чёрная кровь брызжет на стены. Два других оборачиваются, рыча, но их встречают тени — быстрые, точные, как молнии. Три фигуры, одетые в чёрное, с татуировками, выглядывающими из-под рукавов, движутся с нечеловеческой грацией. Один из них, высокий, с лицом, покрытым шрамами, и драконом, вытатуированным на шее, держит катану, лезвие которой блестит даже в тусклом свете ламп. Он рубит второго зомби пополам одним движением, как будто режет бумагу. Второй боец, более молодой, с татуировкой змеи на запястье, использует короткий вакидзаси, вонзая его в череп третьего зомби с точностью хирурга. Третий, коренастый, с татуировкой карпа на предплечье, просто хватает зомби за шею голыми руками и ломает её с хрустом, как сухую ветку. Всё происходит за считанные секунды, и вот я лежу на полу, тяжело дыша, окружённый телами тварей, а над мной возвышаются эти люди — или, скорее, воины.

— Добро пожаловать в ад, гаидзин! — голос высокого, со шрамом, режет, как его катана. Его глаза холодные, как лёд, смотрят на меня с смесью презрения и любопытства. Он вытирает лезвие о рукав, не отводя взгляда, а двое других молча стоят позади, их оружие всё ещё наготове.