Системный Ассасин

Небеса, бездонные и грозные, почернели от туч, разорванных в клочья ослепительными молниями. Каждый удар был похож на гнев самого Зевса, вознамерившегося испепелить всё живое. Воздух, густой от запаха крови и гари, выжимал слёзы из глаз. Ветер, наделённый злой волей, разносил весть о поражении ужасной армии в самые дальние уголки мира, шепча о смерти. Полчища чудовищ, нежити, демонов и химер сложили свои головы перед одним-единственным воином. Передо мной.

Великий герой далёких земель, чьё прошлое окутано непроглядным мраком. Мой клинок, выкованный самими небесами, пронзал сердца архидемонов. Доспехи, рождённые в лучших кузнях гномьих гор, выдерживали самый страшный удар рыцаря смерти. На этом свете не было никого, кто мог бы одолеть меня. Легенда. Спаситель. Жнец. Герой. Десятки прозвищ, и за каждым — новая история. Моё же имя боялись произносить даже верховные личи.

И вот разверзлись хляби небесные, явив окровавленной земле столпы сияния. В лучах сошли ангелы. Их золотые доспехи отливали магическим блеском, а оружие пылало праведным огнём. Они выстроились в безупречные шеренги и отдали честь. Из их рядов вышел сам архангел — его сияние было способно испепелить легионы тьмы. Он склонил колено перед бесстрашным воином.

— Встань. Хватит почестей, — проронил я, и голос мой прозвучал как скрежет стали. — Я лишь сделал то, что должен был.

— Как пожелаете, герой. Но прежде чем мы уйдём, я должен сказать вам нечто важное, — голос владыки небес дрожал от почтительного трепета.

— Говори.

Архангел поднялся, приблизился и возложил руки на мои закалённые в боях плечи. Он склонился так близко, что его слова должны были стать тайной для всех, кроме меня.

И он изрёк…

— Артём, придурок, блядь, ты звонки не слышишь?!

Мир рухнул. Величественное наваждение рассыпалось в прах, унося с собой и окровавленное поле битвы, и сияющие лики ангелов. Ещё миг — и передо мной предстала убогая кухня с липким полом и разъярённое лицо начальника Виктора Валерьевича, от которого, казалось, искры сыпятся. Твою ж мать! Ну прямо на самом интересном месте!

— Баран, ты какого хрена заснул во время обеда?! Надежда Петровна там уже кнопку сломала, сейчас сама тебя за шкирку на кассу притащит!

— В зале же Вовка работает… — попытался я найти оправдание. — Чего он-то не идёт? У меня час обеда ещё…

Начальник одним взглядом запечатал мне рот. Таким взглядом останавливают лавину.

— Вовка ушёл. Час назад. У него неполный день! А ты, баран, оказывается, уже два часа дрыхнешь. Я тебе за что зарплату плачу?!

Я уже открыл рот, чтобы возмутиться: какого чёрта Вова уже неделю как на неполном дне и сваливает в три часа? Но из колонки над дверью прорвался оглушительный, нетерпеливый звонок. Директор сквозь зубы прошипел

— НА КАССУ. ЖИВО. ИНАЧЕ БЕЗ ВЫХОДНЫХ ПАХАТЬ БУДЕШЬ!

Я сорвался с места как ошпаренный. За спиной ещё долго гремел гневный монолог Виктора Валерьевича, но я уже нёсся через склад, к торговому залу.

— Я и так работаю 5/2, и в свои выходные выхожу, тупой козёл, — проворчал я себе под нос, с силой толкая дверь.

Сделал пару шагов — и чуть не врезался в мужика с пивным пузом, которое тщетно пыталась скрыть майка с кричащей надписью «ПИВОЗАВР». Серьёзно? Кто-то ещё это носит?

— Куда прёшь, чмо? — возмутилась гора жира и алкоголя.

— Простите, — буркнул я, петляя между людьми с тележками.

Быстро протёр глаза, пытаясь стряхнуть остатки того великого сна. Проклятая суббота. Вот они, счастливчики, закупаются провизией и мчатся на природу — шашлыки жарить, отдыхать. А я почему тут? Потому что у моего сменщика Вовки в четвёртый раз за месяц «бабушка умерла». Или собака в стиральной машинке застряла. Мужику под сорок, а он как школьник, с одними и теми же отмазками. А начальнику насрать — по правилам ему и причина-то не нужна, захотел человек — отпустил. А то, что мне в мой единственный выходной приходится вставать в пять утра и пахать до вечера — так это ж, видите ли, «деньги заработаешь». Суки… Я бы и не заснул на кухне, если бы хоть немного отдыхал, а не жил по схеме «работа — дорога — еда — пять часов сна — снова дорога».

Мысленно проклиная всё на свете, я наконец добрался до кассовой зоны. Там уже выстроилась нешуточная очередь, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. За соседней кассой, словно добрый ангел в аду супермаркета, восседала Надежда Петровна. Её морщинистое лицо перед каждым покупателем озарялось такой тёплой, почти материнской улыбкой, что, казалось, вот-вот она скажет: «Подходи, родной, дай я тебя обниму и благословлю твои покупки».

При моём появлении её сияющее лицо — лишь на миг, на одно мгновение — исказилось в гримасе чистого, беспримесного недовольства. «Ну всё, пиздец», — мелькнуло у меня в голове. Тётка она, в общем-то, золотая, душа компании, но стоит зайти речи о работе кассы и нарушении графика… Лучше бы свет во всём магазине вырубили.

Я быстренько запрыгнул на своё место, провёл картой, вбил код, распахнул ленту — всё на автомате, вымуштровано тысячами таких же смен.

— Свободная касса! Подходите, пожалуйста! — Сделал максимально доброжелательное лицо и натянул на себя подобие улыбки.

Первым к ленте немедленно прилип недовольный покупатель, мужчина в помятом рабочем костюме.

— Уебки, я на электричку опаздываю! Какого хрена мне десять минут ждать вторую кассу?! — рявкнул он, швыряя на ленту банку энергетика и пачку пельменей.

— Простите, были небольшие технические пробле… — попытался я оправдаться, но он уже и не слушал. Его шея налилась кровью, вены на висках пульсировали. Он бубнил что-то себе под нос, яростно уставившись в экран терминала.

Из очереди тут же раздались голоса: кто-то ругал администрацию магазина, кто-то одобрительно крякал, поддерживая «рубящего правду-матку» мужика. А под конец и вовсе вступил хор злобных старушек, которые всегда рады устроить срач на ровном месте. Если повода нет, они его создадут. Обязательно создадут.

***

— С вас тысяча тридцать четыре рубля. Картой или наличными? — озвучил я итог.

— Какого хрена так дорого?! — взвизгнула следующая в очереди старушка советской закалки. — Молоко сколько?!

— Семьдесят восемь.

— А масло?! — не унималась она, тыча пальцем в упаковку.

— Сто четыре. Слушайте, я могу распечатать вам подробный чек, и вы всё сами проверите, — попытался я предложить цивилизованный вариант.

— Ага, щас! Окажется, что ты меня на пятьсот рублей обокрал, а я потом по всему городу бегай, ищи, кому жаловаться! Тьфу на вас! Сталина на вас нет! — фыркнула бабка, но всё же с негодованием полезла в свою авоську. Она выудила оттуда пару мятых купюр и с силой швырнула их мне прямо в лицо.

Я с трудом сдержал порыв злости, мысленно повторив главную заповедь: «Не убей». Развернул смятые деньги. И обомлел.

— У вас… не хватает. Здесь всего триста рублей, — произнёс я, чувствуя, как у самого подскакивает давление.

Лицо старухи исказилось такой ядовитой гримасой, что, казалось, одним лишь взглядом она могла бы свалить насмерть слона.

— ВОРЫ! ВОРЮГИ! ОБСЧИТАЛИ! ДЕНЬГИ УКРАЛИ, А ТЕПЕРЬ ЕЩЁ И ДОБИВАЮТ! СТАЛИНА НА ВАС НЕТ! АДМИНИСТРАТОРА! СРОЧНО АДМИНИСТРАТОРА СЮДА!

Я мысленно взвыл, но набрал номер директора — администратор сегодня отдыхал. Виктор Валерьевич явился через десять мучительных секунд. И от злобного «борова кавказской крови» не осталось и следа — перед нами стоял воплощённое добродушие.

— Дорогая наша покупательница, я весь во внимании. Расскажите, чем мы можем вам помочь? — его голос тек плавно и сладко, словно патока.

Бабушка, поняв, что попала в центр внимания, тут же завела свою пластинку. Она запела соловьём о тяготах жизни, мизерной пенсии, о том, как её, бедную, тут обманывают и грабят бессовестные торгаши. Виктор внимательно смотрел ей в рот, впитывая каждое слово, и от этого «актриса» заводилась всё сильнее.

— Уважаемая, прошу вас, успокойтесь. Давайте я лично всё проверю и пробиваю заново, — с лёгким поклоном предложил Виктор и одним движением выдернул меня из-за кассы, заняв моё место. — Артём, пройди, пожалуйста, на третью кассу, обслужь остальных покупателей, — вежливо сказал он, но его взгляд, брошенный в мою сторону, был таким раскалённым, что солнце бы позавидовало такому жару.

Я молча ретировался к третьей кассе, снова совершая заученные движения. Начинаю пробивать новых покупателей под душераздирающую арию «Я бедная, меня обидели» в исполнении нашей мелодраматичной солистки.

И тут распахивается входная дверь. В зал вбегает, словно лучик солнца, запоздавший на полчаса, Ира.

— Всем привет! Надежда Петровна, вы сегодня просто сияете! Виктор Валерьевич, а вам новый галстук? Идёт очень! — звонко выпалила она, озаряя всё вокруг своей улыбкой.

— Ирина, ты опять опозда… А, галстук заметила? — лицо Виктора моментально смягчилось, и он даже потрогал узел галстука, на секунду забыв о скандальной бабушке. — Да, сам выбирал.

Ира. Молодая, стройная, вечный двигатель позитива. Когда она бежит, развеваются её длинные тёмные волосы и… кхм-кхм… другие не менее выразительные формы. Девушке лет двадцать, почти моя ровесница. Она вечно опаздывает, но её заразительный смех и солнечный нрав растворяют любую злость начальника. Мы с ней почему-то быстро сдружились. Иногда сидим на кухне, пьём чай и болтаем о всякой ерунде — в основном, правда, говорит она. Она постоянно мне улыбается, подбадривает. Она, наверное, единственный лучик света в этом царстве уныния.

Жаль, что она тут ненадолго — только на лето. Скоро она уедет на море с каким-нибудь усатым красавчиком на джипе, а я так и буду тут вкалывать за копейки, чтобы платить по долгам своего отца.

— Алё, земля-воздух! Ты тут вообще? — резкий голос выдернул меня из мрачных раздумий, как щелчок бича.

Я встряхнул головой, отгоняя чёрные мысли, и вернулся в серую реальность. К чёрту всё. Механически пробил две бутылки чего-то креплёного и поднял взгляд. И моё тело рефлекторно застыло. «Да вы просто охренели уже в крайней степени».

Передо мной стояла юная девчонка. Словно ей только вчера исполнилось восемнадцать. Светлые кудряшки, облегающий топ, короткая юбка, тонна макияжа и последняя модель айфона, в который она уставилась, не отрываясь. Классика жанра. «Разводят», — безошибочно щёлкнуло в голове.

— Документы, пожалуйста, — вежливо, но твёрдо попросил я.

— Чего? — она оторвала взгляд от телефона с дурацким брелоком в виде кролика.

— Говорю, молодо выглядите. Без документов не продам.

— Ты чего, тварь, страх потерял? — она искренне опешила. — Ты хоть знаешь, кто мой парень? Он тебя в асфальт закатает! Быстро пробивай, у меня день тяжёлый был!

Я мысленно сделал фейспалм. Давай, дура, пытайся качать права. Я-то по закону имею.

— Детка, чё там? — Из-за стеллажа с чипсами появился её «спаситель». Высокий, лысый, с набитыми тюремными наколками, лет тридцати, в спортивном костюме. Вот это парочка.

— Зай, этот мудак мне не продаёт! Представляешь? — тут же прильнула к нему вся девушка, превратившись в обиженного котёнка.

— Слышь, петух, какие проблемы? Пробивай. Я плачу, — бросил лысый, уставившись на меня стеклянными глазами.

— Пожалуйста, — скрипя зубами, пробормотал я. Спорить с ним было себе дороже.

Провёл всё по сканеру, упаковал в пакет, протянул.

— Викуля, блин, я кошелёк в тачке оставил! Оплати, я тебе потом отдам, — хлопнул себя по лбу лысый «спонсор».

Девушка без раздумий поднесла карту к терминалу. Чисто на рефлексах я успел резко прикрыть считыватель ладонью.

— Я сказал чётко. Или документы, или вы оплачиваете, — отчеканил я, глядя прямо на лысого.

Разведут лоха на штраф, получат свою дозу и пойдут кайфовать. А мне потом штраф в сотню тысяч выплачивать, да ещё и увольнение схлопотать. Хер вам!

— Э! Ты че, мразь, в блатного решил поиграть?! — взвизгнул мужик. Его лицо побагровело. — Ты знаешь, кто я?! Я Кощей! Я вор в законе, я с зоны! — Он рванулся вперёд, перегнулся через стойку и вцепился мне в грудки, одаривая удушающей волной перегара.

— Я вам же сказал…

Краем глаза я уловил смазанное движение. Но было поздно.

Резкий, оглушающий удар по голове. В ушах зазвенело. Мир поплыл, закружился. В нос ударил едкий, сладковато-тошнотворный запах дешёвого портвейна, смешанный с потом. Я инстинктивно попытался стереть с лица липкую жидкость, чтобы открыть глаза, и почувствовал острую, колющую боль в щеке. Какого чёрта?

Я провёл пальцами по лицу и понял. Вся кожа в мелких, острых осколках. Глаза слезились и жгли. Я почувствовал, как крошечные щепки стекла впились в щёку и царапают язык и дёсны. Сквозь нарастающий гул в ушах пробивались возмущённые крики, испуганный визг Надежды Петровны, рёв начальника и…

— Тёма?! Боже мой, Тёма! — Это был панический, срывающийся голос Иры. В нём было столько ужаса, что стало окончательно ясно — лицо моё теперь выглядело совсем отвратно.

Чувствую, как женские руки помогают мне встать и закинуть мою руку за плечо девушки. Та пыхтя, помогает мне удержать равновесие, и ведёт куда-то. За спиной слышаться гневные возгласы парочки, но я разбираю лишь: « Ваш кассир тут хернёй страдает», « Увольте его», " Хотели оплатить, а он из принципа отказал». Плевать, надо лишь достать стекло. Прошу боже, только бы глаза не пострадали, иначе это конец.

Спустя мучительно долгие минуты, девушка заводит меня на склад, после на кухню и усаживает за стол.

— Фу-у-х, Тём, тебе бы поменьше жрать надо! — пыхтит Ира, с трудом удерживая моё пошатывающееся тело. — Я, конечно, девочка ого-го, но тебя-то держать сложновато!

— Прости, — хриплю я. — Ну, как? Красивый? — пытаюсь пошутить, но получается лишь болезненная гримаса.

— Конечно! Вид стекла придаёт твоему лицу особый, брутальный шарм! — парирует она, почти таща меня к складу. — Как тебя вообще угораздило? Я только подходила к кассам, как услышала глухой удар и звон бьющегося стекла.

— Забей. Клоуны пытались на алкашке меня развести. Не получилось. Не фортануло. Вот, взбесились и врубили... Чем меня, кстати? Надеюсь, хоть чем-то дорогим?

— Без понятия, вроде какой-то армянский коньяк был, семилетний. Тебя это сейчас вообще должно волновать?! Да где же эта чёртова аптечка?! — Ира уже закипает, лихорадочно роясь в кухонных шкафчиках.

— Дешёвка... Обидно. Вот ударил бы какой-нибудь элиткой, хоть бы на вкус попробовал.

— Мда, шутник блин. Так, ну где же... Нашла!

На стол с тяжёлым стуком плюхается металлическая коробка, и начинается операция. Минут пятнадцать Ира, сжав губы и сосредоточенно хмуря брови, играет в хирурга, аккуратно извлекая пинцетом осколки. Каждый вытащенный кусочек стекла оставляет после себя маленькую, сочащуюся кровью ранку. Когда последний осколок извлечён, раны обработаны жгучим антисептиком и заклеены пластырями, Ира с облегчённым вздохом плюхается на соседний стул.

Она запрокидывает голову, тяжело дыша. Её рубашка, не застёгнутая поверх служебного жилета, промокла от пота и плотно прилипла к телу, подчёркивая... ну, в общем, все свои достоинства. Чёрт, или это у меня от потери крови температура поднялась?

— Хорошая ты девушка, Ир, — срывается у меня. — На фига, скажи на милость, так за меня стараешься?

Я смотрю на неё, и мне кажется, она смутилась. Или это просто румянец от напряжения?

— Тём, ты о чём?

— Давай начистоту. Мы тут с тобой уже полгода работаем. Ты — красавица и умница всего коллектива. Я — мрачный тип, сторонник всего и вся. Даже Надежда Петровна, вроде неплохая старуха, меня каждый раз костерит. А ты ко мне почему так добра?

— Тём, ну ты и дурак, — отводит взгляд Ира. — Я цела, здорова и могу помочь человеку, который рядом. Почему я должна отворачиваться? Ты хороший парень, Тём. Даже со всей этой своей напускной отчуждённостью.

Я уже хотел пошутить про внезапно вспыхнувшую любовь, но в этот момент из зала донёсся оглушительный, нетерпеливый звонок. Ира встрепенулась, быстро поправила одежду и, стремительно сорвавшись с места, упорхнула в зал. Ну вот и поговорили

Только собрался встать, как дверь на кухню с скрипом открылась, и через секунду в проёме возникла массивная фигура директора. Боже, вот угораздило же мне работать на этого кавказского медведя, который даст фору любому боксёру. Чёрные, тяжёлые глаза, короткая стрижка, безупречный деловой костюм, дорогие духи — всё это выделяло его на фоне убогой обстановки и притягивало взгляды.

— Артём, гости на тебя жалобу оставили. Останешься без премии, — спокойно, будто сообщая о погоде, произнёс он.

— Чего?! — у меня перехватило дыхание. — Но это же подстава, по-любому! Я бы сейчас влетел на штраф, а его бы ещё и на магазин повесили!

— Ребята сказали, что ты на девушку пялился. Парень тебе сделал замечание, а ты его, цитата, «послал на хуй». У них свидетели есть.

— Чего?! Виктор, вы им верите?! Парочка пришла алкашку купить, баба хотела оплатить, ей по паспорту не было!

— Было. Двадцать лет ей почти. Короче, не страдай хернёй. Я их отпустил с извинениями, не дай бог, жалобу в Роспотребнадзор напишут.

— Жалобу?! Да мне в морду бутылкой прилетело! Я ослепнуть мог!

— ТЁМА! — взорвался вдруг Виктор, его спокойствие лопнуло. — Ты меня уже задрал! На работе то спишь, то филонишь! А тут стоило тебе слегка по морде получить, и всё: «Помогите-спасите, скорая, врачи!» Тьфу! Позорник. У тебя пять минут, чтобы собрать вещи. И чтоб ноги твоей тут больше не было. УВОЛЕН!

Закончив свою пламенную речь, начальник с силой хлопнул дверью, оставив меня в гробовой тишине.

Я сидел неподвижно, опустив голову на руки. В ушах стоял звон. Боже, ну какого хрена? Почему я должен жить такой дерьмовой жизнью? Почему должен терпеть это дерьмо? Почему должен улыбаться и прогибаться под каждого мудака? Как же я, блять, УСТАЛ!

Сука, вот был бы мир иным... таким, где правят не деньги и наглость, а сила и справедливость. Клянусь богом, если бы у меня был шанс, я бы сделал всё, чтобы вырваться из этого дерьма и забраться на самую вершину! Чтобы больше никто не мог вот так вот запросто... Мир внезапно вздрогнул. Воздух затрепетал, поплыл, как над раскалённым асфальтом. Свет ламп на кухне померк, поплыл и исказился. В ушах — ни звука, только нарастающий, оглушительный гул, идущий из самой глубины сознания.

Идёт процесс внедрения. Внимание, процесс завершён успешно. Внимание, начало запуска систем. Процесс подключения живых существ к системе... Успешно. Запустить протокол обучения.