Ситуация

Чхунчжон неплохо разбиралась в мужчинах, которые приходили к ней в заведения. Как улыбнуться, как повернуться, что показать, ножку, локоток, плечико… Это была честная сделка — ей платят, она любезна. Ей не платят… что же, зависит от вероятности того, заплатят ли завтра.

Улыбка восторженному юноше не стоит и монетки, но бывает отличным вложением в будущее.

Кроме того, юноши вкусные. И меньше шансов, что помрут от инфаркта в процессе… питания. Меньше народу их успело понадкусывать, опять же: Чхунчжон была в каком-то смысле гурманкой и не очень любила уже пожеванных мужчин.

Впрочем, по меркам кумихо довольно еще юная, она прожила достаточно, чтобы и восторженные юноши успели поднадоесть. Слишком легко.

«Эхма», — вдруг подумала лисичка, нарезая племяннику бутерброды в школу, — «Этак и до гастрита недалеко.»

Подумала и заоглядывалась, не вложила ли ей в голову эту мысль старшая подруга, лисица по имени Евдокия, которая считала, что детей нужно кормить правильно, а не какими-то там бутербродами, и каждый раз норовила сунуть в холодильник термос со щами. Потому что мысль эта прозвучала будто бы ее голосом и вообще Чхунчжон была несвойственна.

Как многие юные лисицы она была довольно неразборчива в питании. Но сегодня бутерброды с сыром, вчера бутерброды с сыром, позавчера… был вторник, вторник день бекона, Тэун только по вторникам разрешает класть в свои обеды что-то кроме хлеба и сыра, он признает одну-единственную марку бекона и только ее. И вот в понедельник оказалось, что этой марки почему-то нет ни в одном из магазинчиков в их районе, пришлось тащиться в большой магазин за три остановки, потому что видит Господь, Чхунчжон не хотела оказаться рядом с племянником, которому во вторник не положили бекон…

«Это временно, это временно, это временно, это фаза», — повторила про себя Чхунчжон слова из программы про воспитание детей. — «он это перерастет и снова будет есть все подряд».

Чхунчжон нахмурилась.

«Но только не камни», — подумала она, — «нет, он же не вернется к камням. И пуговицам. Мои блестяшечные пуговицы, они мне слишком нравятся».

Чхунчжон не первый год жила с племянником, но так до конца и не разобралась, как именно функционируют получеловеческие дети. Они как-то целый консилиум собрали с Аи и Евдокией, чтобы решить, не лишают ли они полугоблиненка каких-то важных питательных веществ, когда не дают ему есть песок.

«Вот Аи повезло», — подумала Чхунчжон, — «Ей племянник достался сразу подростком».

Очень молодая и неопытная лисица была Чхунчжон.

Выдав племяннику правильно нарезанные бутерброды в правильном количестве и, конечно же, с правильным сыром, она с удовольствием спровадила его в школу. И с куда меньшим удовольствием засела за стол — разбираться в бумагах.

Они с Аи пытались открыть бизнес. Ну то есть уже открыли, и все было замечательно, пока им счета не блокирнули за неправильно оформленную налоговую декларацию. Они, конечно, быстро разобрались, Евдокия, как старшая, села и помогла, но осадочек остался неприятный. Так что Чхунчжон с Аи пытались вести бизнес. И в этом было много интересного и веселого, каждый день как вызов, но…

И к бумагам у Чхунчжон душа никак не лежала. Душа лежала по направлению к хряпнуть винца и выбрать из ассортимента ручных юношей, пронумерованных в телефоне по размерам, что-нибудь посвежее.

Чхунчжон взяла себя за голову обеими ладонями и развернула носом в бумаги. Сначала работа, потом сладенькое. Легче не стало; она почувствовала себя очень глупо. Сильная воля никогда не была ее сильной стороной. Сильна она была в другом.

Она решительно встала, отодвинув стол.

И пошла соблазнять соседа, которого недавно видела в скучнейшем пиджаке, в скучнейших очках, и про которого знала, что он приехал в их городок по скучнейшей причине — навещать родителей, — отпросившись со скучнейшей работы, — управление какими-то акциями какой-то фирмы.

Чхунчжон начинала зевать от одной мысли об экономике, так что в своем воображении представляла поток акций исключительно в виде разноцветных бумажных самолетиков. Чтобы интереснее было отслеживать и цеплять лапой.

Короче, вот как была в любимом старом халате, так и пошла. Постучалась. Отточенным жестом смахнула с груди крошки сыра куда-то соседу на домашние тапки.

— Здравствуйте, — мурлыкнула она, — а вот что-то вы к нам уже три дня как переехали, а мы так и не познакомились.

Сосед упорно смотрел ей куда-то за ухо.

— Здравствуйте, — глухо сказал он.

Чхунчжон подождала. Подумала. Обернулась — нет, за ухом у нее ничего не было. Повернулась обратно — и обнаружила, что дверь захлопнута у нее перед носом.

Она философски вздохнула, вспомнила, что ей когда-то говорила онни насчет католических монахов (видите ли, они обеты дают не для того, чтобы Чхунчжон было чем перекусить на исповеди), и решила, что девственника жрать негуманно. Может, он тоже обеты давал. Богу акций, сидящему на облаке из разноцветных самолетиков.

Вернулась домой.

Села за бумаги.

Еще подумала.

И решила, что налоговое законодательство — это насилие над личностью. А значит, ей тоже можно.

Вздохнула и потянулась за расческой и за халатиком, который вообще-то почти и не надо было надевать.

«Ага», — подумал Тхак, рассматривая перламутровую пуговичку на очень расстегнутом халатике соседки, — «Узнаю эту ситуацию».

Он посмотрел на часы.

Рановато они в этом году.

Он решительно отодвинул девушку с прохода и направился в квартиру. Зашел.

— Где бумаги?

…Чхунчжон неуверенно ткнула лапкой в стол.

Сосед сел, достал из кармана пижамы смешные круглые очки, воодрузил их на нос, и сразу стал каким-то немножко другим человеком. Ну то есть без очков взгляд у него был какой-то растерянный, а очки давали понять, что он знает, что делает. Не глядя, подцепил из карандашницы карандаш.

И начал что-то очень быстро писать.

Чхунчжон захватила из кухни табуретку и села напротив, укрыв голые коленки пушистым хвостом. Она терпеть не могла сидеть за бумагами, но ей нравилось смотреть, как другие люди работают. Сосед ее был обычным мужчиной лет тридцати, среднего роста, скорее худым, но с легким намеком на будущее пузико, которое знаменует у мужчин вступление в зрелость. Усталое лицо со следами не слишком сбалансированного питания на щеках.

Совершенно средняя внешность, зато вообще не надкусанный.

И карандаш в пальцах мелькает, как перышко, так и хочется тронуть лапкой.

Так они просидели часа четыре.

Потом сосед отложил карандаш, поднял на Чхунчжон взгляд и очень поспешно снял очки.

— Просто обведите то, что я вам тут набросал.

— Спасибо. Хотите я…

— Не надо. Пожалуйста, пусть это будет первый и последний раз.

«Как последний раз?» — думала Чхунчжон, тупо глядя на закрывшуюся дверь.

Тхак, который привык к интеллектуальной эксплуатации, ни о чем не думал. Он рассчитывал бахнуть пива и лечь спать, потому что на следующий день его ждал довольно непростой разговор с родителями, которые обязательно спросят, не пора ли ему жениться, а не хочет ли он на свидание вслепую, а вот его младшая сестра…

И попробуй объясни, что в Ханяне карьера и переработки, и когда он уходит с работы, мир уже темен, и глаза болят от света компьютера, и все, чего хочется — это лечь спать, чтобы с завтрашнего дня продолжать гнаться за постом старшего менеджера, ходят слухи, что его вот-вот повысят… Или переведут на удаленку… Или переведут в офис в Дэгу… Очень много слухов ходит в офисе.

И что совсем некогда тратить время на все эти женские глупости…

И под эти невеселые мысли он бахнул пива и лег спать.

А когда проснулся, в его комнате сидела соседка.

Голая.

Прикрытая только двумя длинными лисьими хвостами и гладкими каштановыми волосами, которые перекинула вперед, прикрывая грудь.

Тхак закрыл глаза, медленно, вслух, досчитал до десяти, открыл — так и знал, соседки там больше не было.

Окей, подумал Тхак, видимо, правы были родители. Родители вообще мудрые люди, они всегда правы. Пора ему жениться.

Чхунчжон не слишком-то хороша была в долгой и планомерной осаде, поэтому ограничилась разовой акцией. Отреагировал сосед как надо, значит, она все-таки могла его съесть в любое время. Все, информация принята к сведенью, цель больше не интересна.

Бар занимал все больше времени.

Она уходила все раньше, возвращалась все позже и не всегда успевала разогреть Тэуну ужин и нарезать завтрак. Он освоил микроволновку и перестал перебирать едой. Однажды Чхунчжон увидела, как он ест селедку, закусывая горошком, и окончательно попрощалась с этой его фазой.

Он перестал дергать ее с домашкой, вообще — перестал дергать. Засыпал раньше, чем она возвращалась, а когда она возвращалась, вставал, как сомнамбула, и шел поздороваться, иногда, когда Чхунчжон заказывала курицы, садился к ней смотреть телевизор и с ней же засыпал.

Когда она была дома, Тэун обычно старался держаться к ней поближе, но все-таки в один из редких выходных встал, оделся и взял со стола рабочую тетрадь в разноцветных цифрах.

— Куда? — спросила Чхунчжон, от усталости заснувшая на диванчике в гостиной.

Когда-нибудь она переедет из апатов в собственный дом и позволит себе диван-кровать, но пока она чувствовала себя так, будто ночь спала на камнях, диванчик был узковат.

— Буту-бу-бу-ту-бу, — пробубнил Тэун себе под нос, отчаянно отводя глаза.

— Что-что? — напряглась Чхунчжон.

— Дядюшка Тхак помогает мне с математикой! — выпалил Тэун и зажмурился.

— А, — сказала Чхунчжон, как-то вдруг поняв, почему ее любимый, но абсолютно невосприимчивый к точным наукам племянник так давно не заваливал контрольных, — ну скажи ему спасибо. А это кто?

— Ну дядюшка Тхак! Он в очках! Живет слева!

— А. — Чхунчжон зевнула и легла обратно, — Он мне тоже помогал с математикой. Одобряю. Но скажи ему, что это несправедливо, — подумав, добавила она, — почему это только у тебя безлимитная математика? Я, может, тоже хочу.

В своей бесцеремонности мальчишка очень походил на свою тетку. Однажды он просто постучался к Тхаку в дверь, протянул в потном кулачке какие-то блестящие шарики и с каким-то удивительным упрямством сказал:

— Не хочу больше дешек по математике. Научите меня хотя бы на це. Пожалуйста. Вот.

— Что вот? — Тхаку пришлось надеть очки, но стеклянные шарики, всунутые ему в руку, менее стеклянными и менее шариками не стали.

— Мои марблс. Я их выиграл. Они особенные. Их Наохито его дурацкая тигричка подарила.

Тхак понятия не имел, кто такой Наохито и что за тигричка. С тоской подумал, что этот пацан не из тех, кто отвязывается. Да и заняться ему было по большему счету все равно нечем…

Как-то так вышло, что пацан стал заходить все чаще. И все чаще не за математикой, а просто так. Сидеть дома после школы одному и ждать тетку ему явно не очень нравилось, а друзей у него было немного. У Тхака здесь вообще никого не было, кроме родителей, так что встретились два одиночества.

Однажды Тэун сунул сырые яйца в микроволновку, получил свой первый взрыв, и прибежал к Тхаку в ужасе; в тот вечер Тхак познакомился и с Наохито, который тоже примчался, как только услышал записанное на автоответчик Тэуном паническое сообщение.

Тэун очень старался казаться тетке большим и самостоятельным, и Тхак уважал это стремление мальчика. Они с Наохито вместе отмыли микроволновку и объяснили, что еще нельзя совать в микроволновку, пока там случайно не оказалась какая-нибудь вилка. И, конечно же, пообещали ничего-ничего не говорить тетушке.

И в этом стремлении показать, что справляется, племянник тоже походил на тетку — сколько раз Тхак видел, как та подходит к двери, медленно выдыхает в сторону, а потом выпрямляет плечи и входит в квартиру так, будто нисколечко не устала?

Эти двое зачаровывали Тхака. Ему интересно было, откуда они здесь, что такая красавица делает в этом захудалом городишке, да еще и с чужим ребенком? Тут была тайна, и Тхак все чаще ловил себя на том, что ловит звук шагов Чхунчжон, когда она проходит мимо ее двери, будто желая расслышать легкую поступь этой тайны. В его простой жизни ему не светило больших тайн, все больше скучные склочные секретики и махинации. А человеку, оказывается, свойственно по настоящим тайнам скучать.

Отпуск все длился и длился, Тхак аккуратно вычеркивал дни, накопленные за десять лет без. Родители, которых Тхак исправно навещал в их домике около порта, уже подозревали, что его уволили. Но вслух не спрашивали, и Тхак был им за это благодарен.

Не хотелось ему возвращаться в Ханян, он оттягивал это как мог.

Говорят, мужчину в среднем возрасте настигает кризис, и он начинает пробовать разные новые хобби. Вот и в Тхаке пробудилось хобби, настоящая страсть к наблюдению: он все пытался высмотреть у соседки хотя бы один рыжий лисий хвост. Вот у Наохито уже, кажется, видел мельком, краем глаза, когда отворачивался к Тэуну. А значит, может и воспоминание о соседке в его комнате, отпечатанное где-то на задней стороне сетчатки, не такой уж сон.

Но нельзя вечно жить каникулами.

Пора было, пора возвращаться, дней становилось все меньше и меньше.

Однажды Тэун ткнул пальцем в календарь, где день оставался совсем один.

— Вы завтра уезжаете, да? — насупился он.

— Уезжаю.

— Больше не сможете мне помогать?

Никакого «я буду скучать», сразу к делу, маленький эгоист. Тхак плохо разбирался в детях, но во всяких фильмах ангелочки обычно начинали рыдать и просить остаться, а не выясняли, чем конкретно им грозит отъезд.

Тэун был в своем роде замечательным ребенком. Ребенком действия.

Он встал, пошел в прихожую, обулся и через три минуты вернулся с теткой.

— Тхак уезжает, — сказал Тэун.

Тхак закашлялся. Тетку явно подняли с постели. Она была в немного детской пижаме с цыплятками, потертой на коленях, и слегка щурилась на свет. И у нее был хвост. Два. Тхак это не сразу заметил, потому что залип на цыплят, но, когда заметил… в общем, заметил.

И она зевнула, клацнув клыками.

— Тэун, это неприлично. Что я тебе говорила? Ты должен сам разговаривать с людьми, если тебе что-то не нравится. И вообще нельзя докучать людям в их собственном доме. Без приглашения.

— Мне не нравится, что Тхак уезжает.

— Взрослые люди иногда уезжают, — еще раз зевнула соседка, — у взрослых людей бывают дела. Простите, пожалуйста, надеюсь, мой племянник вам не сильно докучает?

Тхак мотнул головой.

— Извинись перед человеком, — лапка соседки пригнула голову племянника вниз, — это неприлично.

— Ничего страшного, — возразил Тхак, у которого как-то внезапно прорезался голос.

В этом голосе было многовато восторга, потому что теперь теория двух хвостов была подтверждена. Значит, он и в тот раз, когда помогал с бумагами, случайно заметил два хвоста, но из-за того, что не обдумал это, это пришло к нему во снах о прошедшем дне. Подсознательно. Поэтому соседка ему приснилась. С хвостами и без всего. Потому что дело-то было в хвостах. Сон был про хвосты.

— Мне не нравится, что Тхак уезжает, — упрямо повторил Тэун.

— Ты закончил делиться своими чувствами? — спросила тетка, — Все? Хорошо, господин Тхак принял к сведенью.

Она взяла племянника за руку и потащила домой, не оглядываясь. Похоже, Тэуну предстояла большая головомойка. Тхак хотел было вмешаться, еще раз заверить, что ничего страшного, но не знал, как.

Она постучалась к нему часа через два. Уже переоделась для работы, в руках бутылка вина.

— Хотела извиниться за своего племянника. Простите. Это вам.

Она сунула ему в руки бутылку и захлопнула дверь.

Тхак остался стоять с бутылкой в руках, как дурак. Впервые в жизни его даже не попросили заняться налогами, и он просто не знал, как реагировать.

Он посмотрел на календарь.

До конца квартала не так долго. Если взять больничный… И Тэун что-то говорил про то, что его тетка напрочь повторить вот то, с налогами. Она сидела напротив. Может, в этот раз тоже…

Чхунчжон счастливо сплавила племянника Аи и планировала провести одинокую, очень спокойную ночь. Поэтому, когда к ней постучали, уже чувствовала некоторое раздражение. А когда увидела за дверью соседа, одетого в его скучный костюм и дурацкие серьезные очки, раздражение подняло в ней голову и голодно зарычало.

Она проиграла собственному племяннику! Да, странно звучит, но Тэун вот смог покорить соседа, а она нет. Что-то в этом было почти оскорбительное.

Чхунчжон неплохо разбиралась в мужиках, которые приходили в ее заведение, но такие, как Тхак, никогда не ходили в те заведения, в которых работала она. Разве что случайно, и сидели в уголке, вжавшись в портфель. Таким, как Тхак, не нужна была Чхунчжон, ни за монету, ни бесплатно; и получалось, что ей совсем нечем было ему отплатить за улучшившиеся оценки племянника.

Пришлось вина занести. Вино всем нравится. Дьявол его разберет, что нравится конкретно Тхаку. но вино нравится всем.

Видимо, зашел сказать спасибо.

— Спасибо за вино, — сказал Тхак.

— Пожалуйста, — вежливо ответила Чхунчжон, прислонившись плечиком к косяку.

— У вас правда два хвоста.

— Хорошо считаете.

— Скоро подавать документацию… вам помочь?

Чхунчжон посмотрела на Тхака. Тоскливо вздохнула. Закатила глаза.

Так она ему все-таки нравится.

— Знаете, на самом деле я очень голодная… до пересчета налогов, — честно сказала она. — вы заходите-заходите.

И да, сначала она аккуратненько развернула этот дурацкий пиджак, подцепила коготком очки, чтобы поймать растерянный взгляд во время первого – первый самый сладкий! – поцелуя, и наконец-то хорошенько наелась вкусной энергии, оставив себе, впрочем, достаточно, чтобы и дальше понадкусывать.

А потом еще разок, чтобы добиться пакта о безлимитной математике.

Утром Тхак позвонил начальнику и уволился.

Ситуацию, в которую он попал, он больше вообще не узнавал.

Но она ему нравилась.

И он решил остаться.