Скажи себе правду

Она шептала мужу:

— Задержусь на работе… совещание. — Слова текли ровно, без единой дрожи, способной зацепить его тревожное внимание.

Он кивал, и в его честных, уставших глазах она видела лишь знакомый, поблекший силуэт былого.

Ложь — это не просто слова. Мы воздвигаем целые города из призрачных кирпичиков небылиц и поселяем в них отражения тех, кем отчаянно желаем быть. И в этих стенах, как ни парадоксально, таится самая подлинная, горькая правда о нас самих.

Самое тонкое лицемерие рождается еще в детстве. Никогда не ври. Врать — это плохо.

Первая и самая прелестная ложь, что мы слышим из уст тех, кто уже воздвиг свои неприступные, невидимые крепости. Родители даже не утруждают себя объяснением, почему это плохо. Лишь сухо повторяют:

— Будешь врать, и никто тебе потом не поверит.

Однако всё оказывается иначе. В правду поистине не верят и избегают всеми возможными путями.

Почему они не откроют правду? Почему не усадят ребенка и не произнесут:

— Смотри, дитя, мир, в который ты пришел, все поголовно врут. Ибо реальность жестока и неудобна, а иллюзия — сладка, как мед. И мало кто готов вкусить горький вкус правды.

Увы, они и сами лгут. Притворяются, будто их мир — честен и прозрачен, как хрусталь.

Она направлялась вовсе не на совещание. Ее путь лежал в тихий, полумрачный бар, где ее ждало не любовник, а тягучее молчание, нарушаемое лишь хрустальным звоном льда о стекло и чужими беседами. В ней жила ее сокровенная, заветная правда: неутолимая жажда быть не просто функцией в браке, а живой женщиной, нежным цветком среди камней.

Мы врём не только из злого умысла, движимые собственным непомерным эго, чаще из жажды безопасности. Девушка лжет навязчивому поклоннику о наличии мужа, возводя вокруг себя непробиваемый щит. Мужчина клянется в вечной любви жене, а сам ищет кратковременного утешения на стороне, зализывая душевные раны лживым обезболивающим. Студент крадет знания на экзамене, лишь бы получить заветный балл. Сотрудник пресмыкается перед начальником, избегая строгого выговора. Весь наш взрослый мир — это сложная, многоуровневая экосистема, питающаяся ложью. Это хищный зверь, взращенный нами же.

Почему навык виртуозной лжи не ставят в один ряд с финансовой грамотностью и умением плавать против течения? Потому что в этом случае рухнет вся хрупкая конструкция. Если признать, что ложь — это инструмент, столь же необходимый, как умение читать и писать, то что останется от безупречного фасада морали? Останется лишь голая, жестокая правда: мы не стремимся к искренности, как таковой. Мы отчаянно жаждем комфорта и душевного равновесия.

Она вернулась домой глубоко за полночь. Муж спал, свернувшись калачиком на диване, словно пытался спрятаться сам от себя. Она бережно разбудила его, и они молча, привычно прошли в спальню. Их пальцы сплелись в крепком, но холодном рукопожатии — жест, отточенный годами совместной жизни, бессмысленный ритуал, лишенный былой страсти.

В этой короткой, лишенной красок, бытовой, никому не интересной лжи заключалась вся горькая правда об их отношениях: правда о заключенном договоре, о сделанном выборе, о том, что они предпочли безопасность зыбкому хаосу иллюзий, отвернувшись от правды чувств. Они не лгали друг другу постоянно. Они лгали ради друг друга, ради сохранения этого хрупкого мира, который они кропотливо возвели вместе из осколков молчания, коварных полуправд и взаимных, изматывающих уступок. Их любовь умерла, но осталась привычка, дружба, сожаление и страх остаться в одиночестве.

Ложь — это вовсе не отсутствие правды. Это ее причудливая тень: искаженная, вытянутая, порой откровенно уродливая, но неотступно следующая за нами по пятам.

Не значит, что нужно сломя голову кидаться в омут лжи, сея ее направо и налево. Нет. Это значит лишь то, что стоит, наконец, перестать отводить глаза и признать: все мы врем. Это наша странная, неудобная, но неотъемлемая природа. Мы — существа, говорящие на двух языках одновременно: языке фактов и языке тех правд, которых нам так отчаянно не хватает. Жизнь терпит эту ложь. Общество мирится с нею, пока та не становится слишком громкой, слишком опасной, пока она не начинает раскалывать чужие судьбы. Мир прощает «невинную» ложь, ту, что служит социальным смягчающим материалом, что оберегает покой и спасает от ненужных сцен: ложь во спасение, ложь для комфорта, ложь как щит, ту ложь, что не задевает никого, кроме нас самих, ту, что тихо живет в пространстве между «нормально» и «как день?», ту, из которой построены хрупкие, но такие необходимые стены нашего общего, вымышленного мира, где мы все немножко не те, кем являемся на самом деле, но именно те, кем мы друг для друга согласились быть.

Стоя в прихожей, вдыхая аромат спагетти, приправленных безысходностью , она точно понимала, что их брак — это давно не памятник любви, а тихое, молчаливое соглашение о взаимном праве на эту самую «незадевающую» ложь, о праве на тихий бунт в баре и на сон перед телевизором, о праве иногда, хоть ненадолго, становиться для кого-то другого или просто для самого себя тем, кем ты не являешься, но кем ты, в самой сокровенной своей правде, всегда мечтал быть.