Сказ о Лесном Хозяине

Глава 1

Вокруг простирался бескрайний простор зеленоватой прохлады. Воздух был чист и прозрачен, напоенный ароматом влаги и прелой древесины. Гигантские ели и сосны протягивали свои мощные ветви высоко в небо, создавая тенистую крышу. Сквозь нее солнечные лучи мягко просачивались золотыми нитями, играя бликами на влажных коврах мхов и хвои. Всё смешалось в одном дыхании: запах древесной смолы, свежесть болотистых луговинок, легкая сырость оттаявшей земли.

Весна вновь заполнила мой старый дом, затопила собой всю округу, наполнив жизнь новым смыслом. Каждое дерево обладало собственной душой, каждая прогалина была украшена ярким цветом, каждая лужица отражала звёзды небосклона. Мой лес жил особенной жизнью, богатая тайнами и загадками, даря тепло уюта и чувство благоговения перед его величественным великолепием.

— Весна наконец-то пришла, — я прикрыл глаза и принюхался. Пахло легким морозцем, но воздух уже был пропитан теплом.

Снег почти сошёл, солнце ласково касалось крон деревьев, и с сосновых иголок стекали тёплые капли. Среди тишины медленно шевелился могучий ствол старой березы, её тонкие ветви дрожали, оживляемые дыханием прохладного утреннего ветерка

Среди густой поросли папоротника мелькали осторожные существа: рыжие белки перебегали с ветки на ветку, лосёнок робко прятался за матерью, птица-трясогузка стремительно ныряла меж тонких ветвей.

Где-то вдали журчал прозрачный ручей, вплетаясь серебристой лентой в толщу зелёных волн леса. Его мерное течение было успокаивающим аккомпанементом этому месту, моему месту, где время замедлялось, а душа ощущала себя частью необъятного зелёного океана, вечно существующего вне человеческого измерения.

Среди богатых елей, которые служили мне домом, я уютно пристроился около старой березы, листва которой служила мне мягким одеялом. Из далека я больше был похож на большой пушистый ком серовато-зелёного мха. В любом случае в мои места забредали только молодые любопытные животные, людским духом тут даже не пахло.

Я потянулся на своей мягкой подушки из мха и большой пушистый ком надо мной пошевелился. Постепенно из рыхлого покрова вылезла моя длинная рука с тонкими пальцами и сухой кожей, покрытыми тонкой шерстью. Затем показалась голова с длинными спутанными волосами цвета коры и бородой, похожей на лишайник.

Да, я Леший — владелец и страж этого прекрасного леса. Я посмотрел на мир широко открытыми глазами и моргнул. Они слегка слезились от зимнего сна.

- Ах, весна... Наконец-то солнце вернуло теплоту в мою старую голову.

Природа вокруг снова пробуждалась, издавая первый голос возрождения. Моя грудь наполнилась гордостью и глубокой любовью к каждому элементу моего леса. Теперь начинался новый цикл заботы и ответственности.

- Как было сладко спать зимой под снежным покрывалом! Эй, мой хороший лес, приветствую тебя! Вот и опять мы будем веселиться вместе...

Я почувствовал легкую радость внутри, и ветерок, игравший в кронах, словно подхватил это чувство — он стал теплее и нежнее, а солнечные зайчики на мху закружились в причудливом танце. Сердце наполнилось гордостью и ответственностью за этот лес, где каждый листочек знал моё лицо, а каждое животное доверяло мне свою жизнь. Медленно встав на ноги, я вытянулся во весь рост, похрустывая суставами, и сделал глубокий вдох. Лёгкий холодок весны проникал сквозь льняную рубаху, приятно освежая кожу.

Сердце радостно колотилось в груди, когда увидел первые цветы на поляне. Это было начало нового цикла жизни, и я снова испытывал гордость и ответственность за заботу о каждом деревце, каждой травинке, каждом животном, которое живет в моем доме.

Медленно встав на ноги, я сделал глубокий вдох. С каждым движением моего тела лес откликался: там, где ступила моя босая нога, на влажной земле моментально распускались бледно-голубые цветы сон-травы, а выдох мой разнёс в воздухе мерцающую пыльцу, заставляя папоротники потягиваться и разворачивать свои завитки быстрее.

Я потянулся и громко зевнул, шумно втягивая свежий воздух, чувствуя запах влажной земли и свежей зелени. Стоял и жмурился от удовольствия принимая благодать этого дня. Каждый вздох леса отдавался болью и радостью в моей душе. Эти деревья были моими детьми, друзьями, родными сердцу созданиями. Я чувствовал их рост, страдания, счастье, и сам становился частью всего происходящего здесь.

Лёгкий шелест ветра пробегал по кронам, заставляя верхушки деревьев негромко перешёптываться. Влажная почва пружинила под ногами. Тишина леса была обманчива: её наполняли шорохи насекомых, постукивание дятла, далёкие крики птиц и шаги зверушек — еле уловимый гул жизни.

Легкий холодок весны проникал сквозь плотную ткань моей длинной льняной рубахи, приятно освежая кожу и вызывая желание вдохнуть еще глубже этот чистый лесной воздух. Тишина леса была обманчивая: едва слышимый шорох насекомых, тихое постукивание дятлов, далекие крики птиц, переливчатое эхо шагов зверушек по опавшей хвое наполняли пространство еле уловимым гулом жизни.

Рядом со мной кусты начинают чуть заметно колебаться, как будто пробуждаются вслед за своим хозяином. За мной.

Небольшие белые цветочки примулы весело качались на тонких стеблях, словно маленькие феи танцевали танец возрождения. Ветви старых елей казались руками великанов, бережно поддерживающих небесный свод над землей.

Я наклонился и нежно погладил шершавую поверхность огромного бука, шепча нежные слова:

— Ну вот, мои хорошие, отдохнули достаточно. Давайте просыпаться и радовать меня своими звуками и красками.

Затем я поднял взгляд вверх, глядя на сияющую синеву неба меж крон деревьев и широко улыбнулся и уверенно направился дальше, рассматривая пробужденный лес.

Меня манило в свой утренний лес, и я поспешил проследить за каждым уголком и защитить покой этих прекрасных зелёных просторов.

Из-под корневища старого дуба высунулась пара маленьких глазок мышонка-полевки.

- Доброе утро, малыш, - прошептал я.

Я поднял руку, и с кончиков моих пальцев скатилась росинка, упав перед норкой и тут же превратившись в крошечную спелую земляничину. Полевка, на мгновение заворожённая, схватила дар и скрылась в укрытии, но уже без прежней паники.

Я зашагал по пружинистой хвое и смотрел по сторонам будто заново знакомясь с родными местами. Где-то сверху застрекотала белка, приветливо маша хвостиком, словно сообщая всему лесу о моем приходе. Я помахал ей рукой, тихо усмехнувшись: кажется, среди жителей моего дома давно ходят слухи о пробуждении хозяина леса...

Деревья откликнулись, и их шелест сложился в чёткие, понятные лишь мне слова: "С возвращением, старина". Старый дуб скрипнул корой, словно пытаясь обнять меня ветвями поближе.

За соседней полянкой вспорхнула стайка синиц, заливаясь звонким щебетом. Маленькие крылатые души радовались солнцу, своему весёлому началу дня. А рядом небольшая ящерица, сверкая изумрудной чешуйкой, скользнула вдоль поваленного ствола, оставляя след солнечного света на гладкой поверхности дерева.

Луч солнца вдруг коснулся моей руки, грозя обжигать её приятностью тепла. Лес постепенно оживал, открывая всё новые грани своего очарования. Каждая ветвь тянулась навстречу свету, каждый листик расправлялся, радуясь обновлению жизни.

Время текло неспешно, как лесной ручей, и вот солнечное золото сменилось призрачным серебром сумерек. Тени сплелись в причудливый узор, а воздух застыл, наполненный тихим ожиданием. Я чувствовал, как с первыми звёздами на небе просыпается древняя сила, знакомая мне до боли, до слёз. Наступал миг, когда граница между мирами истончается, и лес готов был явить свою сокровенную душу.

Я давно ждал этого. Ритуал «Звёздного вальса» — не просто праздник, а дыхание леса, его истинное пробуждение. Пока последние лучи дня цеплялись за макушки сосен, я сплел себе венец из первых цветов и орлиных перьев, что нашел на тропе. Кожаные браслеты, помнившие руки моих предшественников, тихо поскрипывали на запястьях. Стоило лишь туже подтянуть пояс из лыка — и я был готов стать проводником для этой ночной симфонии.

И вот она пришла. Полная луна, огромная и безмолвная, поплыла над лесом, заливая его молочным, живым светом. Под её взглядом зазвенела не только листва — зазвенел сам воздух, наполняясь тысячью голосов, похожих на хрустальные колокольчики. Из глубины чащобы, будто из-под земли, поплыл старинный мотив. Это был не звук, а сама память леса, его тоска по весне и радость бытия, сложившаяся в мелодию.

Я шагнул на поляну, и лес затаил дыхание. Мои волосы, цвета старой коры, сами собой сплелись с побегами дикого хмеля, а кожа налилась смуглым зелёным отблеском. Я поднял руки, и мои пальцы, длинные и узловатые, будто ветви ивы, прочертили в лунном свете первый знак.

И лес ожил.

Не просто зашевелился — воспрял. Величественные ели, сбрасывая оцепенение, выпрямили свои лапы и медленно, словно входя в холодную воду, начали поворачивать мощные стволы. Сосны, всегда такие строгие, пустились в плавный хоровод, а липы, их гибкие спутницы, зашелестели листьями-монетами, осыпая танец серебряным дождём. Это был не просто танец, а разговор, давно заученный и вечно новый. Я лишь задавал ритм, а они — мои дети, мои великаны — дышали и двигались в унисон с биением моего сердца.

Старые дубы, хранители мудрости, вступили тяжело и важно, их раскачивание было похоже на биение гигантского сердца земли. А молодые осинки, нетерпеливые и резвые, звонко хлопали листвой, подгоняя вальс. Берёзки, стройные и бледные в лунном свете, изгибались с такой грацией, что, казалось, вот-вот оторвутся от земли и уплывут в самую высь.

И тут я увидел самое прекрасное. С каждым моим шагом, с каждым взмахом руки из-под ковра хвои раскрывались спящие цветы — синие колокольчики и белые росинки-недотроги. Они кружились в танце, подхваченные невидимым вихрем, а сброшенная ими роса повисала в воздухе, превращая поляну в туман из алмазной пыли.

В этот миг я не был хозяином. Я был струной в этой лютне, каплей в этом океане. Гордость? Нет, нечто большее. Это было смирение и восторг от причастности к вечному круговороту. Мы были единым целым: я, деревья, луна и ночной ветер, напевавший нам свои сказки. В этом танце стиралось всё — время, заботы, одиночество. Оставалась только чистая, первозданная магия.

Музыка стала стихать, тая в себе, как уходящий прилив. Последний аккорд прозвучал тихим вздохом, и деревья, тяжело дыша, замерли на своих местах, снова став просто деревьями. Но в их коре ещё пульсировала энергия, а в воздухе витал сладкий запах цветущей черемухи, распустившейся за три минуты вдохновения.

Волшебство отступило, уступив место ночному покою. Лес снова погрузился в свои тайны. Где-то хрустнула ветка под лапой рыси, сова ухала в чаще, и доносился далёкий волчий вой — это была уже другая симфония, симфония ночной жизни.

Я стоял, вслушиваясь в этот шёпот. Довольный и умиротворённый. Прошедший день и эта волшебная ночь были бесценным даром. Тело просило отдыха. Я направился к своему укрытию — неглубокой пещере меж корней старого дуба, где на мягкой подстилке из папоротника и сухого мха меня ждал сон.

Устроившись, я зевнул, и последнее, что я чувствовал, погружаясь в пучину сна, — это сладкую уверенность, что я не просто в лесу. Я — его часть. Я — камень, дерево, тишина между звездами. И покуда бьётся моё сердце, этот лес не будет осиротевшим.

Едва первые лучи солнца, острые как лезвия, коснулись макушек вековых елей, я уже был на ногах. Вернее, на ветвях. Я встретил рассвет на вышине, сидя в развилке могучего сука, и наблюдал, как ночь отступает, уступая место дню. Небо сперва вспыхнуло багровым, а затем выдохнуло чистое золото, залив им спящий лес.

— Красота… — прошептал я, и отзвук моего голоса, тихий, как шорох паутины, спугнул какую-то пичужку. Та с испуганным чириканьем метнулась вглубь крон. — Глупая, — я по-доброму улыбнулся, ощущая, как сквозь кору дерева ко мне струится тепло пробуждающейся жизни.

Вид отсюда открывался бесподобный. Мои владения простирались до самого горизонта. За речной лентой, на самой опушке, ютилась человеческая деревенька. Оттуда доносились утренние звуки: крики петухов, мычание сонной скотины, первые удары кузнечного молота. Я наблюдал за их суетой, как наблюдают за жизнью в муравейнике — с отстранённым любопытством. Их мир был так близок и так далёк.

Спустившись с поднебесья, я отправился обходить владения. К полудню, когда солнце стало палить вовсю, я укрылся в гуще папоротников, превратившись в ещё один теневой узор, в ещё один шорох среди тысяч других.

Именно тогда лес подал мне тихий, тревожный знак. Не громкий крик, а скорее сбитый ритм. Дрожь земли, передаваемая от корня к корню. Чужой.

Глубоко в чаще, куда даже звери заходят с оглядкой, на поляну, окутанную зелёным полумраком, вышла маленькая, неуверенная фигура. Мальчик. Его глаза, широко раскрытые, блуждали по стволам великанов, в которых смешались восторг и животный страх. Он был потерян. Не просто сбился с тропы, а забрёл в само сердце леса, туда, где правит старая, дикая магия.

Я замер, слившись со стволом старого вяза. Моё тело стало рельефом его коры, волосы — струящимся мхом, а глаза — двумя притаившимися в тени светлячками. Я не просто видел его — я чувствовал его. Его маленькое, колотящееся от страха сердце было как трепетная птичка в моей ладони. Его дыхание пахло чужеродным — дымом домашнего очага и свежим хлебом.

«Что привело тебя сюда, дитя? — потекли мои мысли, тихие, как сок под корой. — Погнался ли за пестрой бабочкой? Или лес позвал тебя сам, чтобы испытать? Или просто заблудился?»

Я был невидим. Неподвижен. Я был сам Лес, наблюдающий за пришельцем. Каждый его неуверенный шаг отдавался во мне лёгкой болью, будто кто-то наступал на краешек моего существа. Он озирался, и его страх, кислый и резкий, разливался по воздуху, пугая лесных духов, и они затихали, приникая к земле.

"Не бойся, — мысленно шептал я ему. — Я не твой враг. Пока ты не причиняешь вреда, ты — мой гость. Хотя и непрошеный".

Я мог бы напугать его. Шевельнуть веткой, внезапно возникнуть из-за дерева. Лес послушно бы откликнулся на мою волю, сгустив тени, завыв на самый жуткий лад. Но зачем? Его чистое, неомрачённое любопытство было дороже минутной забавы.

Он заметил узкую, едва заметную тропинку — ту, что я позволил ему увидеть, чуть сдвинув ветви папоротника. Облегчённый вздох мальчика прозвучал для меня громче, чем раскат грома. Он ринулся вперёд, к своему миру, к запаху хлеба и дыма.

Я остался в своём зелёном храме, слушая, как его шаги затихают вдали. Тишина, нарушенная его приходом, снова медленно заполнила поляну, но теперь в ней звенела нота чего-то нового. Память о визите.

Я улыбнулся, и моя улыбка была похожа на трещину на старом пне — грустную и добрую. Он ушёл, унося с собой крупицу нашей тайны. И лес снова был целиком моим. Моим для охраны, для заботы. Чтобы в следующий раз, когда забредёт сюда чья-то чистая душа, он встретил не ужас, а лишь древнее, молчаливое чудо.