Сказка о писателях, их произведениях и замечательной площадке АТ

Кто шагает дружно в ряд? Наш писательский отряд!

Дружно выводят начписы детишек на смотрины - кто повесть, кто рассказ, кто роман притаранил. Одни детушку причешут, другие оденут, пригладят и «Чупа-чупс» на дорогу дадут. Третьи же напялят на дитятко кой-какую одежонку и вытолкнут под зад, у них таких много, кажную неделю новое чадо плодят. Плодиться вам – не переплодиться! Есть и такие, что с ненаглядным чадушком носятся, как курица с яйцом, в глаза тычут: «А мой особенный!» Надеемся, не дефективный, нонеча особенный – синоним дефективного. А другие выстраданного, многолетнего, как бог Шива, тремя руками прикрывают. Откуда третья рука? В процессе беременности отросла. Тут отрастет… за двадцать-то лет.

Вот стоит в стороне скромная повестушка: в косах бантики, кудерьки возле ушек. Не прыгает в глаза, не курит за компашку, не чатится… Кто ее заметит? Обходят стороной женихи, а повесть красивая… А вот мальчик-романчик. Всем хорош, да молчалив больно. Скромняга-парень. Что ж ты молчишь, миленький? Родители, вы его говорить научили? Да тут орать надо, чтоб заметили! Слышите, какой гвалт стоит?

А вот однояйцевые близнецы – все из одного семейства. Как под копирку: Маша, Няша и Клоняша. Ой, простите – Милаша. Все равно одинаковые с лица. Серия- с.

А вот рассказик. Хорошенький! Только уж очень мал. Лепечет что-то: ме, бе. Ты уж подрасти, милок, потом приходи.

«Особенного» всё вперед выталкивают. Да поняли, поняли мы, что не… дефективный. Правда, чтой-то ручки кривеньки, и ножки не удались… Что говорите? Особенности развития? А вы точно не… ой, по темечку! больно же! Да еще трехтомником! Что ж он у вас так разъелся? Аппетит хороший у мальчика? На диету его, он же у вас скоро в ноутбук не поместится!

А эти буйные все дерутся, места им мало. Распихивают чужих детей, роман пнут, рассказ припечатают, повесть за косу дернут. То ли боятся, что их собственных чадушек не заметят, то ли бантики в косах очень уж хороши, а своих не припасли… Бывает.

Метры и полуметры в стороне стоят. Курят. Не, не нервно. Просто курят. Им чо, они многодетные, детки взрослые, с регалиями из прошлой жизни… Курите больше. В стороне. Вон вас дефективный – молчу! особенный - обскакал. В топе красуется. Ножки кривенькие за эталон выдает. ПоЧитатели требуют прокрустова ложа для всех остальных – дабы ножки под один кривенький знаменатель подвести. Наверно, чтоб в глазах не рябило от разнообразия.

А вот парочка – гусь да гагарочка – книжками друг друга дубасят, по голове и другим частям тела. Пух и перья летят – пух у гуся, перья у гагарочки. Кому чувствительнее, не ведаю. Что не поделили? Да кто ж их знает! вчера делили вчерашний день, позавчера – прошлые даты, а намедни спорили, на какой глубине в 13-ом столетии мухи боронили капусту в летнем саду. Разметав на клочки по заулочкам - Шапину на перину, - приговорили, что сад был эдемский. Про глубину вспашки благополучно забыли, и слава те господи, а то было бы у Шапина две перины.

Ой! А этих кто ж так обрядил? Там рванинка из словца, здесь заплатка из предложения… С миру по нитке – косноязычному на рубашечку… Вроде и парень бел и румян, и девчонка милашка, а одеты черт знает во что. Рукавчики неровно прострочены, штанины одна длиннее, другая короче, русский язык из всех прорех торчит. А всего-то орфографию с пунктуацией подровнять, глядишь, рукавчики на место встанут.

На цыпочках тянется романчик, легонький, как воздушный шарик. Написан просто, читается легко, забывается еще легче. Родители, прицепите его хоть к глоссарию, может, вес наберет! да не к такому же увесистому! Вон читатель надорвался, еле ноги волочит, знания к земле придавили…

А вот и критик наш румяный. Не-е, румяный был у Пушкина, наш – подрумяненный. В маскировочном индейском раскрасе, дабы собратья за своего не признали, с мешочком гречки и боевым бумерангом наперевес, на бумеранге надпись: «А мне не нравится!» На обратной стороне: «Не мой жанр». Расходись, щас бросит!................ Все, отбой тревоги. А что вы хотели, это же бумеранг. Ничего, гречки поест, очнется.

Опять гусь и гагара блох друг у друга ищут. Да у вас уж и перьев-то не осталось, бегите, видите, собака-обижака идет! Присматривается к робятишкам, принюхивается, как дух учует, сразу в зубы и в карцер! В бан, то есть. У него в бане пол-АТ парится, веников на всех не хватает. Хоть бы шаек лишних притаранил, парку поддал, чистоплотный наш. Уже сесть негде. Изможденные длительной баней чс-ники из-за клетчатых окон взирают с тоской: доколе?? Но лукавая хитринка прячется в их глазах, на задубелых лицах нет раскаяния. Ох, прав обижака, народ здесь тертый, буйный, упертый в свою истину, и не выбьешь ее ни вениками, ни шайками. Пусть парятся. А то ишь, чего надумали - сметь свое мнение иметь. Пусть имеют – в карцере. Ну, в ЧС, то есть.

В задних рядах честной братии лисьи мордочки. Хитрющие! Чужих детушек оглаживают, в глаза лыбятся, а за спиной – хрясь минусовой линейкой, н-на по затылку! Обернулся, чешешься – пустота. Угадай, чей фант? Гы-гы-гы! Минусаторы, мать их в душу. Развлекаются. И льет начпис горькие слезы, наблюдая, как тает динамический рейтинг, мать его… И заветная его мечта: поймать за руку неуловимого джо - и отрубить на хрен! – по кусочку, по кусочку! - с наслаждением…

Рядом пересчитывают своих овец… т.е. детушек, взалкавшие КС. Стригут густую (или не очень) овечью гривку, оглядывают соседа: а у него больше! И выталкивают новых деток, позабыв даже причесать. Некогда! Сами мы неместные, позолотите гривку!.. Как царь Кощей, над златом чахнут, стригут золотое (или не слишком) руно…

А вон гении кучкуются. Очи горе, вдохновенный перст у лба, в зубах куриное (за неимением другого) перо, на короткой ноге с поэтом Пушкиным:

«Ну как, брат Пушкин?»

«Да так, брат…»

Чтоб об их гениальности никто не забыл, периодически напоминают сосайтникам о своем величии, милостиво протягивая кончики пальцев для поцелуя. Тот, кто руку, кормящую млеком чистого разума, ненароком куснет, получит плюху – у гения длань тяжелая, а голос подобен Иерихонской трубе: как взвизгнет - весь сайт сбежится, мало не покажется. Кто тут нашего королька обижает?..

Рядом словоборцы – длиннословы и короткословы. Пикируются. Поскольку у длиннословов пики длиннее, колют они поглубже; короткословы берут численностью, древками противника забивают. Длиннословы идут в наступление, как щитом размахивая страдальцем Пушкиным, крестят неверных «Онегиным» и «Капитанской дочкой». Короткословы поэта за кудри – и в рукопись: смотри, что накарябал, сукин ты сын! Кто ж в 21-ом веке так пишет? И обороты не те, и слова – откель ты их выкопал, Пушкин?! Из словаря Ожегова, говоришь? Сжечь вместе со словарем! С парохода современности его уже сбрасывали…

Р-разойдись! Квака-забияка идет! Задирает начписов, бицепсами поигрывает: выходи, народ, на честной спор! На вот честный-пречестный! Я, грит, хартию вольностей цалую - взасос и разно, - а также голову на отсечение, пламенную клятву да коренной зуб даю, что за вольный обмен мнениями ни единого барана в нокаут не отправлю. Аль басурмане мы, иль скифы мы, с голодными и жадными очами, шоб за прения – да левый хук!............ Кане-ешно! Левым хуком не будет… со свинга начнет. Сразу – н-на! – и в челюсть! А там за ноги – и в бан. Водичкой в морду плеснет: охолонись малость! на кого клавиатуру поднимаешь, слабак! понимать надо, что на этом сайте есть только два мнения: Кваки и …неправильное.

Неформатчики в углу тусуются, спорят, кто из них неформатнее. Один пишет слева направо, другой – вдоль поперек, третий по диагонали херачит – мол, на АТ и так сойдет. Четвертый вообще вместо слов рисует кубики, ажно язык высунул от напряжения. Пятый гонит голимое чтиво, но уверяет собратьев, что нонеча неформат так и пишется, даже название изобрел: Чтиворус, или Современное Чтиво, - и звучит полновесно, и респектабельность придает – как залетевшей невесте - штамп в паспорте.

Так-так, зомби-всезнайка тащится. Носом ворочает, начписов вынюхивает. Глаза белые, зубы в оскале. На костылях - ибо знания того… прихрамывают. За собой простыни комментариев тащит; как пост учует – прыг на автора, комментарий на голову, другой, третий; начпис потеет, задыхается… При попытке жертвы прорвать заграждения зомби впадает в транс, трясется, извергает пену аргументации. Единственное спасение – выставить перед собой Википедию и Большой Академический словарь, сложенные накрест. Однако это не всегда помогает. Самое надежное средство избавиться от зомби – вбить ему в сердце осиновый срок в бане.

А вот там - эй-эй! - поосторожнее! на той полянке клещи водятся. Как какие? Кровососы обыкновенные. Увидят читателя на странице произведения – скок, и давай крофф сосать. «Как вам наши герои? А как антураж? А как шерстка блестит на харе у персонажа?» - ну прям один в один сиделец в лавке! Ему вежливо отвечаешь: да-да, как у вас мило! - и к выходу. Не пущает. За пуговицу держит, родословную героя до седьмого колена со всей велеречивостью перечисляет. Мнешься, вздыхаешь, с ноги на ногу переминаешься, лепечешь с кривой улыбкой: да я ж только спросить! я, хозяин, вообще мимокрокодил мимо проходящий!.. Не унимается гостеприимный сиделец. За полы сюртука хватает: «А вон там глянь, добрый молодец! А вот тут посмотри!» Вслед кричит: «А вот тут чего предложу-у-у…» Подхватишься – и бежать, удираешь и крестишься, и в другой раз обойдешь полянку гарную стороной, а то опять клещей из шкуры тянуть придется - пинцетом.

А на блогерной дорожке стерегут папыкарлы, день-деньской строгают посты о ненаглядных детищах. Оповещают папы на весь белый свет о самочуйствии своих буратинушек. Вот буратинушка вылупился из бревна, вот он сожрал, подлец, луковку, вот вот заначку у папыкарлы стырил – одну монетку, вторую, пятую… Да как замысел родился выстругать из полена – ни у кого не родился, а у папыкарлы – пожалуйста. И родовспоможение не понадобилось. И сверчков сосчитает, и золотой ключик замерит, и родословную лисыалисы распишет до двенадцатого колена, и ее отношения с буратинушкой и с котомвасилио во всех подробностях обсосет, с привлечением старика Фрейда… И бежит заплутавший литератор, зажав уши, прикрыв глаза, и пролистывает новостную ленту, пытаясь проскочить между, и, взалкав литературных радостей, напрасно ищет обстоятельных статей об искусстве, их нет, нет, все заполонили безумные папыкарлы…

А вот и аристократия местная – бумажники, то бишь авторы с печатным изданием. Так человек и человек, а как напечатался в издательстве – сразу прорезались и корни дворянские, и зубы мудрости. Все четыре. Разом. К уже имеющимся тридцати двум. И неважно, что дворянство мелкопоместное, и самому приходится корове сено носить, зато буковки бумажные, и всех знакомых можно осчастливить – ну, тех, кого получится выловить. На критические способности, однако, наличие дополнительных зубов мудрости оказывает обратное воздействие: отныне свой благосклонный взор обращают оне исключительно на тех, кого выхваляют братья-мелкопоместники, или на тех, у кого заведется личный мелкопоместный пегас, пусть даже с литературной точки зрения безнадежно хроменький…

Что за крики опять? А, это рецензента поймали. Поймали и волосья выдергивают – с одной стороны читатели, с другой – автор. Вокруг зрители на скамеечках, попкорн жуют, шумят, скандируют:

«Правду, правду!»

И:

«Рецензента на мыло!»

А еще:

«Гони бабло, кукух!»

Тихо, тихо! Вот и наши администраторы. Все успокоились, выстроились по ранжиру, то есть по рейтингу, присели на стульчики. Сейчас, ребятки, Сережа Шапин зачитает новый устав...

Опя-ять! Сколько можно! По прошлому нельзя было чихать и плеваться, по нынешнему плевать можно, но только в чихающего. За удачный плевок баллы удваиваются. Рецензентов в угол поставили, красными флажками огородили – по три на угол. Обернется отзывант направо, вознамерится искренне, прям от души, вознести похвалу – оборотни-начписы в клочки разорвут, нацелится влево со своим веским «фи» – вампиры-читатели присосутся. А прямо рванет - автор грозит рогатиной… Бяда. Уткнулся горемыка носом в обои и воет: «Шапин, а можно мне из угла выйти? Я больше не бу-уду… Честно-пречестно! Буду отзыванции писать исключительно бескорыстно, а если надо - автору доплачу, мамой клянусь!»

И чего стонет, вон намедни одного заарестовали – да в АТ-шный острог! На две недели на хлеб и воду. За что? Голых баб рисовал. Хи-хи, а мы видели! Этого за баб, а тех двоих за усы, что дяденьке Ленину присобачили. А, у него уже есть усы? так они казацкие малевали и оселедец на лысину зафигачили. Ленин, он же на треть казак был. А вы не знали?

О, а вон Пашка Отморозков идет. Мороженку жрет, губы галстуком вытирает. Чтоб не слиплись, когда голосить начнет, что, дескать, правила нарушают. Как усечет, что флажок рецензенту сняли, тут же в крик - что сирена пожарная. «Люди добрыя-а, - голосит, - это что жа получается! Я, Пашок, прошлый мертвый час в углу отстоял, когда флажок скинул, а энти тихуют, и им ничо, можна? Непоря-а-док! Шапин, а Шапин, а чё им можна, а мине нельзя-а? Поставь их тожа в угол...» - и ноет, и ноет… Кинешь уж этот флажок – да подавись ты... Отморозков.

Ш-ш-ш! А кто ж это к нам пожа-аловал? Ой, девки, величальную голосите! К нам приехал, к нам приехал наш читатель да-ра-го-о-ой! Походкою важной, в спокойствии чинном шествует по рядам, заложив руки за спину, самый главный человек на писательском сайте. Мошной потряхивает, лайком подмаргивает, комментарием рейтинг повышает… родной!

Вот, брезгливо подобрав штанины, волочится читатель взыскательный, осматривает авторский рынок в лорнет – в этом литературном болотце ему пресноводно и душненько. Где акулы пера, вопрошает? где рыцари литературы? где лауреаты и номинанты? Потеряв лорнет и терпение, бежит наощупь, отряхивая обшлага брюк… Подожди, милый! Ты еще не всё прочитал! еще не все… 20 миллионов произведений.

Девица красная, поджав губы, с купцом торгуется. Перетряхивает товар: а много ль эмоций в сюжет положено? А страсти-мордасти достаточно? а сколько весит любовь-морковь? Да пригожи ль образиной герои? Картинки смотрит на свет - на наличие водяных знаков, а то подсунут еще квазиморду какую-нибудь… И конец благополучный не забудь пристегнуть, слышь купец! ЛЫР без хорошего конца, что карась без хвоста – никакого вида.

А вон смотри – экземпляр. Едва на ногах держится. Упал! И дух от него… Конечно! Бояркой прет. Ох-хо-хо, это наши запойные… боярку хряпнут, попаданкой занюхают, а как проспятся, бегут к автору проду клянчить на опохмелку. Автор - он же хитрый, шельмец, сначала выставит бесплатный фрагмент, подсадит читателя на роман, мол, пей-читай, дорогой, сколько в голову влезет! а потом – р-раз, и сделает платное чтение: хочешь еще – плати-и! А тот привык, у него похмелье, тело просит проды (души к тому времени у него уже нет). Последнее в ломбард тащит, чтоб только дозу… ой, проду перехватить. Жалкое зрелище. Речь у бедолаги за период чтения атрофируется, мозговые извилины укорачиваются, длинные предложения вызывают тошноту и утомление. Без проды начинается ломка, и мир видится в устрашающе реальном свете. Лечение одно: классика в лошадиных дозах. Вон доктор идет, в руках антидот - «Война и мир», все четыре тома, полностью. Смотри, пополз, пополз! держи его! это у него на Толстого реакция… Суровый старец на них издалека действует.

Кто шагает…

О, а вот и Ната ходит, скалится. Весело ей. На себя посмотри! Кавычки, многоточия, многозначительные тире… Ната! Убери, наконец, кавычки!