Сказка о солдате

Слушайте, люди, да услышьте! Слушайте старого сказочника, что в город к вам на рассвете пришел. Много я сказок слыхивал на веку своем, не счесть уж сколько. Полон свет белый чудес, что твоя корзина яблоками, всех даже и пером не описать. А сказка завсегда правду скажет, наставление даст доброе, молодых уму научит ,да и старикам не повредит о совести вспомнить. Много их знаю, о долинах и горах, о богатырях могучих, да королевичах хитрых, о доброте ли, о дружбе, али подлости человеческой, и развеселые, и грустные, и с присказкой, и правдивые. Вот и расскажу вам сегодня сказку добрую, грустную, да правдивую, что глазами своими наяву видал, как вас сейчас вижу.

Шел раз по дороге солдат удалой, ать-два, ать-два! Кончилась в ту пору война, отслужил солдат свою службу ратную, вот и домой возвращался. Показали мы германцу с туркой, где раки зимуют, век еще побоятся в землю нашу походом ходить, да грабить-насильничать над людом простым. В пух и прах неприятеля разбили, насилу ноги унес с земли нашей обширной, да только не спало его то - гнали его до самой столицы вражеской, как вора тыном. Оно завсегда так было - хлебосольна земля Русская, да гостеприимна, но только если кто с мечом к нам придет, с ним же и погибнет, издавна так заповедано.

А солдат-то наш непростой был. Аксельбант начищенный, сапоги лаковые, на груди орден от государя лично за храбрость, да службу верную. Такой кому попало не дают! А нашему солдату дали, да десять рублей в придачу на дорогу. Шел он себе, песню в усы насвистывал, ать-два-не робей! Ждала его дома супружница, да сын малый, а вокруг - слава да почет победителю. Да только не нужна ему была слава, ему и ордена своего хватало, а вот за счастье земли родимой, за саму жизнь ее, был готов он отдать свою, и не было ему больше счастья, чем небо, голубое да мирное. Так и шел он, да и забрел в трактир. Взял себе каши с хреном, да и давай столоваться.

- Чего жрешь? - услышал он вдруг голос горбуна в балахоне, - небось, радуешься?

- Чего тебе, мил человек? Спасибо за приют тебе, да товарищам твоим.

- Победе своей радуешься, солдатик?

- Не только моей, да нашей общей! И твоей тоже.

- Да, конечно, конечно... Помяни слова мои, она тебе костью поперек горла станет.

- Да я тебя! - солдат замахнулся на странного человека, - что ж ты за дрянь говоришь, бестолочь? Разве может Победа наша опостылеть нам?

Сказал - и забыл, мало ли дураков на дороге встречается.

А нищий горбун все помнил. По правде, не был он нищим, да и горб у него был фальшивым. Вернулся он к себе на хату, взял коренья с травами, да и стал заговоры над котлом читать. Кто же повстречался солдату-молодцу? А был это злой колдун Кранц, что обитал неподалеку, местным жителям черную ворожбу делал, а в годину военную германцу верно служил, что на земле этой гарнизоном стоял. Травил колодцы, морил скот, да волхвованием черным тайком людям в головы заглядывал - а вдруг кто удумает сопротивляться захватчику? Был этот человек гнусным и подлым, самый раз немцу в лакеи, они таких завсегда привечают, да только покуда полезен будет, а там и они не церемонятся. Жил себе Кранц подлостью и злом, и бед не знал, а теперь некому ему служить стало. Чуял он - близок конец, не простят ему измены великой, вот и решил напоследок зло сотворить.

- Ты, - говорит, - солдат, - домой-то придешь, медали свои показывать станешь, да о славе боевой говорить. Да только сам через три дня взвоешь волком, ибо не будет тебе радости в том.

Взял он из сундука порошок черный, да гнилостный, что всю жизнь хранил для злодейства величайшего, да и распылил в воздух.

- Никому не нужна твоя Победа! Навеки!

Порошок-то тот был не простым, да зловредным. А был он таким оттого, что вдохнувший его будто бы с ног на голову переворачивался. В дурном и гнусном видел он прекрасное, а то, что в душе было светлым, начинал ненавидеть пуще смерти. Кто жену-красавицу любил, видел ее, словно горбатую старуху, да и бросал. А кому пьяница горький встречался, тому он был уж не пьяница, но вольная личность с правом выбора, которое только поддерживать можно. А уж кто страну Родную свою любил, тому и представала она хуже доброй редьки.

А солдату о том невдомёк, знай себе шагает, так и домой дошагал. Встречает его жена, да сын, все как и должно быть. Сел солдатик с дороги, шинель, да фуражку на крюк повесил, стало быть, снедать щами начал.

-Ну, - говорит, - жена, скучала ль по мне?

- Ох и истосковалась, соколик мой бравый, ох и натерпелась. Ничего, жизнь сейчас мирная будет, да сытная.

- Что верно, то верно, не ходить врагу по земле нашей, да не грабить ее больше. Мы новую избу отстроим, я корову приведу на двор, да и жить пуще прежнего станем!

- Мой папка — герой! Он завсегда нам поможет! - звонко засмеялся сын.

Да только дунул тут порыв ветра в окно, да и принес порошка того на понюшку. Вроде и немного совсем, да вдохнула его жена солдатова, да и вдруг говорит задумчиво:

- Так-то оно так, муж мой, да только скажи — на кой ляд понесло нас на германца нападать? Жили бы и жили себе.

Солдат аж хлебом поперхнулся, так оторопел сильно:

- Ты чего говоришь-то такое? Разве запамятовала, что германец первым на нас войной пошел, а прежде уверял в том, что не хочет того? Это хитрость все ихняя военная, вот что.

- Да? Ну ладно…

Немного порошка супруга его вдохнула, вот и боролась в ней еще мысль светлая. А сынишке, от горшка два вершка, много ли надо? Он бы и рад был побороться, да мал был еще и слаб с голоду, вот и взяло его сильнее.

- Папка, а германец, говорят, каждому ребятенку по шоколадке выдавал, чтоб не голодал никто.

- Вот-вот, - поддакнула жена, - а теперь побил твой папка германца, вот и не будет никому шоколадок больше.

-Да вы чего, никак умом тронулись? Забыли, как враг землю нашу грабил, да хлеб весь без остатка себе увозил? Что убивал он людей наших, над бабами насильничал, а детей малых в батраки к себе угонял на погибель?

- Врут все! Вон как они хорошо живут, у них и машины, и свет газовый, а мы все в избе сидим. Вот победили б они, так и у нас бы было, а теперь до конца лет в избе сидеть будем. Вот гляди, сынок, за что твой батя сражался.

Солдат от возмущения из-за стола вскочил:

- Да вы ополоумели все!

- Иди-иди! Победитель нашелся, будет он нам еще свою глупость рассказывать.

Идет солдат, сам не понимает, что случилось. Как вышло так, что супруга верная , да с сыном в придачу будто бы помешались? Не вспомнил он о горбуне на дороге, да зря! Но не до того еиу было, потому как повстречался ему сосед.

- Здорово, сосед, никак с войны вернулся?

- Да, с Победой вот, да только жена с сыном не рады мне, говорят что-то совсем странное — и поведал солдат соседу свою беду.

- Да какая победа, друг-солдат? Ничья, да и то с натяжкой. Правильно тебе жена говорила, нет никакой победы. Шел бы ты в кабак, да и напился, не нужен ты никому больше. Пей, пей горькую солдат, не суждено нам теперь просвещенной Европой быть тебе благодаря!

Себя не помня, бежал солдат по дороге, а вслед ему неслась хула, да злословие:

- Захватчик!

- Варвар!

- Кабы не ты, уже бы цивилизация здесь была!

Насилу он спрятался у канавы придорожный, себя от досады со злостью не помня. Как же так? Он, солдат простой, кровь свою за своих односельчан проливал, товарищей своих терял, а они его как врага встречают, да Победу великую, что он им руками своими добыл, хулят словами последними? Сидит, думу думает, а у самого почти слезы из глаз — куда ему, солдату, податься, окроме дома родного? Как же быть ему?

Так сидел он и сидел, как увидел, что рядом с ним сидит, виляя хвостом, большой и кудрявый пёс. Собака собакою, много таких по земле нашей бегает, корней дворовых, да нрава крутого. Сидит и смотрит глазами тихими, да грустными.

- Чего глядишь на меня так? Кушать, небось, охота? Я и сам несолоно хлебавши. Выгнали верно тебя твои хозяева за службу твою верную в награду, как и меня. Да только что у меня из съестного, разве колбаса трофейная осталась. На держи, мне, верно, без надобности уже. Что мне колбаса эта, поперек горла чтоб мне встала, как и жизнь моя солдатская...

А пёс колбасой полакомился, к солдатику нашему подошёл, сидит, хвостом виляет, да вдруг как заговорит голосом человеческим:

- Не кручинься, солдат, полно тебе душу свою травить доброе. Семь человек мимо меня прошло, а только ты сжалился, человече, да от голоду лютого меня спас. С тобой пойду теперь, помогать буду.

- Ты что, собака, по-нашему чтоль говорить умеешь?

- Умею, много чего умею! Хозяин мой, душа добрая, обучил речи человеческой, чтобы беседы вести, когда ему скучно станет. Всегда ласков был. А потом пришел враг-германец, да хозяина-старика моего и погубил от злобы, насилу я сбежал. Ну, теперь жить славно будем, коль ты нам Победу принес.

- Так ты веришь, что мы победили? - на миг солдат даже просветлел лицом.

- Конечно! Это и каждому псу ясно. А в чем беда твоя, человече? Что кручинит тебя?

И поведал солдат псу расчудесному о своей невзгоде, как жена родная из дому выгнала, как односельчане его все будто бы разом помешались, да забыли, прокляли его Победу. Как шел он один-одинешенек средь улиц пустынных, а люди ему вслед плевали.

- Беда... Не пойму никак, что же случилось? Разве что чую вот запах новый, нездешний. Будто бы сладкий на первый вздох, а на второй гнилью несет, да помоями. Не было его прежде. Не ссорился ли ты, солдатик, с кем-нибудь на дороге?

- Да на что мне ссориться? Люди добры по дороге завсегда были, помогали, кормили, да приют давали. Хлебосолен народ наш, ничего не скажешь. Равзе вот... - и поведал солдат о горбуне, которого аккурат в конце пути повстречал.

- Горбун? Не знаю о его горбе, но тот человек, о котором говоришь ты, мне знаком, пахнет он деньгами и злобой. Он при германцах по улицам ходил важный, да у нужду терпевших последнюю кроху отбирал. Куда бы не пошел, всюду запах его с ним. Найду его для тебя, отблагодарю за милость большую.

- Ай да пес, ай да молодец! Ну-ка веди меня к супостату этому, покуда не натворил он еще дел!

Сказано- сделано, долго ли, коротко, да нашли солдат с псом верным избу, где Кранц свою ворожбу делал.

- Отворяй, пес плешивый, разговор до тебя есть!

- Пришел таки! А я говорил тебе, говорил, что не будет тебе Победы. Пусть ты и победил на поле бранном, пусть заставил бежать наши орды темные, да недолго тебе на лаврах починать. Не сегодня-завтра состаришься да помрешь, и не вспомнит никто, как взаправду было. А я расскажу, все как надо расскажу! И будут думать люди, что Родина их - и не Родина, и страна - не страна, да и сами они не совсем люди. Помяни слова мои, дети твои за Победу эту каяться будут, а я погляжу. Пусть и помру однажды, да только дело мое на радость врагу жить будет. И не вспомнит никто, как ты от германцев землю родную охранил, а скажут, что ты упырь, да вор, а германец таких как ты вешал, да порядок наводил. Цивилизация-с. А теперь ты во власти чар моих, вот и видят все люди, как того я хочу.

Здесь лукавил колдун. Хоть и силен был в злодействе, да только невозможно людей так долго обманывать, никаких чар не хватит, чтобы правду-матушку заглушить. Вот если бы солдата уговорить на подлость какую-нибудь, тогда бы и держалось веками нерушимое. Вот и стал он хитрить:

- Хочешь, - говорит, сниму я заклятие, да так, что на руках тебя, как воина-победителя, носить будут. Славу обретешь, да почет. Только отдай мне пса своего, я из него накидку сделаю. На что тебе пес тот?

Будешь первым на селе своем, да и в городе, все о делах твоих говорить будут.

- Это ты ошибаешься. Не славы мне надо, и не почета, а справедливости и чести, тобой поруганной. Разве есть ли большее счастье, чем жить для Родины, чтобы она тоже была счастливой? А что до пса - шиш тебе, подавись, друзей на погибель не отдаю. Да тебе и не понять того! У тебя, верно, друзей настоящих и не было. Только о выгоде своей шкурной думаешь. Никогда не понять тебе, колдун, что такое товарищество боевое, да выручка взаимная.

- Замолчи!

- Не знать тебе, как это, когда руку тебе в беде друг протягивает. Не знать, как Родина твоя, тебя, подлеца, вскормившая, о помощи молит под сапогом вражьим! Никогда тебе не придет в голову, что служение всегда предполагает жертву, потому как не был ты человеком. Жаль тебя.

Хотел было сказать что-то Кранц, да не смог - слова злобные, будто гвозди, стали поперек глотки, ни туда, ни обратно! Все по делу солдат говорил, и нечего было ему возразить.

- Ты, чародей, всю жизнь жил подлостью, вот тебя правда и колет. Сказал бы тебе, мол сам погибай, но товарища выручай, да только нет у тебя товарищей, только хозяева, да слуги. Не бывать товарищам у того, кто подлость затеял. Если бы понял то, так и жил бы по правде, а теперь и жизнь тебе поперек горла стала. Пойдем, - сказал он псу, - это колдун все чарами своими одурманил, вот и забыли люди о правде. Нет у него больше сил.

Походил Кранц по избушке немного, сам не свой. Чары его рассыпались все, да только была у него беда посерьезнее - правду сказал солдат ему. Всю жизнь служить сволочи разной, да забыв о совести и душе - кому такое под силу? Вот и Кранца силы оставили, упал, да и помер. Никто не жалел его, ибо был то человек черный и злой. Быть может, мог бы он другой выбор в жизни сделать, да вот не стал. Поделом ему.

А солдат с другом-псом воротился в село. Встретили его сельчане с хлебом солью, да в пояс поклонились селяне за подвиг воинский, да еще и прощения просили за то, что колдовством одурманились. Простил их солдат. А чего злиться? Прошлого уж не поменять, да и не виноваты они были. Взял он пса говорящего жить к себе, и жили они вчетвером до глубокой старости. Но даже как почил наш солдат, так жива молва о его Победе! Потому как нельзя забывать человеку о том, кто он есть, и где его Родина.