Сказки моей комнаты

Бумага не горела. Она тлела — нехотя, будто сопротивляясь, оставляя после себя не пепел, а какие-то чёрные, скрюченные язычки, похожие на старые кляксы. Он сидел на корточках перед жестяным ведром, наблюдая, как огонь медленно пожирает его последнюю рукопись. "Дверь" — так назывался этот роман. История о человеке, который искал выход из собственной жизни. Теперь эта дверь закрывалась навсегда.

За окном стемнело. В комнате не было света — электричество отключили три дня назад за неуплату, — и только колеблющееся пламя освещало его лицо, подчёркивая глубокие тени под глазами. Он бросил в ведро последнюю пачку листов. Десять месяцев работы. Три отказа от издательств. Один комментарий: "Слишком депрессивно. Современный читатель хочет надежду".

Над ведром дрожал горячий воздух. Вдруг что-то щёлкнуло — это лопнул пополам пластмассовый стержень ручки, подаренной ему на двенадцатилетие. "Для твоего первого романа", — сказала тогда мама.

Пепел пахнет мелом.

Запах возник внезапно, и он на мгновение снова стал тем мальчиком, который прижимался лбом к холодным обоям, стараясь не слышать криков из-за стены.

— Опять в своей норе сидишь? — доносился голос отца. — Вылезай, нам надо поговорить!

Но он не отвечал. Вместо этого сжимал в потной ладони красный мелок — украденный неделю назад из школьного класса. Мел скрипел по стене: вертикальная линия, горизонтальная, круглая ручка. Дверь.

— Если нарисовать дверь и очень захотеть, она откроется, — шёпотом объяснял он воображаемому другу, тому самому, что жил под кроватью и появлялся только по ночам.

Друг молчал, но это не имело значения. Главное было то, что когда он прикладывал ладонь к нарисованной двери, за ней было тихо. Совершенно тихо.

Сейчас ему было тридцать. Под кроватью лежали только пыльные папки с черновиками. На стене — длинная трещина в штукатурке, удивительно напоминавшая дверной косяк.

Он потянулся к ноутбуку. Батарея вот-вот должна была сесть — оставалось около пяти процентов. Достаточно.

[Файл "Дверь_финал.doc" удалить навсегда?]

[Да] [Нет]

Палец завис над клавиатурой.

— Нет смысла, — прошептал он и нажал.

Экран погас.

За стеной кто-то засмеялся — то ли соседка Аня со своим новым парнем, то ли один из тех голосов, что жили у него в голове с детства.

В углу, среди пустых бутылок и смятых сигаретных пачек, валялся мелок. Красный. Как кровь. Как последний дорожный знак перед обрывом.

Он поднял его. Мелок был почти целым — только слегка сточен с одного края.

— Если нарисовать дверь... — начал он вслух, но голос сорвался.

Рука дрогнула.

Внезапно где-то в коридоре скрипнула настоящая дверь.

— Эй, вы живы там? — раздался голос Ани. — У меня пельмени остались, вам вынести?

Он не ответил. Вместо этого медленно, очень медленно поднёс мелок к стене.

Первую линию было провести труднее всего.

Где-то за окном проехала машина, и свет фар на секунду осветил комнату. На стене уже угадывался контур — вертикальная полоса, почти идеально ровная.

А в жестяном ведре догорали последние страницы. Но теперь это не имело значения.

Потому что дверь — настоящая дверь — никогда не была на бумаге.

Утро началось со стука в дверь. Не того стука, которого он подсознательно ждал — негромкого, как бы изнутри стены, а грубого и настоящего. Деревянная дверь с облупившейся краской дрожала под ударами чьих-то нетерпеливых костяшек.

— Открывайте, я знаю, что вы дома! — за дверью стояла Аня, соседка-студентка. В руках она держала тарелку с дымящимися пельменями. — Вчера опять не ужинали, я видела.

Он открыл дверь, моргнув от яркого света в коридоре. Комната за его спиной поглощала солнечные лучи, словно черная дыра.

— Спасибо, — пробормотал он, принимая еду. Пальцы автоматически проверили температуру тарелки — почти холодные. Значит, она стояла у его двери как минимум полчаса.

— Вы опять что-то жгли вчера? — Аня сморщила нос, уловив запах гари, въевшийся в стены. — У нас же пожарная сигнализация...

— Черновики, — коротко ответил он. Больше объяснений не последовало. Аня вздохнула, поправила рюкзак на плече и ушла на пары, оставив его наедине с двенадцатью квадратными метрами его вселенной.

Комната встретила его привычным беспорядком. На столе, рядом с ноутбуком, чей экран был испещрен трещинами, стоял стакан с вчерашним чаем. Пленка на поверхности напоминала нефтяное пятно. Он машинально сделал глоток — холодная горечь расползлась по языку. Совсем как та пилюля, которую он проглотил месяц назад, когда решил, что хватит писать. Тогда не сработало. Как и многое другое в его жизни.

За окном детская площадка оживала под весенним солнцем. Две девочки качались на единственных уцелевших качелях, их смех долетал сквозь стекло, но звучал приглушенно, будто из другого измерения. Он наблюдал за ними, пока телефон в кармане не заставил его вздрогнуть.

— Ты хотя бы поел сегодня? — голос матери звучал устало, но в нем все еще теплилась та самая нота, которая делала его снова пятилетним мальчиком, прячущимся от ссор.

— Да, — солгал он, отодвигая тарелку с пельменями. — Соседка принесла.

— Когда ты уже найдешь нормальную работу? — мать не стала развивать тему еды. — Тебе тридцать лет, а ты...

— Я работаю, — перебил он.

— Писать свои... истории — это не работа, — она почти сказала "бредни", но вовремя остановилась. — Ладно. Ты взрослый человек. Просто... позвони, если что.

Он положил трубку, не попрощавшись. Пальцы сами потянулись к ноутбуку, включили его. Пустой документ уставился на него ослепительной белизной. "Напиши что-нибудь коммерческое", — приказал он себе. "Что-то простое. Для денег".

Пальцы зависли над клавиатурой. "Она была прекрасна, как..." Нет. Стер. "Он ненавидел этот город..." Слишком правдиво. Снова стер. Вместо этого пальцы вывели: "Дверь была нарисована мелом..." Он замер, глядя на эту строчку, затем резко захлопнул ноутбук.

Вечер опустился на комнату, как тяжелое одеяло. Где-то за стеной дядя Коля завел свою вечную песню — кашель, бутылка об стол, невнятное бормотание. Он лег на кровать, закрыл глаза, и тогда стены комнаты начали медленно растворяться. В темноте его век проступили линии — вертикальная, горизонтальная, круглая ручка. Дверь. Настоящая. Единственная.

Когда он открыл глаза, утро уже разливалось по комнате серым светом. На столе стоял тот же стакан с чаем, лежала та же тарелка с недоеденными пельменями. Но что-то изменилось. Что-то неуловимое. Он подошел к стене, где вчера сломал мелок, и провел пальцем по шершавым обоям. Трещина в штукатурке казалась чуть длиннее, чем была. Или это ему только кажется?

Из кухни донесся звук льющейся воды. Аня, должно быть, вернулась с пар. Жизнь продолжалась. Его жизнь. В этой комнате. С этими стенами. И, возможно, с той самой дверью, которая все-таки была настоящей.

Трещина в стене пульсировала, как живая. Вчерашний меловой контур двери, который он так и не решился дорисовать, теперь светился слабым синим свечением. Он прикоснулся пальцами - и штукатурка под ними вдруг стала мягкой, податливой, как страница старого дневника, готовая раскрыть свои секреты.

"Если нарисовать дверь и очень захотеть..."

Мысль оборвалась, когда трещина внезапно разошлась шире, и из нее хлынул поток теплого воздуха, пахнущего типографской краской и старыми фолиантами. Он неосознанно шагнул назад, споткнувшись о стопку черновиков.

Стена больше не была стеной.

Перед ним простирался бесконечный библиотечный зал с высокими дубовыми стеллажами, уходящими в туманную даль. Тысячи корешков переливались в призрачном свете - одни золотом, другие серебром, третьи цветами, которых нет в реальном мире.

- Это же...

- Твои недописанные миры, - раздался знакомый голос.

Он обернулся. На краю его кровати, закинув ногу на ногу, сидел тот самый Друг. Тот самый, что появлялся в детстве, когда за стеной гремели родительские ссоры. Только теперь его лицо было размытым, как недопроявленная фотография.

- Как...

- Ты сам создал это место, - Друг легко спрыгнул с кровати и подошел к ближайшей полке. Его пальцы скользнули по корешка, - Каждая книга здесь - история, которую ты начал, но не закончил. Дверь, которую нарисовал, но не открыл.

Он протянул руку к ближайшему тому. Кожаный переплет был теплым на ощупь, как живое существо. Когда он открыл книгу, страницы зашелестели, и...

Море.

Не иллюстрация, не метафора - настоящее море, пахнущее солью и свободой, обрушилось на него волной воспоминаний. Он снова был тем восьмилетним мальчишкой, что рисовал парусники на полях тетрадей, пока учительница сердилась.

- Это "Книга утраченных возможностей", - пояснил Друг, наблюдая, как по его щекам катятся слезы. - Ты мог бы стать капитаном.

Он захлопнул книгу, и море исчезло. Но на ладонях остались кристаллики соли.

- Зачем ты показываешь мне это?

Друг улыбнулся той особой улыбкой, что бывает только у воображаемых друзей - одновременно печальной и бесконечно доброй.

- Потому что ты начал забывать. Забывать, что двери - они всегда были настоящими.

Где-то вдали, сквозь книжные лабиринты, донесся голос Ани:

- ...вы вообще там живы?

Реальность на мгновение дрогнула. Библиотека померкла. Но когда он снова посмотрел на стену, трещина все так же пульсировала мягким светом, а в руке - он только сейчас заметил - лежал синий мелок.

Тот самый, что потерял в пятом классе.

Он поднес мелок к стене. Первая линия далась тяжело - рука дрожала. Но когда вертикальная черта была закончена, что-то щелкнуло в воздухе, как поворачивающийся ключ в замке.

Дверь ждала.

Тьма наступила внезапно, поглотив последние строчки на экране ноутбука. Он замер, пальцы все еще застывшие над клавиатурой, будто не веря, что свет может просто взять и исчезнуть. Где-то за стеной капал кран — ровно, методично, словно отсчитывая секунды его нового одиночества.

- Опять... — хотел сказать он вслух, но голос застрял где-то в горле, превратившись в хриплый выдох. Рука сама потянулась к выключателю, щелкала им бессмысленно, пока не онемели пальцы. Только тогда всплыли в памяти квитанции — та стопка бумаг на холодильнике, которую он методично игнорировал три месяца. Последнее смс всплыло перед глазами: "До отключения осталось 3 дня".

Кухня встретила его зияющей пустотой холодильника. Дверца приоткрылась сама, будто в немом укоре. Полпачки засохших макарон, банка тушенки с запылившейся этикеткой — вот и весь ужин. Нож соскользнул с скользкой крышки, впился в ладонь. Кровь потекла по пальцам теплыми липкими каплями, и он вдруг осознал, что не помнит, когда последний раз видел солнечный свет.

Стук в дверь разорвал тишину.

- Эй! Вы живы там? — голос Ани прозвучал неестественно громко в темноте. Он попытался встать, но споткнулся о груду книг, рухнув на пол. Колено отозвалось резкой болью.

- Всё... всё хорошо, — прохрипел он, и тут же понял, что это самая отчаянная ложь в его жизни.

За дверью наступила тишина, потом осторожное:

- Я... я оставлю еду у двери, ладно?

Мелка не было нигде. Он перевернул всю комнату — ящики стола, карманы старых джинсов, даже подкроватное пространство, где жили только пыльные папки с отвергнутыми рукописями. В темноте знакомые очертания мебели превращались в чудовищ, а тени на стенах шевелились, будто дышали. Он прислонился к холодной стене, закрыл глаза:

- Нарисуй дверь..., - но пальцы скользили по штукатурке, не оставляя следов.

Когда он открыл глаза, комната светилась. Не ярко, а мягким голубоватым светом, словно подводный грот. Стены были испещрены буквами — его буквами. Сотни, тысячи слов, которые он когда-то написал, светились теперь на обоях, как звезды на детском светящемся потолке. Рука сама потянулась к знакомой строчке: "...дверь была нарисована не мелом, а словами..." — это было из его самого первого рассказа, написанного еще в школьной тетради.

В тот момент что-то щелкнуло внутри, как поворачивающийся ключ в заржавевшем замке. Он вдруг понял то, что знал всегда, но боялся признать: настоящие двери рисуются не мелом. Никогда не мелом.

Телефон в руке дрогнул, предупреждая о 7% заряда. Бледный свет экрана выхватил из темноты дрожащие пальцы, готовые к работе. Он открыл новое приложение и начал печатать, словно спеша успеть до того, как тьма снова поглотит его. Слова лились сами, как вода из прорванной плотины, заполняя собой все пространство вокруг. А на стене, ровно на том месте, где должна быть ручка двери, светилась одна-единственная фраза: "Добро пожаловать домой".

***

В комнате пахло бумагой и кофе. Утренний свет, бледный и робкий, пробивался сквозь занавеску, рисуя на стене причудливые узоры. Он сидел за столом, в пальцах дымилась сигарета, а перед ним лежало письмо — настоящее, бумажное, с чужим почерком на конверте.

"Уважаемый автор..." — начиналось оно.

Он перевернул конверт, снова проверил обратный адрес. Да, ему. Его псевдониму. Тому самому, который он придумал в темноте, когда писал при свете умирающего телефона.

Письмо дрожало в руках.

"Ваши истории — как дверь в другой мир..."

Он закурил следующую сигарету от предыдущей, откинулся на спинку стула. Комната вокруг была все той же — те же двенадцать квадратных метров, тот же стол с ноутбуком, та же трещина в углу, которая больше не пульсировала, но и не исчезала. Даже Аня за стеной все так же громко слушала музыку по утрам, только теперь иногда добавляла:

- Это мой сосед пишет, он известный писатель! — когда приводила друзей.

Известный.

Он фыркнул, разминая затекшую шею.

На столе лежали гранки его первой книги — тоненькой, всего пять рассказов. Издатель долго уговаривал его поставить настоящее имя, но он отказался. Эти истории родились здесь, в этой комнате, среди этих стен. Они были частью чего-то большего, чем просто имя на обложке.

Он встал, потянулся. На кухне закипал чайник — электричество, кстати, давно уже включили. Да и с едой теперь было получше.

Письмо он перечитал еще раз, потом аккуратно сложил и убрал в ящик стола, где уже лежали еще несколько таких же. Ответы. Признания. Благодарности. Каждое — как ключ от чужой двери, которую он невольно открыл.

Вечером, когда за окном зажглись фонари, а за стеной Аня с кем-то спорила о музыке, он подошел к той самой стене. Той, с трещиной. Пальцы сами нашли знакомый участок штукатурки — теплый, как живой.

— Ну что, — прошептал он, — пойдем еще одну историю напишем?

Трещина молчала. Но где-то в глубине комнаты, среди стопок книг и черновиков, что-то тихо щелкнуло, будто захлопнулась дверь в другом конце коридора.

Он улыбнулся.

Теперь он знал правду — двери были повсюду. В трещинах на стенах. В строчках между буквами. В тишине между словами. Они всегда были там, просто нужно было научиться их видеть.

Он вернулся к столу, открыл ноутбук. Новый документ. Мигающий курсор.

- Добро пожаловать в сказки моей комнаты, — написал он и замолчал, прислушиваясь к тихому шепоту стен.

Где-то за окном проехала машина, и свет фар на мгновение осветил комнату. На стене четко обозначился контур — вертикальная линия, горизонтальная, круглая ручка.

Дверь.

Настоящая.

Он начал печатать.