Сказки Самума

Я быстро падаю. Мимо меня проносятся: хаотично расставленные на стенах трубы, воздуходувы, вентиляторы, прессы, шестерни и прочие атрибуты фабричных стен. Я смотрел на них всю свою жизнь и теперь вижу их перед скорой смертью. Судьба иронично циклична: зачатый среди цехов, в них же и умрёт.

Ещё пара мгновений, и я наконец касаюсь бетонного пола. По всей спине хрустят кости. Наверное, сейчас, раскрошившись, они похожи на ту пищевую кашицу из пшеницы, что мы производим на благо армии.

Я не чувствую боли, наверное, потому что нервные каналы ниже шеи были разорваны. Но я знаю, что я истекаю кровью на глазах моих перепуганных коллег. За смерть на производстве их явно не погладят по голове. Что ж, по крайней мере меня это касаться уже не будет...

Но вот, бесконечной чередой текут минуты, а я всё ещё здесь. Блаженный покой не приходит. Значит, падение не было смертельным. Хотя, я больше и не мог пошевелиться, только моргать, было понятно, что на этом мои страдания не закончатся. Родись я в любой другой стране, окромя Ассирии, меня отправили бы в какое-нибудь место, где я мог спокойно дожить свою жизнь парализованным.

Но здесь, в месте, под покровительством Ашшура и Нергала, даже если ты фактически умер, это не значит, что твоё служение стране закончилось. Ты ещё можешь оказаться полезным. А вот, насколько, об этом уже скажут жрецы.

Они, в этих своих странных золотых одеждах, прибыли на место происшествия довольно скоро. Быстро меня осмотрели, довольно переглянулись и положили на носилки. Уже вскоре я обнаружил себя на соседней фабрике, где для армии производили дизельных монстров.

В одного из таких меня и поместили. В огромного антропоморфного стального колосса, являвшего собой движимую пятиметровую статую ассирийского солдата, вооружённую тяжёлой тридцатимиллиметровой автопушкой и выдвижными клинками. Эта ужасающая штуковина, питаемая огромным дизельным генератором, звалась у нас "Сын Нергала" и была воплощением мощи нашей нации.

Поскольку других способов заставить эту штуку работать автономно не было, в их головы, походившие на остроконечные шлемы, загружали отживших своё солдат и заводчан, вроде меня. Затем наши мозги и ошмётки костного мозга с позвоночником, подключали к боевым модулям машины. Мы становились безвольны, поскольку из мозга вырезали тот участок, что отвечал за свободу воли. Мы становились не более чем машинами войны. Я стал такой.

Я всё осознавал, пока маршировал по улицам города Ашшура, на глазах ликующей толпы, но ничего не мог сделать. Я был бессилен и когда нас, стальных гигантов, грузили в тяжёлый самолёт на аэродроме за городом. Был бессилен и в момент, когда нас сбросили с самолёта прямо над окопами хеттов. И только коснувшись земли, в поистине гибельном падении, я ощутил жизнь.

Я сеял смерть. Хеттские солдаты были в панике. Их винтовки совершенно ничего не могли сделать моей стальной оболочке. Пули просто отскакивали от брони. А вот моя автопушка, с разрывными боеприпасами прекрасно превращала живой состав противника в фарш. Во славу нашей Империи, во славу нашего бога!

За нами, являвшимися стальным авангардом Ассирии, на штурм вражеских окопов поднялась наша пехота. Они с кличем Нергала на устах, следовали по пятам за хаосом, который я сеял. И я старался оправдать их надежды, расчищая путь и выбивая огневые точки.

Затем Хетты пустили в бой танки. Я даже не заметил, когда одна из их "колесниц" выстрелила по мне, выбив стрелковое оружие из рук. Я не был расстроен тем, что лишился пушки. Её фугасные снаряды всё равно бы не взяли хеттскую броню. А вот титановые клинки в руках...

Следующий выстрел пролетел мимо меня. Ноги позволяли мне скакать по испещрённой воронками, выжженой земле, куда быстрее, чем успевали наводиться все их оружейные башни. Пара мгновений и вот я уже вскрывал эту консервную банку своими лезвиями, ничуть не страшась ответа. А стоило бы.

Пока я увлечённо отрывал от хеттской "колесницы" одну башню за другой, на мою спину запрыгнул один из "вершителей Сутеха". Они охотились на ассирийских колоссов. И они прекрасно знали, как нас убивать. Я не смог ничего сделать, когда ловкий хетт вскарабкался по моей спине и забросил гранаты в выхлопные трубы моего двигателя, торчавшие позади, из плеч.

Он также ловко отпрыгнул от меня в момент, когда внутренности моей машины разворотило. Грудь моя взорвалась. Ноги упали без тела, а голова отлетела на много метров вперёд, на подконтрольный противнику участок линии фронта. Оттуда я смотрел, как наша атака захлёбывалась. Хетты выцепили всех колоссов, а затем пошли в контр-атаку, при поддержке артиллерии и химического оружия. Наша пехота откатилась назад, в свои окопы, и там прочно засела. Всё вернулось к тому, с чего эта битва и началась. Бессмысленные жертвы с обеих сторон ни к чем не привели. Множество людских историй оборвались в один день без особого тайного замысла. Просто во славу всеобщей бойни.

А вот для меня история всё не заканчивалась. Даже учитывая, что я надеялся умереть хотя бы навсегда оставшись в рыхлом чёрном грунте. Меня подобрали хеттские солдаты, увидевшие, что внутри оторванной головы ещё теплится жизнь. Оттащили в штаб. Даже не посмотрев на меня, военачальник хатти приказал отправить меня в тыл.

Меня загрузили в деревянную коробку и первым же грузовиком отправили куда-то в глубины земель Конфедерации. Там меня снова достали, осмотрели, занесли в таблицу и погрузили обратно в ящик. Долго мотало меня по землям хеттским, по их безграничным городам-бункерам. Конфедераты всё никак не могли решить, что со мной делать. Возможно, каждый член федерации хотел выбить себе дополнительную игрушку для своих производств. Возможно, просто пытались выяснить кто же будет ответственен за работу с ассирийскими технологиями. Чёрт разберёт этих демократов до мозга костей!

В какой-то момент коробка со мной внутри оказалась в трюме корабля. И этот корабль практически сразу же был ограблен. Так я оказался в Кноссе, запутанном городе-крепости. В отличии от Хеттской Конфедерации, минойцы прекрасно знали, что делать с беспомощным человеческим мозгом. То, что от меня осталось извлекли из тяжёлой головы ассирийского колосса и поместили в лёгкий, алюминиевый корпус робота-раба. Корпус, что не обладал никакими изысками, мог штамповаться тысячами и представлял собой скорее скелет из трубок, чем тех роботов, которых я видел в Ассирии.

Дальше у меня могло быть три судьбы: быть дворцовым слугой, рабочим на полях или пушечным мясом в стальной галере. На моё счастье, минойскими флотоводцами производился очередной набор на очередной флагман. Так что меня лёгким росчерком пера назначили в трюм.

Я был рад этому, потому что смерть таким образом могла настигнуть меня очень быстро. Минойцы были прекрасными моряками, но хаос на море обеспечивал их кораблям быструю смерть. И они всё время, с завидным упорством, собирали и собирали новые стальные галеры, напихивали их трюмы роботами, нашпиговывали их палубы башнями с пушками, наостряли их стальные тараны и отправляли в очередной самоубийственный поход.

Меня посадили за длиннющее стальное весло с правого борта, на одну скамью с двумя другими роботами. Таких скамеек было бессчётное количество. Между ними ходил человек-надсмотрщик и проверял, чтобы все механизмы как следует наваливались на вёсла.

В корме и в носу корабля сидели барабанщики. Отбиванием ритма и распевами "А-ла-ла" они давали команды, которые мой мозг безошибочно считывал. Быстрой бой? Плывём быстрее. Удары только по правому барабану? Значит поворачиваем вправо. Всё просто. Зачем для такого в роботах, что были объективно сильнее и выносливее людей, хоть какой-то интеллект для меня оставалось загадкой.

Тем не менее, я старательно выполнял свою работу. Это было даже легче, чем сутками клепать банки с толчёным пшеном для армии. Особенно учитывая то, что сервоприводы не устают и не болят.

Вдруг, снова зазвучало воинственное: "А-ла-ла-ла!" Это значило, что наша галера сейчас вступит в бой. Сверху послышались крики минойских моряков:

— Трирема! Троянская Трирема по правому борту! Готовьте пушки!

Сверху послышались залпы палубных орудий. От каждого выстрела корабль знатно качало. Но, видимо, вражеское судно это не останавливало. Снаружи послышался ужасающий рёв, что всё приближался и приближался. Сверху началась паника. Даже барабанщики и надсмотрщик покинули трюм, и наверное, стали сигать с борта в море. Это значило только одно: галере приходит конец.

Вскоре корпус треснул и моментально раскололся на две части, когда в него влетел титановый троянский таран. Обе части стали тонуть, унося прицепленных к лавкам роботов вместе с собой на дно. Меня бы тоже могло унести, но то, что таран пролетел прямо перед моим лицом, спасло мою бессмысленную жизнь. Так как мой кусок деревянной лавки, вместе с куском деревянного же пола, вылетел из корабля. Прикованный к нему цепью, я не мог ничего сделать, а потому оказался болтающимся на поверхности воды.

Оттуда я наблюдал, как троянцы палили из ружей по неметаллическим минойским морякам, пытавшимся ухватиться за корабль противника, чтобы не идти на дно, вместе с механическим экипажем. Война между этими двумя народами была даже более суровой, чем конфликт ассирийцев с хеттами. Впрочем, какое мне было до неё дело?

Я многие дни без смысла и цели дрейфовал по бескрайнему средиземному морю. Я знал, что течение может вынести меня и дальше, в океан, где я всю ту же вечность могу пространствовать в таком виде: питательных веществ в этом тщедушном металлическом было хоть отбавляй.

И я плавал. Плавал под палящим солнцем. Мимо проносились стаи дельфинов, кашалотов, левиафанов. Мимо проносились и морские битвы, гремевшие в отдалении огнём и сталью. Надо мной кружили и лаяли чайки. День сменялся ночью. Ночь днём. Это был вечный цикл. Куда более прекрасный, чем тот, что был у меня в окружении, стали и бетона ассирийских заводов. Но всё такой же бессмысленный.

Ведь кем я был? Смешением стали и человеческого мозга, созданный чтобы служить, но оставленный и без этой цели. Мои высохшие, живые глаза смотрели из-за стальных век на красоту мира, на славный и величественный его покой. Смотрели и не могли ничего сказать или сделать.

Хотя даже если бы и могли, стал бы кто-то меня слушать? Стал бы кто-то вообще обращать на меня внимание? Я был практически ничем в масштабах мира. Но, если я ещё жив, значит это кому-то нужно? Или напротив, я даже богам в их царстве не сдался...

Не знаю, сколько прошло времени. Я перестал считать дни. Но меня всё-таки вынесло на песчаный берег. Сколько-то времени я пролежал на нём, пока меня не нашли загорелые рыбаки в набедренных повязках. Они явно были египтянами, жителями Империи Чёрной Земли, или Та-Кхемет. Я сразу понял, что меня ждёт, когда они меня куда-то потащили.

Египтяне были очень верны своим звероподобным богам. И веровали они в святость смерти. А потому живые механизмы, вроде меня, ими воспринимались как богомерзкая насмешка перед лицом Дуата. Даже учитывая то, что минойцы были союзниками египтян, в борьбе против Хеттов, Ассирии и Трои, эгалитарные подданые сына Хора, не отдали бы своим "друзьям" их игрушку. Слишком уж сильно было их презрение к такой технологии.

А потому меня принесли в местный храм, посвящённый богу-собаке. Жрец в маске зверя внимательно осмотрел меня и начал читать молитву на неизвестном мне языке. Затем мой многострадальный мозг снова извлекли из металлической оболочки. Распевая песни, он поместил то, что от меня осталось на стол. Рядом поставил вазу-ушепти, что будет моей могилой. И, славя Анубиса, наконец прекратил мои страдания ударив по мозгу обсидиановым стилетом.