Сказки у костра

Костер почти прогорел.

Вокруг собрались люди серьезные, вдумчивые. Прошла первая неделя занятий, наступили выходные и как-то спонтанно все решили собраться и познакомиться.

Прозвища — прозвищами, но надо немного узнать и остальное.

Мясом для шашлыка никто не озаботился. Но кто-то принес пиво.

Кто-то — хлеб. Картошка пеклась под углями, в большой миске оказался салат.

Борода отломил кусок хлеба и передал по кругу. Малина взяла, тоже оторвала, щедро посыпала солью.

Сибиряк отломил, передал дальше. Достал из миски с салатом кусок огурца, положил на хлеб.

Батон шел по кругу медленно, торжественно. Творился ритуал.

Следом за батоном по кругу пошла пластиковая бутылка с пивом.

Когда она дошла до Малины, та понюхала и поморщилась.

— Ну, извини, — сказал Борода. — Тут за приличным пивом надо аж до города ехать.

— Не против? — спросила Малина и не дожидаясь ответа принялась водить руками над бутылкой. Потом понюхала, кивнула, отхлебнула. Передала дальше.

Сибиряк принял, понюхал, попробовал. Улыбнулся.

— Вот это нужная магия! — сказал он и передал бутылку.

— Да, ерунда, — ответила Малина. — Проф говорит, все прекрасно, но с таким умением мне в полевые работники никуда. На молекулярном уровне я телекинез могу, а выше — не цепляю. Не понимаю чего-то.

— А ты хотела в полевые работники? — спросил Ежик.

— Теперь уже не знаю, — ответила Малина. — Начальник моей лаборатории очень хотел всех выгнать в полевую работу, над моей способностью смеялся… А потом оказалось, что он плясал под дудку демона. Нашу лабораторию всю разогнали, долго проверяли… Я и ляпнула на разговоре, что, мол, хочу в полевую работу. Меня сюда направили. Поучиться.

— Но ведь уникальное же умение — воскликнул Трубач. — Управление процессами на молекулярном уровне — это какой простор…

— Да не, — возразила Малина. — Простор, конечно, но делать-то могу только я. И только прикосновением. А значит, ни о какой технологии на основе этого речи не идет — только о лабораторных экспериментах. И то с сильными ограничениям.

Помолчали.

Бутылка вернулась к Бороде, тот тоже попробовал.

— И все же, хороший талант, — сказал он.

— Хороший, — согласилась Малина. — Я ж не жалуюсь. Ограниченный, но неплохой.

— У всех ограниченные, — сказала Рыба. — Я вот смотрю на вещи, и не знаю порой, на что смотрю. А то, иной раз, глянешь не на то и не так, и только успевай ноги уносить!

Помолчали.

— Ясновидение? — спросил Ежик.

— Если б ясно… — вздохнула Рыба.

Снова помолчали.

— Я смотрю, все уже начали знакомиться, — сказал Борода. — А мы ведь для этого и собрались.

— А я думал, мы посплетничать о преподах хотели, — улыбнулся Ежик.

— А чего о них сплетничать? — сказала Рыба.

— Ну, тебе виднее, — ответила Берёза.

Снова помолчали.

— Ладно, — сказал Борода. — Начну с себя.

Он палкой выкопал из углей картофелину и оставил рядом на земле — немного остыть.

— Я уголовник, — сказал он. — Убийца и насильник. Немного шаман, оборотень-волк.

Он замолчал, ожидая реакции.

— А еще любитель трепаться и шокировать людей, — проворчала Рыба.

Борода расхохотался.

— Ясновидящую не обманешь, — сказал он. — Но я и правда сидел по этим статьям. Вот, как вышло…

***

Парень смотрел на тело и пытался понять, что это такое. Разум не хотел принимать случившегося, отвергал его.

Конечно, это было вовсе не тело. Манекен. Кукла.

Кукла, похожая на человека… Потерянная в лесу, пролежавшая там два дня… и теперь черви копошились в кукольном теле…

Парень поднял голову и посмотрел по сторонам. Удивился, тому, что солнце продолжает светить. Удивился, что в собственной душе нет ни горя, ни слез — только оглушенность. Отстраненное ощущение неправильности.

И запах — сквозь отвратительную вонь гниющего тела пробивался запах цветов. Совсем слабый, едва заметный. Но парень знал, что его нюх не ошибается — цветы были здесь. Не здешние, странные… неправильные.

Он вернулся в деревню, рассказал он находке. Люди сходили в лес, принесли тело Маринки. Вызвали полицию, позвали попа.

Парень сидел в своем доме и слушал.

Внутри себя он слышал тишину, вокруг — суету.

Все говорили, удивлялись, мол, как могла Маринка заблудиться в лесу, знакомом с детства. Как она умерла — ведь никаких ран не было, кроме тех, что оставили звери, добравшиеся до тела уже после смерти.

Слышал и то, что бормотали шепотом — мол, ведьма-ведьма-ведьма извела Маринку. Слишком, мол, красивая была Маринка, ведьма позавидовала…, а может, сказала что-то не то…, а может…, а может…

Поздно вечером парень пришел к попу.

«Не вздумай! — сказал поп. — Грех это! Да и сам сгинешь! Оставь полиции, это ее дело.»

«Но ведь полиция не спросит с ведьмы, — ответил парень. — Следов нет, свидетелей нет.»

И поп вздохнул. Сказал об испытаниях, что посылает Господь.

Парень промолчал.

Ведьма жила на окраине. Была она теткой лет тридцати, красивой и горластой. И от нее нестерпимо пахло теми цветами.

Ведьма только посмотрела на парня и стала смеяться. Ведьма взмахнула руками, и парень повиновался ее жесту — вошел вслед за нею в дом. Разделся.

Ведьма пила парня, как воду, трахала его и пила…, но внутри что-то оставалось. Что-то внутри смотрело на все это со стороны и шептало: «жди… еще жди…»

Ведьма говорила, что положит парня в другое место, но потом, когда его найдут, то пусть похоронят рядом с Маринкой. Что парень сам уйдет потом в лес и ляжет там, где она скажет.

А потом ведьма на мгновение отвернулась — прическу поправила, и что-то внутри сказало: «Сейчас!»

И ведьма умерла.

Парень сломал ей шею.

И уснул там же — слишком много выпила из него ведьма.

Так их и нашли на другой день — голого парня и голую тетку со сломанной шеей.

***

— В тюрьме уже, — рассказывал Борода, — вызвали меня к начальнику, а там посторонний какой-то мужик. Поговорили с ним, он меня и забрал. Поучил немного тому-другому, научил через ножик кувыркаться. Сказал, мол, способности у меня большие, только надо уметь ими воспользоваться.

Он поднял картофелину, о которой забыл во время рассказа и стал чистить.

— И то, что Маринка мне чужая была, — сказал Борода, — тот мужик за хорошее посчитал. Мол, я не ради мести, не ради любви ведьму убил, а за справедливость. А я не люблю таких слов красивых, но, мать-его, по другому и не скажешь, вроде. Нехрен ведьме просто ради прихоти людей убивать. Так и привел меня сюда. Поучишься, мол, немного, и станешь оперативником. Работать станешь, чтоб всякие уроды-колдуны, что из-за чар своих поверили, что ничего им не будет…

Он остановился, понял, что разгорячился. Помолчал.

Закончил:

— Да что говорить… и так все понятно. Соль подайте, у кого она там…

Взял тарелочку с солью, макнул картофелину, стал есть.

Сибиряк сунул ему в руку бутылку. Борода благодарно кивнул, выпил.

— И вот что, — сказал Борода. — Я ведь тогда спокоен был. Прямо, как кино смотрел со стороны. А сейчас, как вспомню — так прямо трясет.

Снова отхлебнул из бутылки, потом перевернул и жадно допил все.

— Слушай, Малина, а ты другую бутыль можешь так обработать?

Малина молча взяла из пакета ещё одну бутыль, открыла, отхлебнула немного. Погладила ее руками, сосредоточилась. Передала Бороде.

— Так что, уголовник я, — закончил Борода свой рассказ. — И судимость не снята. По документам, сижу в тюряге на особом режиме.

Он засмеялся, словно сбрасывая с себя груз воспоминаний.

— А раз вы здесь, стал быть, и вы со мной сидите!

Послышался ответный смех.

Берёза хмыкнула.

— Магия через секс, — сказала она. — Вовсе и не обязательно при этом убивать! Мы ж люди, не демоны, не вампиры! Эмоция — вполне достаточный источник силы, а секс, да ещё по любви… Я думаю, всякие волшебные существа именно поэтому порой с людьми вступают в брак.

Она взяла у Бороды бутылку, отпила немного и поставила рядом.

— Волна, скажи, я права? — спросила она.

Волна пожала плечами.

— Не знаю, — ответила она. — Уж я-то точно не за этим здесь.

— А я думала… — начала было Рыба, но замолчала.

— Нет, — хмыкнул Ежик. — Мы с Волной пришли вместе, но не поэтому.

— Я не подглядывала же, — пробормотала Рыба. — Просто видела, что видела…

— Я этнограф, — сказал Ежик. — Ездил туда-сюда, собирал фольклор. И вот однажды…

***

Местные называли ее Гарбс. В переводе это значило что-то вроде «Бурная», но его знания языка не хватало, чтоб быть уверенным. А может, дело было в местном произношении — все время приходилось переспрашивать, уточнять, просить сказать по другому…

Да и речушка на Бурную никак не походила — маленький ручеек между камнями.

По рельефу было понятно, что когда-то она была шире, больше. Наверное, тогда она была бурной, но сейчас она даже журчала негромко.

— Осторожно, — сказал Нил, хозяин дома, где он остановился. — Осторожно, Бурная может кусаться!

Он попробовал уточнить, но снова уперся в языковой барьер. Очень неудобно собирать фольклор, если понимаешь слова через одно!

И он пошел посмотреть. Он давно уже понял, что за некоторыми сказками можно обнаружить вполне настоящие чудеса. Не всегда добрые, не всегда те, о которых рассказывали…

Когда-то река была больше, но после рядом построили завод. Кирпичи, кажется. Разрабатывали глину, качали воду, нарушили баланс чего-то там… Он не был экологом, он не знал. Но результат налицо — река обмелела, практически исчезла.

Лет двадцать назад экологи настояли на том, чтоб завод закрыли, теперь по берегам снова выросли кусты, Гарбс тихонько журчала по камням, лишь изредка блестя на солнце.

Он подошел ближе, оступился и сел прямо в воду. Больно ударился задницей о камни.

— В самом деле, кусается, — сказал он, когда отдышался. Удар оказался неожиданно болезненным, и первые слова произнести не удалось — не хватило дыхания.

— Разве ж это укусила? — послышался женский голос. — Так, поздоровалась.

Он оглянулся, но увидел ее не сразу.

Девушка сидела на берегу, почти скрытая тенями от кустов и самим кустами. Девушка почти была игрой теней и зелени.

— Привет, — сказал он и встал.

— Привет, — ответила девушка, а он вдруг понял, что понимает ее очень легко. Что говорит она совсем не так, как местные жители.

Он хотел представиться, но вдруг вспомнил, что согласно поверьям, нельзя называть имя случайным встречным. Здесь край легенд и сказок, край фольклора, а кирпичный завод был здесь случайным гостем. Потому и исчез сейчас.

— Ты не местная? — спросил он.

— Еще какая местная, — ответила она.

— Ты говоришь совсем не так, — сказал он. И вдруг понял, что говорит по-русски. Не по-английски, не на своем кривом, ломаном шотландском. По-русски.

Она отвечает, но непонятно, на каком языке. Понятны слова, но непонятно, на каком языке она говорит.

— Ты — из народа холмов? — спросил он.

Она засмеялась, и в ее голосе послышалось журчание реки.

— Ты русалка? — спросил он.

Она встала.

Начинала вставать девушка, а поднялась вороная кобыла с большими глазами. С длинной мокрой гривой, с тонкими ногами. С водорослями, запутавшимися в волосах, словно после купания.

— Келпи… — пробормотал он.

«Утопит» — мелькнула мысль, и вдруг кобыла засмеялась.

Начала ржать, тоненько и протяжно, а закончила совсем человеческим смехом. И сама снова стала девушкой.

— Утопила бы, — сказала она, — да негде. Могу так покусать.

— Не надо, — сказал он, и подумал, читает ли она мысли? Или просто догадывается — не сложно угадать, что думает человек, встретивший келпи.

— Скажи, а ты здесь и живешь? — спросил он, стараясь отвести разговор подальше от скользкой темы убийства. Согласно фольклору, келпи в самом деле могли и так сожрать человека.

— А где ж еще? — ответила девушка. — А ты кто такой? Ходишь, ищешь, где еще один завод построить?

— Я ищу сказки, — ответил он. — Слушаю, записываю.

— Да, в-общем, не все ли равно, — вдруг горько сказала девушка. — Река обмелела и уже не поднимется, вода уходит…

Он помолчал, и вдруг спросил:

— Скажи, а ты же можешь просто уйти отсюда?

— Куда? — удивилась девушка.

— Ну, тебя же здесь ничего не держит? — уточнил он.

— Не держит, — ответила она. — Река моя теперь только дом для лягушек. Хороший дом, но мне мелковат.

— Значит, ты можешь просто уйти, — сказал он. — Здесь же, наверное, скучно.

Девушка снова засмеялась, но потом замолчала. Задумалась.

— Куда мне идти, — сказала она. — Я ничего не знаю, нигде не была.

— Так может, тебе интересно посмотреть… — сказал он.

— А тебе какой интерес? — спросила девушка. — Сразу скажу, секс у нас может быть только под водой. Буль-буль.

— Мне интерес самый простой, — сказал он. — Ты ведь любой язык понимаешь свободно? И говоришь так, что тебя легко понимают?

— А ты, значит, сказки собираешь? — вдруг заинтересовалась девушка.

Он кивнул.

— И тебе будут сказки рассказывать, а мне надо будет переводить, чтоб ты понял? — уточнила она. — То есть, рассказывать будут мне?

— Верно, — сказал он. — Я предлагаю тебе пойти со мной. Немного здесь, по Шотландии, немного по Ирландии… потом поедем в Россию… А там у меня своя работа, далекая от исследований, но ты к этому времени сможешь сама решить, хочешь дальше, или нет.

Девушка стояла, думала.

Потом повернулась к речушке, шагнула в воду. Погладила ее рукой.

Шепнула что-то непонятное и повернулась снова к собеседнику.

— Пошли, — сказала она. — Могу прокатить до деревни.

В ее глазах он вдруг увидел что-то похожее на вызов.

Она словно говорила ему: «Насколько ты на самом деле не боишься?»

На самом деле, он боялся.

Но ответил:

— Поехали. Только в саму деревню, наверное, лучше пешком входить. А то люди нервничать будут.

Она качнулась назад, упала, кувыркнулась и встала с земли уже кобылой.

— Садись, — сказала кобыла по-человечески. — Я постараюсь тебя не убить.

***

— И, как видите, до сих пор не убила, — закончил свой рассказ Ежик.

Волна кивнула.

— Сказки, — сказала она негромко. — Истории, сказки. Это интереснее, чем убивать. И уж точно интереснее секса.

Она взяла бутылку с пивом и отпила разом полбутылки.

— И пиво, конечно, — сказала она. — Не представляете, какую бурду мне лили прежде! Два было хороших пивовара в той дыре, но один умер триста лет назад, а другой уехал на войну в сорок втором и не вернулся. Не знаю, что с ним случилось, сейчас, может, тоже умер.

Борода засмеялся.

— Пиво — это важно, — сказал он. — Малина, ты не представляешь, какой ценный у тебя дар!

Посмеялись.

Пустили ещё одну бутылку по кругу, вслед за ней ещё один батон.

— И все же, — сказала Береза, — я никак не могу понять. Вот эта наша магия — откуда она берётся?

Она посмотрела на остальных. Малина пожала плечами, другие просто промолчали.

— Нас учат тому, как с магией обращаться, — продолжила Берёза. — Чего бояться, как пользоваться…, но никто не знает, как все это получается… У Волны, например, разница массы между обликами — чуть не вдвое! А ведь ученые уверяют, что закон сохранения — один из самых фундаментальных…

— Что-то тебя куда-то понесло, — сказал Борода. — Магия — она просто есть.

— Магия… — ответила Береза. — Магия… Эмоция, поток, настроение… мне порой кажется, что мы просто придумали себе все это. А вселенная почему-то взяла нашу выдумку, и реализовала. А может, мы просто спим и нам снится.

— Ну, хочешь, — предложила Волна, — я тебя укушу. Просто проверить — проснешься или нет?

— Ты аккуратнее шути, — сказал Ежик. — С твоим-то кусалом в шутку не получится.

Волна хмыкнула и не ответила. Подкинула полено в костер.

Береза не обратила внимания на их разговор.

— Я, например, черпаю силу… — начала было Береза, потом вдруг смутилась, посмотрела на остальных. — Вы, наверное, смеяться будете?

— После уголовника и лошади-людоеда? — уточнил Сибиряк. — Вряд ли.

— Сексуальная магия — слышали про такую? — сказала Береза.

Борода хмыкнул, но промолчал. Рыба вежливо улыбнулась. Волна не отреагировала, смотрела в костер.

— Рассказывай, не томи, — подытожил Трубач, и Береза начала.

***

Девочка росла, и мама изо всех сил старалась изгнать из нее лишние, греховные мысли.

И поэтому на третий день после дня рождения она пропала…

Конечно, она ушла не сама. Ее позвали.

***

— Ты свободна, — шептал голос в ночи. — Ты сильна!

Девочка… хотя, теперь уже девушка — не могла понять, существует ли голос сам по себе, или это лишь ее собственные мечты.

Мечты о том, чтоб избавиться от бесконечного поста, от неудобных, слишком тесных, одежд, от постоянных молитв.

Девушку даже показывали священнику — чтобы изгнал из нее греховные мысли. Чтоб она даже не думала о мерзости телесных удовольствий.

Священник, впрочем, попался неглупый. Поговорил с мамой, поговорил с девушкой. Дал ей крестик, простой, деревянный, но благословленный самим папой. Велел молиться, если придут странные мысли…

Мама, впрочем, сразу после этого расширила и дополнила поучения священника, объяснила, о каких вещах думать нельзя. Сказала, мол, раз она теперь совершеннолетняя, то греховные мысли придут, и надо дать им отпор, и ни в коем случае не думать о плотских мерзостях.

И теперь девушка только о них и думала.

И крестик бесполезно болтался между грудками, и вместо молитв девушка молча смотрела на стену…

А потом пришли мысли, похожие на свои… и в то же время похожие на шепот.

девушка лежала в кровати и не могла уснуть. Мешал голод — шел восьмой день поста. Мешали мысли.

— Мамаша просто двинулась, — пришла в голову мысль. А может, кто-то шепнул.

Девушка согласилась. В классе было несколько девушек, у многих уже и груди были побольше, чем у нее, но их никто не заставлял поститься и носить неопрятные мешки.

— У нее самой мысли только об этом, — пришла в голову следующая мысль.

Девушка снова кивнула в темноту.

Потом вдруг села на кровати.

— Покажись, — сказала она.

Голос замолчал. Девушка сидела, смотрела и ничего не видела.

— Показалось… — пробормотала девушка и собралась ложиться.

— Сними крестик, — едва слышно шепнул голос.

Девушка снова села, вытаращила глаза. Снова не увидела ничего.

— Ты дьявол? — спросила она. В ответ молчали.

— Я сниму крестик, и ты меня схватишь? — сказала девушка.

В ответ молчали.

Девушка посмотрела на подушку, посмотрела в плотные занавески. Покачала головой.

— Мама… — пробормотала она.

— Она не успокоится, — подхватил шепот, — пока ты не…

И замолчал.

— Пока я не сдохну? — спросила девушка. Потом догадалась.

— Пока я не согрешу, — ответила она самой себе.

— Как она сама, — прошептал голос.

— И тогда…

— И тогда она переложит свою вину на тебя.

— И выгонит меня…

— И выгонит тебя…

Шепот и мысли самой девушки слились, она едва могла отличить, когда она шепчет, а когда шепчут ей.

— Грех, — сказал голос. — Грех сладок, грех прекрасен… сними крестик.

Девушка взялась за шнурок.

— Мамаша тебя все равно не любит, — сказал голос.

— А ты? — спросила девушка почти вслух.

Спохватилась, замолчала. Быстро юркнула под одеяло.

Услышала, как тихо открылась дверь, заглянула мама.

— Ты спишь? — спросила негромко.

Девушка молчала.

Из коридора в комнату попало немного света, и наверное, если сейчас посмотреть по сторонам, можно увидеть того, кто шептал. Но в дверях стояла мама, и смотреть было нельзя.

Дверь закрылась, и снова наступила темнота.

Девушка лежала, и ждала.

— Ты сможешь творить чудеса, — шепнул голос. — Ты сможешь…

— Смогу, — ответила девушка. — А что ты хочешь в ответ?

— Сними крестик, — ответил голос.

— Пошел нахер, — ответила девушка и даже немного испугалась: она ведь осквернила уста сквернословием, будет ли ее по-прежнему защищать крест?

Но, похоже, защищал, потому что голос лишь шепнул:

— Я вернусь…

И наступила тишина.

Утром девушка пошла в школу, но не дошла.

Свернула.

***

— Девственность я потеряла в тот же день, — продолжала Береза. — С шофером, который подвез меня из города.

Она помолчала, вздохнула.

— Грех оказался вовсе не сладким. И не прекрасным. Потно и больно… немного страшно. Но в одном голос не соврал, силу я обрела. А может, и прежде ее имела, только не могла выпустить наружу. Как-то же я уговорила того дядьку и подвезти меня, и трахнуть…

— А точно инициатива была твоя? — спросил Трубач.

— Не знаю, — Береза горько улыбнулась. — Тогда я была уверена, что управляю ситуацией.

***

Шепот вернулся на другую ночь, когда она ночевала в стогу сена, но девушка почти сразу перебила его.

— Видишь, — сказала она, — я и сама могу!

— Но грех вел тебя, — ответил голос. — Тебе надо научиться управлять своим грехом, оседлать его, как всадник оседлывает лошадь!

Девушка почему-то вместо всадника вспомнила шофера с трассы. Тот сперва все норовил сзади пристроиться, а потом она все-таки его оседлала и скакала на нем, как на лошади.

— Я управляю, — твердо ответила она вслух, и тут же тревожно, по привычке, оглянулась. Но в стогу она была совсем одна, и подслушивать было некому.

— Сними крестик, — сказал шепот, — и ты поймешь, что это лишь жалкие крохи того, что ты можешь на самом деле.

— Угу, — ответила девушка и легла на спину.

Крестик не трогала. Смотрела в небо и вспоминала.

Шофера и боль. Кровь и пот. Силу, что поднялась откуда-то изнутри — то ли потому, что она поняла, что пути назад нет, то ли потому, что голос прав, и грех питает.

— Потом, — сказала девушка. — Я сперва попробую трахаться в радость.

— Грех сладок, — подтвердил голос. — Я научу тебя…

— Я сама, — ответила девушка и уснула.

***

У нее не было ничего, только грех. И она платила — за еду, за дорогу. За ночлег.

Она не капризничала, грех был неприятен, порой даже противен, но внутри подымалась волна силы, и после все получалось. Легко заживали синяки и ссадины, люди забывали разные ненужные мелочи — например, рассказать в полиции, что видели девушку, очень похожую на ту, что разыскивают вот уже вторую неделю.

А теперь ее трахнули и выкинули из машины. Не довезли, как договаривались. Не дали денег на бутерброд в придорожном кафе.

Кулак влетел в лицо, все вокруг вспыхнуло огнем, и она поняла, что лежит на обочине. Что вся левая скула онемела, а во рту кровь.

Из глаз покатились слезы — боль, обида и снова боль.

— Месть… — шепнул голос.

Девушка встала.

Посмотрела вслед уехавшей машине.

— Месть… — прошептала она. Получилось невнятно — щека болела и распухла.

— Сними крестик, — сказал голос. — Я научу тебя, как направить свой гнев!

— Месть… — прошептала девушка снова. Подумала и спросила: — месть?

— Месть! — ответил голос. — Такого спускать нельзя!

Девушка медленно, как во сне взялась за шнурок крестика.

Мгновение, и крестик бессильно повис в руке.

Тот, кто появился напротив, был высок и красив. Мускулы перекатывались под оранжевой кожей. Рога поднимались над головой короной. Улыбка, тонкие черты лица, нос с горбинкой.

— Грех, — сказал он. — Ты готова к нему!

Он протянул руку к ней и отдернул.

Девушка прижала ему к ладони крестик.

— Что?.. — закричал он.

— Ты же сам! — крикнула девушка и подняла крестик перед собой. Тот вспыхнул огнем, не ярко, но достаточно, чтоб лицо демона перекосилось.

— Ты спровоцировал этого урода! — крикнула девушка.

— Иначе ты так и не научишься… — пробормотал демон и отступил назад. — Это для твоего же блага!

— Прочь, тварь! — воскликнула девушка. — Проваливай прочь!

Демон попытался прикрыться от огненного креста, на миг показалось, что руки превратились в когтистые лапы. Под светом лапы дымились и расплывались, словно таяли.

Девушка взмахнула крестом.

Демон завизжал, отвратительно им страшно.

И пропал.

Сильно воняло серой.

Девушка медленно надела крестик на шею.

***

— А потом я училась, — продолжила Берёза. — Одному, другому… Сама. И у людей тоже немного. Платила — где-то телом, где-то помощью… денег-то не было. И вот странно — грех даёт мне силы, а крест защищает. И я никак не пойму, как это возможно…

Все молчали. Слышно было треск костра, где-то вдали, на озере, что-то плеснуло.

— А тут, наверное, и щука водится… — задумчиво сказал Борода.

Волна кивнула.

— И сомы, и щуки… — сказала она, — богатое озеро.

Береза смотрела в костер, думала о своем.

— Я прежде любил порыбачить, — сказал Борода.

— А сейчас что мешает? — спросил Сибиряк.

— Да ну, какой интерес? — ответил Борода. — Я рыбу позову, она приплывет… да и нехорошо это.

— Грех? — вдруг спросил Трубач.

Береза вздрогнула и посмотрела на Трубача.

— Ну… — протянул Борода, — какой же это грех. Просто нехорошо. Убивать ради спортивного интереса… Они ж все живые, верно, Волна?

Волна не ответила. Она внимательно смотрела то на Березу, то на Трубача.

— Вот есть слово, — сказал Трубач задумчиво. — Грех… Вот, и Береза все говорит, грех, мол, там, грех тут…

— А что, скажешь, не грех? — спросила Береза.

— Это не я говорю, — тихо сказал Трубач.

Наступила тишина.

***

Тело привезли ночью. Парень как раз дежурил. Мыл полы.

В больнице почему-то полы были грязными постоянно. Казалось, только вымыл, и уже снова натоптали.

И запах — лекарств, дезинфекции и стойкий запах грязи и гнили.

— Эй, пацан! — окликнули его, и парень сразу понял, что обращаются к нему. Он обернулся, отставил швабру, подошел.

Толстый полицейский легонько тряхнул человека на каталке.

— Молчи, дурик, — сказал он.

Парень подошел.

Полицейский ему кивнул, поприветствовал. Но сказал:

— Занимайся своим делом. Это просто нарик…

— Но ведь не будет ничего плохого, если я узнаю, чего он хочет? — спросил парень.

Полицейский выматерился, но в его голосе не было зла. Он даже не очень сердился — просто устал.

Парень подумал секунду, и решил, что это было разрешение подойти.

Подошел.

— Вы что-то хотели? — спросил он у лежащего человека.

Тот был обмотан грязными бинтами, кое-где проступала кровь. И пахло от него даже хуже, чем в туалете, который парень мыл совсем недавно.

— Ты это, — сказал наркоман, — ты тут стой. Поближе.

— С хрена ли, — сказал полицейский. — У него свои дела есть!

— У тебя же есть свои дела? — спросил он парня.

Тот кивнул.

— Вот иди, и займись ими, — сказал полицейский.

— Сейчас подойдет Наталья Геннадьевна, — сказал парень, то ли полицейскому, то ли наркоману. — Оформит и увезем его в палату.

— Порезали его, — сказал полицейский. — Сидел в подвале с такими же придурками, и чего-то не поделили.

Парень вдруг заметил, что наркоман осторожно взял его за полу халата.

— Ты это, — сказал наркоман, когда увидел, что парень смотрит на него с недоумением. — Ты постой.

— Сильно порезали-то? — спросил парень. Он решил не пытаться освобождать халат, да и убегать не хотелось.

— Хрен знает, — ответил полицейский. — Они же, торчки, семижильные. Со вскрытым пузом будет по улицам бродить, особенно, если где дозу учует.

Парню показалось что-то не так, но он не стал уточнять.

— У вас тут курить можно? — спросил полицейский. Парень покачал головой.

— Больница же, — сказал он.

— Постой с ним, — попросил полицейский, — чтоб не убежал. А то курить хочется — аж ухи пухнут.

Парень кивнул и полицейский вышел на крыльцо. Сквозь стеклянную дверь было видно, как он достает пачку сигарет, долго вылавливает там сигарету…

— Тоже наркоман, — пробормотал вслух парень.

— Скажи, — пробормотал вдруг наркоман, — меня в ад?

Парень глянул на него с недоумением.

— Откуда мне знать, — сказал он. — Наверное. Ты ж уже себе ад устроил.

Он вспоминал.

Проповеди, книги… И свои мысли по этому поводу.

Мать стала очень религиозной, а он сам… не знал.

Он быстро понял, что задавать вопросы не надо — мать не отвечала на них. Либо наизусть цитировала книги, либо сердилась на непонятливость.

Священник однажды сказал, мол, надо слушать голос Бога в себе. И парень прислушивался.

Бог молчал.

Сперва парень даже обижался — тут творится столько всякой дряни, а Бог молчит!

А потом вдруг как-то подумал, что, может, это просто не такая и дрянь?

Или дрянь, но не в том.

А сейчас вдруг парню захотелось сказать наркоману. Он не знал, говорит ли это он сам, или Бог говорит через него.

— Человек сам выбирает свой путь, — сказал он. Или Бог. — И ты выбрал этот — в грязи и вони, с ножом в животе.

— И не в животе вовсе, начальник, — сказал наркоман. — Подумаешь, по ноге царапнули!

— Выбрал, и выбираешь снова и снова, — сказал Бог. Или парень. — Вот сейчас придет Наталья Геннадьевна, поставит тебе капельницу, ты оклемаешься, и куда пойдешь?

— Помру я тут, — сказал наркоман. — Помру, и ангелы меня скинут в ад.

— Ангелы не скидывают в ад, — твердо сказал парень, так, словно лично знаком с ангелами, и они его уверили в этом. — Человек сам определяет свой путь. Как жизни, так и потом.

— Ну, и силы капельницы не надо преуменьшать, — добавил он уже от себя.

В ушах звенело, словно он в самом деле слышал чей-то Глас.

Словно он на пару минут был Гласом.

Наркоман прикрыл глаза.

— Точно не спихнут? — спросил он с надеждой и крепче вцепился в халат парня.

— Точно, — ответил парень. — Сам свалиться можешь, а спихивать тебя точно не будут.

— Сам-то не свалюсь… — пробормотал наркоман.

— Сейчас же свалился, — ответил парень. — Вставай из своей ямы, и тренируйся ходить.

В голосе снова прозвенела нотка Бога, но теперь совсем слабая. Словно Бог хотел лишь намекнуть, мол, дальше вы тут сами, но Я присматриваю, если что…

Наркоман открыл глаза.

— Слушай, — сказал он, — а в самом деле… вдруг получится? Ты ж не думай, я не пропащий какой… Я столяр хороший! Был…

— Не сдох еще? — дверь открылась, и полицейский вошел. К общему фону запахов добавился табак.

— Не дождешься! — ответил наркоман неожиданно твердым голосом.

— Ты только не уходи сейчас, — сказал парень. — Капельницу-то прокапать надо. И царапину твою обработать.

***

— Он потом в нашу же больницу устроился, — сказал Трубач. — Ремонтировал сантехнику, электрику… все подряд. Когда я в ночь дежурил, приходил чай пить. Когда он первый раз пришел, я даже испугался — а ну как он сейчас снова про ангелов будет говорить… А я ж про них ничего не знаю. Бог — то ли захочет сказать, то ли нет…

Трубач замолчал. Словно прислушался к себе. А может, к Богу.

— И что? — спросила Береза. — Захотел Бог сказать про ангелов?

Трубач покачал головой.

— Он молчал. Федотыч, в смысле. Наркоман бывший. Пришел, налил чаю, крепкого-крепкого. Себе налил и мне. И сидел, молчал. И я молчал. Потом допили чай, он меня поблагодарил и ушел. Так потом и повелось, аж пока я из больницы не ушел. Федотыч сказал, что он теперь и один может молчать.

Трубач снова замолчал, прислушался. Потом добавил:

— Потому что голос Бога можно услышать в тишине.

И когда после этого наступила тишина, вдруг показалось, что тишина и есть Голос.

И когда в этой тишине прозвучали слова, в первый миг никто не мог понять, говорит ли это Трубач или… кто-то Другой.

— Очень самонадеянно для нас думать, что мы знаем, что грешно. Судить об этом не нам.

Костер почти прогорел, и Сибиряк потянулся за новым поленом. Оно откатилась далеко, и Сибиряк просто подтянул его взглядом.

— Судить, может, и не нам, — сказал он, — но судят-то все, кому не лень.

— Ещё одна история? — спросила Волна. — Я люблю сказки…

— Ну, мы же все про себя болтаем, — сказал Сибиряк. — Видимо, моя очередь.

Он посмотрел, как огонь охватывает полено, подумал.

— Только моя история не про грехи. Я про другое.

И он снова замолчал. Малина протянула ему бутылку, он взял, отхлебнул, вернул обратно.

— Вот эти фокусы, — сказал Сибиряк, и пробка от бутылки сама собой открутилась, взлетела в воздух, потом вернулась на место и прикрутилась обратно. — Все это ерунда. Не, то есть, помогает, само собой…, но я как-то всегда думал…

Он снова помолчал, потом тряхнул головой и сказал:

— Мне кажется, моя история как-то продолжает…, но я сам не пойму, как.

— Ты расскажи, а мы придумаем, — сказала Волна.

— Да, — ответил Сибиряк, — может, она и не об этом. Знать бы, о чем она… к тому же, у меня в голове это сразу две истории, но почему-то одна…

***

Хмырь был странным.

Совсем как тот, другой, но другой.

Первая мысль была — бежать. Так же, как от того, другого.

Тогда он мчался в машине, а в крышу впивались черные когти.

Тогда он крутил руль, надеясь стряхнуть чудовище, но оно только сильнее раздирало металл когтями.

Тогда… он знал, что погиб, уже погиб, и потому сделал что-то. Мысленно взял тварь за ногу и слегка… поставил подножку. Одновременно с резким поворотом.

Когти последний раз скрежетнули по крыше, и тварь улетела в дерево.

Машину занесло, и он еле удержался, чтоб не слететь в кювет. Пришлось остановиться, и он с тревогой посмотрел, куда делась тварь.

Он ждал, что увидит, как она огромными прыжками несётся вперёд. Он ждал увидеть разинутую пасть, непропорционально огромную, страшную. Казалось, вся тварь состояло из одной лишь пасти…

Но вместо этого увидел, как тело твари тает. Она словно прилипла к осине и дымилась. Огня не было, но тварь с каждым мигом становилась все меньше — не по размеру. Она словно исчезала из реальности, становилась рисунком на коре, потом игрой теней, потом… осталась лишь кровавой печатью в памяти.

Это было тогда.

Тогда он еле унес ноги. Тварь убила всех — восемь человек бойцов, капитана… и собиралась убить и его тоже, но поскользнулась на крыше.

Тогда…

А теперь перед ним стоял человек, не тварь. Но что-то в нем было.

— Я знаю, — сказал человек, — что ты можешь поставить подножку не прикасаясь. Издалека.

Страх.

Чудовище растаяло на осине и вернулось? Нет, этот человек похож, но он другой.

Он кивает.

Собеседник вздыхает.

— Я вижу, — говорит странный человек, — что тебе странно.

«Может, он хотел сказать, что мне страшно? — мелькает мысль. — Но нет, именно странно. Страшно тоже, но это не главное…»

— Первый шаг ты уже сделал, — продолжает странный человек, — и теперь можешь сделать второй. А можешь вернуться.

— Куда, — спрашивает он, — я иду?

— Это тебе решать, — отвечает человек. — Подумай, как нечего делать будет. А мне надо, чтоб меня кто-то прикрыл.

«И это тоже будет шагом, — приходит мысль. — Туда, сюда, к смерти, к новой жизни… там видно будет.»

***

Он вошел в кафе и сел за столик. Денег не было, но странный человек дал с собой толстый бумажник. Подошла официантка, положила на стол меню. Ушла.

Кажется, поздоровалась, но он не слышал. Он смотрел.

Откуда здесь могут выскочить чудовища? Когти, зубы, пасти — они должны быть где-то близко. Не мог же странный мужик попросить прикрывать от обычного бандюги.

Вошли несколько человек. Под пиджаками спрятаны пистолеты, и он подумал, что бандюга тоже подстраховался. Придется контролировать еще и их.

«Вообще-то, — сказал странный мужик, — мы все должны прийти в одиночестве, но, сам понимаешь…»

Он понимал.

Прикрытие расселось по разным столикам. Типа, как будто они и не вместе.

К нему подошла официантка, и он заказал кофе и пирожки.

Заказ успели принести, когда вошел заказчик. Странный мужик.

Спокойно сел за столик. Если и заметил хоть кого-то в кафе, то не показал виду.

Следом вошел…

В первый миг захотелось вскочить и заорать. Потому что стало вдруг невыносимо страшно — он снова летел в машине по ночной трассе, а за ним мчалась тварь, с легкостью догоняла…

Только в видении она не останавливалась. Тварь входила внутрь сквозь стену, он беспомощно пытался прикрыться руками, и кости хрустели на зубах твари… Боль, тьма, пламя…

Он медленно выдохнул и отпил кофе.

Вкус у кофе был так себе, но запах хорош. Очень приземленный.

Лучше бы, наверное, водки…, но не сейчас, точно не сейчас.

Он снова был в кафе, а страшный посетитель подсел к нанимателю.

Наниматель выглядел… странно. Словно он вдруг расслабился, растерялся и не знал, где он находится.

Его собеседник настаивал, наниматель мямлил. Собеседник командовал, наниматель смотрел в потолок и мучительно думал.

Мысленно он назвал нанимателя «странный мужик», а его собеседника — «страшный мужик».

Прикрытие страшного изо всех сил делало вид, что оно само по себе.

Он прикинул, что если что…

Он подкинет стол у тех, что слева. Он легкий, но грохот и звон посуды отвлечет всех в кафе. Пока все отвлекутся, он двинет столом по затылку страшного мужика. Вряд ли получится, но опять же, он отвлечется.

А потом…

Потом, скорее всего — пасти, хруст костей, тьма и боль.

Он не обманывался — пистолет в кармане поможет разве что как шумовое оформление. Почему-то казалось, что Страшного мужика пистолет не возьмет. Да и заказчик говорил, что лучше бы обойтись без стрельбы.

Мол, остановишь одних, других — и вали быстро, не привлекая внимания.

Но он уже решил, что бросать никого не станет.

Разговор шел все напряженнее.

Он понимал это по тому, что Странный мужик становился все более и более расслабленным. А Страшный все более и более убедительным.

«Вербует, — подумал он. Страшный вербует странного. Зачем? А Странный слушает и мотает на ус, хотя усов у него и нет»

Но если это вербовка, то финал очевиден — сейчас Страшный убедится, что Странный не поддается, и будут предприняты «меры»…

А значит, полетят столы — один в лицо прикрытия, другой по затылку Страшному… Третий, наверное, в окно — чтоб Странный мужик мог выскочить. А как он выскочит…

Дальше задумываться не стоило. Дальше будет видно.

Страшный мужик нахмурился. Полез в карман, достал телефон, сделал собеседнику знак подождать.

Тот кивнул, мол, все понятно. Работа.

Страшный выслушал, встал. Глянул на Странного.

Тот на него не смотрел. Маленькими глотками пил что-то свое.

Стол… еще один стол… и третий стол.

Рукоять пистолета почти сама собой оказалась в руке — все готово.

Прикрытие Страшного особо не напрягалось, хотя, может, вид делало.

Все делали вид, что все хорошо.

Потом Страшный вдруг выругался в телефон, громко, отчетливо, так, что слышно было даже ему.

Весь зал на миг замер, а он чуть не метнул столы. Как собирался.

Удержался, хотя стол позади Страшного дернулся, словно подпрыгнул от брани.

Страшный не обратил на это никакого внимания и быстро вышел прочь. Почти выбежал.

Странный посмотрел ему вслед с явным удивлением.

Сопровождение почти не скрываясь убрало пистолеты.

Что-то пошло не по плану.

***

— Так что, нас не убили там, — закончил Сибиряк. — Теперь Проф читает нам лекции, а я эти лекции слушаю.

— Это ж речь про генерала… — начала говорить Малина, но Трубач перебил ее.

— Без имен, — сказал он, — помнишь же.

— Да, про него, — сказал Сибиряк. — Я тогда не знал, но в нем сидел демон.

— А почему он вас не убил? — спросила Береза. — Кто ему позвонил?

Сибиряк помялся.

— Это совсем другая сказка, — сказал он. — Я понял, к чему я рассказывал. Примерно. Но словами сказать пока не могу.

— Утро скоро, — сказала Малина. — И пиво кончилось.

— Да все уже кончилось, — ответил Борода. — И картошка, и хлеб, и огурцы.

— Осталась еще одна история, — сказал Волна.

—

Рыба хмыкнула.

— Моя очередь, да?

Волна кивнула.

— Ну, что я ясновидящая, вы уже все знаете, — сказала Рыба. — Работала я следователем, пока не влипла в разборки волшебников между собой. Так меня сюда и занесло. А расскажу я, наверное, вот про что…

***

Есть два огромных массива — прошлое и будущее. Настоящего нет, оно лишь миг принятия решения, развилка в бесконечном выборе вариантов.

Будущее — туман.

Если то, тогда это, а если не то, то все иначе…

Ясновидеть — это видеть ясно, что ничего не понятно.

В настоящем миг — дверь за спиной, незнакомые люди за столом.

К бою?

В прошлом — напряженный день. В прошлом внезапная потеря, попытка разобраться с убийством, похороны…

В прошлом — знакомство с целой кучей людей — странных, опасных, могущественных… Все кругом маги, все себе на уме, все смотрят на нее, как…

И варианты — как солдат на вошь, как хозяйка на лужу, как утопающий на соломинку…

Тайные хозяева города.

Одних она немного знала в прошлом, других увидела первый раз.

Вампирка, цыганский барон, святая, лешачиха…

В будущем разговор с ними.

Город и лес смотрит на нее множеством глаз, оценивает, взвешивает, измеряет.

Она теряется в вероятностях. Вариантов финала всего два, но путей к им ведет множество.

Да и просмотреть ситуацию не дают защиты — все волшебники закрываются, все волшебники хранят свои тайны.

Дверь за спиной. Стол впереди.

Она проходит, садится. Рядом со входом — знает, что вот-вот придется вставать. Возможно, бежать.

Хотя, не убежишь. Вампирка уже показала свои способности догонять и хватать, а по улыбочке видно, что она на грани. Еще немного, и начнет убивать.

Вцепится в глотку лешачихе? Вроде, говорили, что у них давние счеты…

Не делает ли это лешачиху главным подозреваемым? Убили-то вампира, подопечного, почти сына…

В прошлом — пока все знакомились и болтали ни о чем, в подвале кто-то убил подопечного главной вампирки. Это случилось. Версии, варианты — только в понимании. Подозреваемые? Никого конкретного.

А вампирке уже надо вцепиться в глотку.

— Я рассмотрела место преступления, — докладывает она. Понимает, что встала, как на докладе начальнику отделения в полиции. Думает, не выглядит ли она так глупо, но остается стоять.

— Все троим отрезали головы, — продолжает она, — и они не оказали сопротивления.

В прошлом — вампир охранял пленников. Пленников захватила вампирка, но в рамках дела… пленники нужны были для следствия — и это главный подозреваемый. Некто неизвестный, кто не хотел, чтоб его секреты раскрылись.

В настоящем — лешачиха спрашивает:

— Вы уже кого-то подозреваете?

Варианты, варианты.

В будущем — после ответа ее выгоняют прочь.

В будущем — после ответа вампирка отрывает ей голову.

В будущем — после ответа святая требует передать следствие ей, вампирка отказывается, начинается драка.

«Не знаешь, что врать — говори правду!» — думает она, и произносит вслух:

— Я пока слишком мало знаю, чтоб называть подозреваемых.

И тут же понимает, что ошиблась.

Мало знаешь — значит, не годишься. Не годишься — вон отсюда. Здесь маги — серьезные, могучие.

— Я предлагаю поблагодарить госпожу следователя, — говорит высокий парень в черном костюме.

Этого она знает, и жалеет, что прежде недооценивала. Она думала, что это болтун и пустозвон, а он один из сильнейших магов города. Сатанист. Мастер секты поклонников Бафомета.

Болтун и пустозвон, впрочем, тоже.

— Поблагодарить и отпустить, — продолжает сатанист. — Думаю, дальше не ее дело.

Слова словно проделывают дыру прямо в груди. Там и так сегодня тяжело — похороны, поминки, безумная гонка по городу за теми пленными, которых охранял подопечный вампирки… Хорошо хоть, в глазах сухо, не брызжут злые, обиженные слезы.

Цыган не смотрит.

Лешачиха, наоборот, смотрит очень внимательно — когда ещё увидишь такое представление!

Святая на своей волне. Молится? Слушает анекдоты, рассказанные Господом? Ей не все равно, но она не поможет. И не помешает.

Вампирка изучает свои ногти. Длинные, ухоженные, с черным маникюром. Настоящие когти, когда надо. Прикидывает, кому первому голову оторвать?

Вокруг разливается холодный туман бессилия. Презрения. Слабости…

Внутри пылает ровное пламя ярости.

— Это мой город, — говорит она вслух. — Если вам не нужна моя помощь, я уйду, но я расследую это дело! И если кто-то из вас причастен — что ж…

— Угрозы? — сатанист откровенно глумится. — Мне кажется, вы не в том положении… впрочем, кто я такой, чтоб мешать вам утешаться таким образом…

Варианты:

Пистолет. Дверь.

Есть ещё попытка объяснить, но она безнадежна — она не сможет. Накопилось столько всего, что связно сказать она не сможет — сорвётся. Да и кому объяснять? Сатанист мстит за прошлые обиды, лешачиха смотрит представление, цыган… про него слишком мало известно, приехал недавно, и скорее всего, скоро уедет…

Пистолет — пуля сатанисту, детская обида. Кровь, кровь. Что-то внутри шепчет, что сатанисту нужно всадить пулю, но она понимает, что не сейчас.

Остаётся дверь.

Все варианты сливаются в один выбор. За ним — новые развилки.

Она кивает.

— До встречи, — говорит она и разворачивается.

— А я против, — раздается ленивый голос за спиной. — К чему выгонять профессионала?

Оглядывается.

Вампирка.

Глаз не поднимает, любуется своим маникюром. Когти почти два сантиметра, черные, острые.

— С чего вдруг вы решили, что профессионал вытащит вам преступника, как кролика из шляпы? — обращается вампирка к сатанисту. В голосе такое наивное удивление, что ясно — позирует.

Цыган смеётся.

Лешачиха откидывается назад в кресле, смотрит по сторонам.

— Не уходите, госпожа следователь, — голос вампирки почти журчит, ласковый и мягкий.

— Голосуем? — спрашивает лешачиха.

Сатанист пожимает плечами.

— Да мне-то что, — говорит он, — пусть остаётся. Моих секретов здесь нет.

— Вы рискуете, — говорит святая негромко, — почему?

Она думает.

«Потому что это мой город. Потому что это мое дело. Потому что это я.» — думает она и пожимает плечами.

— Потому что так правильно, — говорит вслух.

***

— Дальше было много чего, — сказала Рыба. — Но мне кажется, про это хотел сказать Сибиряк. Мы становимся магами не тогда, когда кидаем столы или кувыркаемся через нож. Это просто трюк — как электрик владеет чарами изолированных пассатижей. Немного знание, немного навык. У всех нас разные способы, но главное одно — это наше дело.

— Мы меняем мир? — Борода улыбнулся, но глаза серьезны.

— Меняем, — подтвердил Трубач. — Готовы пожертвовать и не готовы подчиниться иначе, чем по своей воле.

— Наверное, — согласился Ежик. — Может, не всегда…

— Всегда, — поправила его Береза. — Может, где-то кажется, что мы поддались, отступили…

— Да что уж, — добавила Волна, — мы и струсить можем.

— Да, — согласилась Береза, — и струсить тоже. Но в главном наша магия — в нашей воле.

— За это стоит выпить, — сказал Борода. — Но выпить уже нечего.

Волна встала.

— Я принесу воды из озера, — сказала она. — А Малина сделает из нее что-нибудь.

Малина кивнула, и Волна пошла. Два шага она сделала еще человеком, потом поскакала кобылой…