Сказочки на ночь

Не сказка это, а забытый кошмар, зашифрованный в детской тетради,
Где с едкой горечью прокисший миндаль и запах тления из спальни.
Не яблоко было, а сердце быка, изъятое в полночь на скотном дворе,
И впихнули в глотку, чтоб дыхание спёрло, и палец окоченел на заре.

И не упала она, а рухнула вниз, как мешок с желтым зерном,
Зрачки в керамическом ужасе вверх, подвластные только одному.
И стеклянный саркофаг — не хрусталь, а ловушка, забальзамированный сон,
Где гниению претит холодный поток, что из горных пещер принесён.

А гномы… о, гномы! Не милые деды, а роем подземные твари,
Что копошатся в жилах земли, добывая ей руду на заклятья.
Их пальцы — обрубки, глаза — как щепа, в них ни капли невинной любви,
Они стерегли её труп, этот клад, от червей и лихой кросотвы.

Их семь было. Семь грехов на уме, и у каждого — имя-проклятье:
Тот — Жадность, что лазил в её волосах, выискивая украсть янтарь.
Тот — Похоть, что губы тёр ей платком, разжигая в себе геенну,
А третий — Обжорство — у гроба дежурил, слюной заливая колену.

И Принц… неспроста он явился в леса, где тропа обрывается в тлень.
Его не конь принес, а вещий ворон, каркая про мертвую лень.
Он слышал про деву, что спит без дыханья, холодная, в полной тиши,
И в нем проснулся не порыв, а лишь голый интерес палача и души.

Он не поцелуем её оживил — он укусил её в губу, как вампир,
Высосал яд обратно, но с кровью, с душой, обрекая на вечный эфир.
И когда она села с стеклянным хрустом, в её жилах струился не жар,
А ледяная вода из ручья, и во взгляде читался лишь старый кошмар.

А Зеркало… нет, не предмет, а портал в искаженные реальности мать.
Оно не лгало. Оно говорило: «Она не должна будет вставать.
Ты — плоть, а она — идеал, небылица, хрустальный пустой идеал.
Но плоть победит, ибо плоть — это всё, что от правды осталось, и вал»

И та, что в замке, с лицом, как маска, изрезанным тысячью морщин,
Не ведьма была, а лишь первая жертва в цепочке жестоких святынь.
Она на гору за железо красным, но знала: победа горька —
Ведь юность и нежность страшней колдовства для уставшего от века зрачка.

И теперь они скачут, два призрака, сквозь лес, что чернеет, как уголь и гарь.
В её жилах — мороз, а в его — только голод, что взыграет опять в январе.
И гномы в глубине рудников своих слышат эхо её пустых глаз:
Оно стучится в пласты, как кирка, и шепчет: «Я буду за вами. Сейчас».